Чтобы, значит, она хозяев своих не позорила. А потом он вообще ее продал.
За копейки какие-то, лишь бы избавиться.
Ну, приехали за ней, посадили на телегу, а она вдруг, уже на телеге
сидя, тыкает в студента пальцем и смеется. А потом, когда уже лошади
тронулись, ладонь к нему протянула и около его головы круг начертила.
Студент только посмеялся над этим. Что с дурочки взять!
А вечером у него голова разболелась, и его в постель уложили. А ему
все хуже и хуже. Врача, конечно, у них не было, в город послали, только
врач не приехал. Осень же, дороги в грязи. Застрял, наверное, где-то.
А студент лежит весь красный, жар у него. С каждым часом ему все
хуже. И вот, как в церкви полночь прозвонили, в окно птица влетела,
здоровенная такая, черная. Он затрясся весь - окно же закрыто было,
значит, выходит, что птица эта сквозь стекло прошла. И вдруг он слышит
жуткий такой голос:
- Пора! Пора! Иди за мной!
И он смотрит - а он уже не в доме не в постели своей а в лесу. Луна
светит, красная вся, и деревья к нему ветки тянут, и кажется ему, что не
ветки это, а лапы когтистые. И снова голос слышится:
- Вперед! Вперед!
У него со страха ноги прямо как ватные сделались, но он все-таки
пошел за птицей. И не хотел идти, а словно его кто-то в спину толкал.
И дошел он до избы, до той самой, где летом с ведьмой любовь крутил.
Ну, дверь перед ним медленно так сама открылась, он вошел, а дверь тут же
за его спиной и захлопнулась.
В общем, глядит он - и видит, что уже не в избе стоит, а в огромном
каком-то зале, еле-еле стены видны - так до них далеко. Вокруг шастают
всякие скелетики такие маленькие, крысы, жабы, ящерицы, а главное - сидит
в черном кресле та самая ведьма, улыбается ему. И свет непонятно откуда
берется, красноватый такой, и тени в нем пляшут.
Ну, взглянула ему ведьма в глаза и говорит:
- Здравствуй, милый. Вот и пришло время любви нашей. Ты же любишь
меня?
Студент отвечает: "Люблю!", а у самого губы трясутся.
- Значит, пора, - засмеялась ведьма и посмотрела ему прямо в глаза. А
студент вспомнил, что летом-то у нее глаза зеленые были, как у кошки. Но
сейчас они уже не зеленые, а красные, словно нагретые угли. И вдруг из ее
глаз выплыл огонь и охватил студенту руки.
А ведьма смеется:
- Эти руки меня ласкали. Теперь мои будут!
Студенту, ясное дело, больно, он дергается, кричать хочет, но из
горла - ни звука. И с места он сдвинуться не может, будто его на цепь
посадили. А огонь выше поднялся, начал губы жечь. А ведьма все хохочет:
- Эти губы меня целовали! Теперь я их себе возьму!
А языки пламени все выше забираются, прямо ему в глаза.
- Этими глазами на меня твоя душа смотрела. Теперь моя над нею
власть!
И тут студента такая страшная боль скрутила, что он сознание потерял.
А когда очнулся, видит - он в своей комнате на постели лежит, а вокруг все
бегают, хлопочут. И говорят ему, что утро уже, что он всю ночь бредил,
насчет какой-то ведьмы кричал.
Но, он тогда собрал все силы и рассказал про то, что с ним случилось.
А только закончил - судороги у него начались, закричал он жутким голосом и
помер.
Доктор приехал, так понять и не смог, что же со студентом стряслось,
что за болезнь такая.
Потом его хоронили. Поп сперва все хвостом крутил, говорит, он с
нечистой силой контачил, нельзя мне его отпевать. Но генерал попу
пригрозил, поп и согласился.
А время уже позднее было, когда службу начали, и вот в полночь гроб
сам собой стал открываться.
Все сдрейфили, понятное дело, к стенам отшатнулись, бабы визжат, а
гроб открылся, и встал из него студент. Все смотрят - а у него лицо
сожженное, глаз нет - только две черные дырищи, а вместо рук одни
обгорелые кости.
Ну, поп малость очухался, стал молитвы читать от бесов, и труп тогда
затрясся и у всех на глазах растаял, а вдали, из леса, плач послышался.
