принимавшим правления тлакскаланов, пришлось бы много потрудиться, чтобы
ослабить их господство и сделать его более приемлемым для себя.
Тагири продолжала:
-- Нетрудно представить себе, что Вмешавшиеся, изучая прошлое, сочли
завоевание Европы тлакска-ланами наихудшим вариантом, самым ужасным
бедствием в истории человечества. И тогда они поняли, что энергичность
Колумба, его честолюбивые стремления и личное обаяние -- это орудие, которое
они могут использовать, чтобы предотвратить такую трагедию.
-- Ну и что все это означает? -- спросил Хасан. -- Мы отказываемся от
нашего проекта, ибо, если мы остановим Колумба, последствия этого шага будут
куда хуже, чем тот вред, который фактически причинили нашей истории он и те,
кто пришел после него?
-- Хуже? -- спросила Тагири. -- Кто может сказать, какой из вариантов
хуже? А что вы скажете, Кемаль?
Кемаль торжествовал.
-- Я скажу, что, если Хунакпу прав, чего мы не можем доказать, хотя он
и сделал неплохой доклад, мы поняли лишь одно: вмешательство в прошлое
бесполезно, и это доказали Вмешавшиеся, потому что беды и несчастья, которые
мы создадим, ничуть не лучше, чем те, которые мы предотвратим.
-- Но это не так, -- вмешался Хунакпу. Все повернулись в его сторону, и
он понял, что, увлеченный дискуссией, забыл, с кем имеет дело, -- что он
возражает Кемалю, да еще в присутствии Тагири и Хасана. Он взглянул на Дико
и увидел, что та отнюдь не выглядит встревоженной, она просто с интересом
смотрела на него, ожидая, что он скажет. И он понял, что так смотрят все
присутствующие, кроме Кемаля, хмурый вид которого, возможно, и не относился
лично к нему. Наверное, такое выражение никогда не сходило с его лица.
Впервые до Хунакпу дошло, что тут с ним обращаются как с равным, и никто не
задет и не оскорблен тем, что он отважился заговорить. Его мнение ценилось
так же, как мнение любого другого. Для него это открытие было настоящим
чудом, и, ошеломленный, он чуть не утратил дар речи.
-- Ну, так что же? -- спросил Кемаль.
-- По-моему, урок, который мы извлекли из этого, -- сказал Хунакпу, --
отнюдь не заключается в том, что мы не можем с успехом вмешиваться в
прошлое. В конце концов. Вмешавшиеся предотвратили то, что они и
намеревались предотвратить. Я намного больше, чем любой из вас, знаю о
Мезоамериканской культуре, и, несмотря на то что это моя культура, мой
народ, я могу заверить вас, что в мире, которым правили бы тлакскаланы или
мекисканцы -- или даже, если уж на то пошло, майя, никогда не возникли бы
ростки демократии, науки и терпимости, которые в конце концов дала
европейская культура, несмотря на ее безжалостное и высокомерное отношение к
другим народам.
-- Вы не можете этого утверждать,-- возразил Кемаль.-- Европейцы
сначала способствовали работорговле, а затем постепенно отказались от нее.
Так кто же может утверждать, что тлакскаланы не отказались бы от
человеческих жертвоприношений? Европейцы покоряли другие народы от имени
королей и королев, а спустя пять столетий они лишили тех монархов, которые
еще уцелели к тому времени, последних крох той власти, которой они когда-то
обладали. Тлакскаланы тоже претерпели бы эволюцию.
-- Но если не считать Америки, то всюду, где европейцы побеждали,
национальная культура сохранялась, -- сказал Хунакпу. -- Пусть в измененном
виде, но все же узнаваемая. Я думаю, что победа тлакскала-нов во многом
напоминала бы римские завоевания, которые оставили после себя лишь слабые
следы галльской и иберийской культур.
-- Все это не имеет отношения к делу, -- сказала Тагири. -- Наша задача
состоит не в том, чтобы сделать выбор между историей Вмешавшихся и нашей
собственной. Что бы мы ни делали, мы не можем восстановить их историю, да мы
бы и не захотели этого. Неважно, чья история хуже -- наша или их, обе они,
несомненно, ужасны.
-- И обе они, -- сказал Хасан, -- привели к созданию того или иного
варианта Службы какого-то будущего, живя в котором, они знали о своем
прошлом и могли дать ему оценку.
-- Да, -- согласился Кемаль, и в голосе его звучала издевка, -- и обе
они привели к тому, что настало время, когда некоторые умники, которым
подчас нечем заняться, решили вмешаться в прошлое и изменить его так, чтобы
оно соответствовало идеалам настоящего. Мертвые мертвы -- так будем же
изучать их и учиться у них.
-- И помогать им, если сможем, -- сказала Тагири, дрожащим от
возбуждения голосом. -- Кемаль, Вмешавшиеся научили нас только тому, что
сделанное ими оказалось недостаточным, а отнюдь не тому, что надо вообще
отказаться от подобных попыток.
-- Недостаточным!
-- Они думали только о той истории, которую хотели предотвратить, а не
о той истории, которую создадут. Мы должны попытаться сделать лучше.
-- Но как мы сможем это сделать? -- спросила Дико. -- Как только мы
начнем действовать, как только мы что-нибудь изменим, мы столкнемся с риском
устранить из истории самих себя. Поэтому мы, как и они, можем сделать только
одно изменение.
-- Они смогли сделать только одно изменение, -- сказала Тагири, --
потому что они направили послание. Но что если мы направим посланца?
-- Пошлем человека?
-- Путем тщательного изучения мы установили, какой техникой
воспользовались Вмешавшиеся. Они направили послание не из своего времени,
потому что, как только они начали бы передавать его, они уничтожили бы себя
и сам прибор, передававший послание. Вместо этого они направили в прошлое
предмет, голографический проектор, в котором содержалось все их послание.
Они точно знали, где поместить его и когда включить. Мы нашли этот аппарат.
Он сработал превосходно, а затем выделил кислоты, разрушившие все схемы и
соединения, а потом, спустя примерно час, когда никого не было поблизости,
импульс высокотемпературной плазмы расплавил его в бесформенный кусок, после
чего он взорвался, разбросав крошечные оплавленные кусочки на площади в
несколько акров.
-- Вы нам ничего об этом не рассказывали! -- воскликнул Кемаль.
-- Бригада, работающая над созданием машины времени, знала об этом уже
некоторое время, -- ответила Тагири. -- Они скоро опубликуют отчет об этом.
Важно следующее: они не просто направили послание, они направили предмет.
Этого было достаточно, чтобы изменить историю, но недостаточно для того,
чтобы изменить ее в лучшую сторону. Нам нужно направить в прошлое посланца,
который сможет действовать сообразно обстановке, который сможет не просто
сделать одно изменение, но вносить затем и новые. Таким образом, мы сможем
не только предотвратить развитие человечества по гибельному для него пути,
мы сможем обдуманно, тщательно подготовить новый путь, благодаря которому
дальнейшая история станет несравненно лучше. Считайте нас врачами, лечащими
прошлое. Недостаточно сделать больному инъекцию, дать одну таблетку. Мы
должны наблюдать и лечить больного в течение длительного времени,
приспосабливая лечение к ходу болезни.
-- Значит, вы хотите послать в прошлое человека? -- спросил Кемаль.
-- Одного или нескольких, -- ответила Тагири. -- Один человек может
заболеть, с ним может случиться какое-то несчастье или его просто убьют.
Посылая нескольких человек, мы создаем определенный запас надежности.
-- Тогда одним из них должен быть я, -- заявил Кемаль.
-- Что?! -- вскричал Хасан. -- Вы, который считает, что мы вообще не
должны вмешиваться!
-- Я никогда этого не утверждал, -- возразил Кемаль. -- Я только
говорил, что глупо вмешиваться, если у нас нет способа контролировать
последствия. Если вы действительно пошлете в прошлое группу людей, я хочу
быть одним из них. Так я смогу убедиться, что все идет нормально, что это
стоило сделать.