Вот так. Потом мужики эту ведьму изловить хотели, искали по всему
лесу ее дом, а когда нашли, видят - нет там никакой ведьмы. Гнилье одно.
Они хотели избу поджечь, а она не загорается - сырая вся. Ну, они плюнули
и пошли себе.
С тех пор все этот дом стороной обходят. Иногда, говорят, ночью свет
в окнах зажигается. А еще рассказывают, в лунные ночи, как вот сейчас,
бродит по дому призрак того студента. До рассвета ходит, костяшками своими
обгорелыми всюду шарит, хочет ведьму найти, а что нету ее, не видит -
глаза у него сожженные.
Между прочим, однажды, давно уже, пацаны деревенские решили смелость
испытать, в дом забрались, а когда в полночь привидение появилось, они
сразу воздух спортили. Такой мандраж на них нашел, что с места сдвинуться
не могли. И привидение случайно одного пацана коснулось, тот вздрогнул
весь, будто ток сквозь него пропустили.
А утром на плече у него появилось синее пятно. Ребята ему говорят,
надо в церковь сходить, взять святой воды, чтобы пятно смыть, но пацан
сдрейфил, потому что тогда про все рассказать придется. И его за это дома
выдерут. И не пошел в церковь, а днем ему плохо стало, температура
поднялась до сорока градусов, и к вечеру он умер. И врачи понять не
смогли, что и отчего, пятно на плече заметили, конечно, но подумали, что
обычный синяк.
Так что все этот Ведьмин Дом за километр обходят. Лет двадцать,
наверное, там никого не было. Ясно теперь, что это за дом?
...Все молчали. Серега смотрел, как шевелятся на полу лунные блики, и
думал. Интересная сказка, чего уж там. Жаль только, что сказка, потому что
по правде такого быть не может. А хотелось бы... Но что поделать - не
бывает никаких ведьм и привидений, это же наукой доказано.
А Санька лежит, наслаждается эффектом. Прочитал, наверное, в
какой-нибудь книжке и досочинял про дом в здешнем лесу. И рассказывает,
авторитет себе зарабатывает. Желтые глазки довольно поблескивают. Хоть в
темноте и не видно, но Серега знал - поблескивают. Вообще этот Санька в
последнее время весьма обнаглел. Вырубается, все время командует,
основного из себя строит. Про таких говорят: "Кашки-борзянки объелся." Да
было бы хоть с чего. Мускулы-то как жеванная веревка. Сегодня на
спартакиаде мяч всего лишь на пятнадцать метров кинул. Другого бы засмеяли
- хиляк-разрядник, а ему все с рук сходит.
Липнут к нему пацаны прямо как мухи. Наверное, потому, что умеет он
других себе подчинять. Причем он ведь не как Лизка, председатель отряда,
он не орет с посиневшей мордой: "Отряд! Равняйсь!" Он, Санька, по-хитрому
действует, тихо. Одному что-то шепнет, другому... Когда надо - посмеется,
когда надо - соврет что-нибудь с самым серьезным видом. И еще он здорово
умеет обзываться. Чувствует, кому что бросить, и чтобы человеку обидно
было, и остальным смешно. Вот и попробуй тут возмутиться. Все скажут:
шутка-нанайка, понял?
А теперь он, видно, решил страшными сказками народ взять. Пацаны же
все рты пооткрывали, слово пропустить боятся. Да и вправду интересно
слушать, хоть и мура это все.
- Мура это все, - сказал Серега и нарочно зевнул. - Все ты, Санек,
лапшу на уши нам вешаешь. Будто сам не знаешь - не бывает никакой нечистой
силы.
- Заткнул бы ты, Серый, глотку дырявой лодкой, - немедленно
откликнулся Санька. - Сунь голову в тумбочку и утихни. А то смелый больно.
Попробовал бы ты, как те пацаны, ночку в Ведьмином Доме просидеть. Небось,
было бы радостей полные штаны.
Ребята немедленно захихикали. Они бы и в голос заржали, но опасно.
Разбудишь еще, чего доброго, вожатого Мишу, придет, надает щелбанов...
Да, здорово язык у Саньки подвешен. И ничего с ним не поделать. По
морде надавать? Это несложно, но ребята не поймут. Раньше бы поняли, а
сейчас... Сейчас они за Санечкой как щенки за мамкой. Не драться же со
всей палатой...