-- Мне кажется, у вас несколько преувеличенное представление о своих
способностях давать оценку, -- сердито заметил Хасан.
-- Вы совершенно правы, -- согласился Кемаль. -- Но тем не менее я
поступлю именно так.
-- Если кто-то вообще отправится в прошлое, -- заметила Тагири. -- Нам
нужно более тщательно ознакомиться со сценарием Хунакпу и получить
дополнительные доказательства. Затем, независимо от результатов, мы должны
продумать, какие именно изменения вносить. Тем временем наши ученые будут
продолжать работать над машиной времени, но уже с большей уверенностью,
поскольку мы уже убедились в возможности перемещения физического объекта в
прошлое. Когда все эти проекты будут закончены, когда мы получим возможность
перемещаться в прошлое, когда мы будем точно знать, что именно мы собираемся
сделать, и когда мы будем точно знать, как мы намерены сделать это, -- тогда
мы опубликуем наш отчет и решение, претворять ли этот проект в жизнь. Таким
образом, мы ознакомим с нашими выводами всех желающих.
Колумб вернулся домой холодным вечером, когда уже стемнело, уставший до
боли в суставах не от ходьбы, поскольку идти было не так уж далеко, а от
бесконечных вопросов, ответов и споров. Были моменты, когда он с трудом
удерживался от того, чтобы не сказать: "Отец Талавера, я сказал вам все, что
знаю. У меня нет больше ответов. Составляйте ваш отчет". Но, как и
предупреждали его францисканские монахи в монастыре Ла Рабида, это означало
бы крушение всех его надежд. Отчет Талаверы будет подробным и разгромным, и
в нем не останется ни одной щелочки, сквозь которую он мог бы проскользнуть
с судами, экипажами и припасами для путешествия.
Были даже мгновения, когда Колумбу хотелось вцепиться в этого
терпеливого, методичного, умного священника и сказать: "Да неужели вы не
понимаете, что я прекрасно знаю, сколь безумной вам кажется вся эта затея?
Но сам Господь сказал мне, что я должен отправиться на Запад, чтобы
добраться до великих царств Востока. Значит, мои доводы должны быть истинны,
не потому что у меня есть доказательства, а потому что так сказал Господь!"
Конечно, он ни разу не поддался подобному искушению. Хотя Колумб и
надеялся, что, если его обвинят в ереси. Бог вмешается и не позволит
священникам сжечь его на костре, он не хотел подвергать Его такому
испытанию. В конце концов. Бог ведь приказал ему никому не рассказывать о
своем повелении и, значит, вряд ли он может рассчитывать на чудесное
избавление от сожжения, на которое он сам обрек бы себя своим нетерпением.
Так шли дни, недели и месяцы, и порой ему казалось, что путь, который
еще предстояло пройти, займет, по меньшей мере, столько же дней, недель и
месяцев -- почему бы и не лет? -- прежде чем Талавера, наконец, скажет:
"Колумб, видимо, знает больше, чем говорит, но мы должны составить наш отчет
и покончить с этим делом". Сколько же еще лет? Колумбу не хотелось даже и
думать об этом. Неужели мне придется ждать так же долго, как Моисею? Неужели
я получу разрешение отправиться в плавание, когда буду настолько стар, что
смогу только стоять на берегу и следить, как уплывают корабли? Неужели я
никогда сам не ступлю на землю обетованную?
Не успел он дотронуться до двери, как она распахнулась, и Беатриса, уже
заметно раздавшаяся в талии, заключила его в свои объятия.
-- Ты что, с ума сошла? -- воскликнул Колумб. -- Мало ли кто мог
прийти? А ты открыла дверь, даже не спросив, кто там.
-- Но это же был ты, не так ли? -- сказала она, целуя его.
Он протянул руку назад, закрыл дверь, а затем высвободился из ее
объятий, чтобы задвинуть засов.
-- Ты подрываешь свою репутацию, позволяя всей улице видеть, что ждешь
мессы в моем доме и встречаешь у порога с поцелуями.