- Ну как же, как же... Да ничего со мной не случилось бы в этом доме.
И вообще, откуда ты все это взял? Про студента про этого, про ведьму? Сам,
что ли, их видел?
- Раз говорю - значит, знаю, - голос у Саньки был спокойным и слегка
усталым. Точно глупые малыши отвлекают его от взрослых, солидных дел, но
по доброте душевной приходится все же им отвечать.
- Мне батя рассказывал. Он ведь сам из Захаровки, родился там. И
пацанов этих, что в доме сидели, лично знал. Так что, Серый, молчал бы ты
в тряпочку. Сам-то на их месте сдрейфил бы, я же тебя знаю. Что поделать -
кишка тонка.
Нет, такое спускать ему нельзя. Промолчишь сейчас - и до конца смены
все пальцами на него показывать будут: кишка тонка. Налипнет эта кличка,
попробуй потом от нее избавиться.
Ну прямо руки чешутся засветить ему в глаз... Если бы этот слизняк
драться умел! А то ведь захнычет, и окажешься не только трусом, но и
гадом. Все скажут - если у тебя мускулы, значит, слабых можно бить, да? А
уж отомстит Санечка будь-здоров, это он умеет.
- У тебя у самого кишка тонка! А я хоть сейчас на спор в этот самый
Ведьмин Дом пойду, - сглотнув вязкий комок в горле, произнес Серега. -
Тоже мне делов - ночку в избушке-развалюшке отсидеть.
- Да ты треплешься все. По-настоящему-то спорить забоишься, - лениво
протянул Санька и отвернулся к стене. Похоже, собрался спать.
- Я? Забоюсь? Ну ладно, я завтра на спор после отбоя туда пойду и всю
ночь там отсижу. К рассвету вернусь.
- Ну что ж, это уже интереснее, - помолчав, отозвался Санька. -
Только вот чем докажешь, Серый, что и вправду в доме торчать будешь, а не
в лесу под кустом?
- Ну, а чем доказать?
Санька немного подумал. Остальные тоже насторожились и ждали, что
будет.
- Значит, так, - придумал, наконец, Санька. - Я у тебя сегодня книжку
видел, библиотечную, "Дети капитана Гранта". После завтрака мы всей
палатой пойдем в лес, к Ведьминому Дому, и в окошко твоих капитанских
деточек бросим. А ты, когда вернешься оттуда, книжечку эту обратно
принесешь. Если, конечно, вернешься... А чтобы ты целую ночь там высидел,
сделаем так. Лешка тебе свечку даст, не жмотись, Лешка, я у тебя видел.
Зажжешь в Доме свечку, можешь там книжку свою долбаную читать. До утра
свечка почти вся обгорит, назад огарок притащишь. Ну как, идет?
Серега представил себе, как он зажжет в Доме свечку, и по стенам
запляшут косматые тени. Изнутри поднялось что-то серое, мутное. И кто его
за язык тянул? Но не отступать же теперь...
- Ладно, идет! На что спорить будем?
Санька опять задумался.
- Ну, не на жвачку же, - протянул он наконец. - Тут по-крупному надо,
чтобы интересно было. А давай вот так. Ты выиграешь - я твоим рабом буду,
я выиграю - ты моим. А то что-то больно борзым ты стал. Надо бы и
повоспитывать.
Серая, мутная гадость зашевелилась, заклокотала в горле. Да уж, зря
он затеял этот спор. Игра в "рабство" волной прокатилась по лагерю в
прошлую смену, и Серега хорошо помнил, что это такое. Проиграешь - и
Санька по-всякому издеваться начнет, полдники станет отбирать и все такое.
А ответить нельзя. И даже не потому, что весь отряд излупит. Его-то,
может, и не излупят - побоятся. Но ведь пальцами тыкать начнут - не
выдержал, значит, нарушил свое слово. Значит, струсил, значит, нет у него
никакой воли. И никто с ним дружить не захочет, и ни в одну игру его не
примут. Все только и будут, что дразниться, даже девчонки, даже малышня.
Тогда уж лучше вообще в этот лагерь не ездить.
И получается, что бунтовать нельзя. Зубы стисни, а терпи. Чтобы все
по-честному было. Докажи, что у тебя характер есть, что ты настоящий
мужчина.
Что ж, ничего другого не остается, как победить Саньку. Отсидеть ночь
