меня, хитрее Тэмуджина. За свое безрассудство Сача-беки заплатил жизнью.
Придет и твой черед, внук Хабула.
- Не пугай меня. Не пугливый.
- Не пугать пришел - вразумить. А ты, наполнив брюхо архи, утопив в
вине остатки рассудка, лезешь в драку - тьфу!
Джамуха вскочил, шагнул к выходу.
- Постой...- Алтан растопырил руки,- Не уходи. Нам не надо ссориться.-
Торопливо смахнул со столика кости, налил в чаши архи.- Давай выпьем и
поговорим. Садись.
Джамуха опорожнил чашу одним глотком. Алтан пил медленно, трудно;
мутное вино стекало по засаленному подбородку, тяжелыми каплями шлепалось
на голое брюхо. Выпив, как будто протрезвел, притих.
- У тебя что за праздник?- Джамуха брезгливо прикоснулся пальцем к
столику, залитому вином, заляпанному белыми чешуйками застывшего бараньего
жира.
- Какой там праздник!.. Никого не хочу видеть... Сижу один. Думаю и
пью. Потом пью и думаю.
- О чем?
- О чем, о чем... Как будто не знаешь!- Лицо Алтана вновь стало
густо-багровым.- Ты все знаешь, хитрый Джамуха.
- Да, я знаю много,- миролюбиво подтвердил Джамуха.- Если бы вы вняли
моим словам в то далекое время... Но что говорить о прошлом! Тебе, Алтан,
от отца, не от Тэмуджина, досталось богатое владение - тучные стада,
быстрые кони, ловкие пастухи и храбрые нукеры. В чьих руках твое владение?
Люди моего анды, вчерашние харачу, правят твоим владением. Вместе со
своими воинами и ты в битве добывал хану победу, но добро, захваченное
тобой, ушло нукерам Тэмуджина. И это только начало...
- Не натирай солью мои раны, Джамуха.
- Без соли пресен суп, без горькой правды бесполезны речи. Чего ты
ждешь, Алтан, на что надеешься? Черная ворона не станет пестрым рябчиком...
- Теперь уже ничего не сделаешь!- Алтан обреченно вздохнул, потянулся
к архи, но передумал, махнул рукой.- Волчонка-сосунка затопчет и телок, но
и бык не устоит перед матерым волком.- Алтан судорожно глотнул слюну,
вновь покосился на кадку с архи.- Говори, Джамуха, что тебе надо, и уходи.
Аргал в очаге прогорал. Круг света сузился, в сумраке едва угадывались
решетки стен юрты, густые тени легли на лицо Алтана. Джамуха расшевелил
огонь. То, что он хотел сказать, было очень важно, и ему нужно было не
только слышать голос Алтана, но и видеть его глаза.
- Алтан, когда в кочевье забредет один волк и зарежет овцу, его только
проклинают; когда волк приведет с собою стаю, весь курень подымается на
облаву. За Тэмуджином сейчас идет стая. Это его и погубит. За него
возьмутся найманы, им помогут меркиты, нойоны вольных племен, не утопившие
разум в архи...
- Я своего разума не утопил. Тут еще кое-что есть, Джамуха!-- Алтай
постучал себя пальцем по лбу.- Потому говорю тебе: с Тэмуджином никто не
сладит.
- Сладить с андой трудно, пока такие, как ты, дрожа от страха,
помогают ему.
- Что мы? За ним Ван-хан. Вдвоем они кому хочешь голову свернут, даже
самому Таян-хану найманскому.
- На этот раз Ван-хан не будет ему помогать. Об этом я позабочусь.
Алтан коротко хохотнул.
- Хо! Будто Тэмуджин сидит и ждет, когда ты позаботишься! Он
приготовил две веревки, которыми привяжет к своему седлу и твоего
Ван-хана, и Нилха-Сангуна. Он задумал женить на дочери Нилха-Сангуна
Джучи, а свою дочь отдать за его сына.
- Откуда ты взял?- с короткой заминкой спросил Джамуха.- Сороки на ухо
настрекотали?
- Сорочий стрекот слушай сам, Джамуха. А мне говорил Даритай-отчигин.
Мы с Хучаром отправили его вымолить у Тэмуджина милостей. Нас он теперь на
глаза не пускает... А Тэмуджин и дядю родного чуть было из юрты не выгнал.
Вот каким стал! А о сватовстве Даритай-отчигин слышал разговор Тэмуджина и
слуги злых духов - шамана Теб-тэнгри.
Джамуха сжал кулаки, опустил на грязный столик. Подпрыгнули пустые
чашки.
- Этой свадьбе не бывать!
- Ты помешаешь?- Алтан издевательски ухмыльнулся.
- Посмотришь... Я приехал к тебе по делу. Хочешь, чтобы твои владения
достались твоим детям, а не прислужникам Тэмуджина,- уходи.
- Куда?
- Уходи от Тэмуджина по любой дороге и тем спасешь себя.
- Сача-беки себя не спас...
- Ему надо было сражаться с Тэмуджином, а он забавлялся охотой. Если
ты готов драться за будущее своих детей - ищи меня.
- Уговорил!- с прежней усмешкой сказал Алтан.- И я, и Хучар, и
Даритай-отчигин рысью примчимся к тебе, гурхан Джамуха. Но для этого тебе
надо сделать одно небольшое дело - расстроить свадьбу детей Тэмуджина и
детей Нилха-Сангуна.
- Я сказал: свадьбы не будет. Но смотри, Алтан... Если и в этот раз вы
дрогнете, вам не жить.
Небо на востоке слегка побледнело, когда Джамуха покинул юрту Алтана.
Сел на лошадь, подобрал поводья, сказал еще раз:
- Смотри, Алтан...
Нойон стоял у входа, скрестив на животе руки, поеживался от прохлады.
- Где твои нукеры?
- Я приехал один.
- Один?! Ты смелый человек, Джамуха...
III
В сопровождении десятков нукеров Хасар ехал по степи. Палило полуденное
солнце. Шлем, притороченный к передней луке седла, слепил глаза жарким
блеском позолоты, а когда Хасар прикасался к нему-обжигал пальцы. Лошади
дышали часто и трудно, с взмыленных боков на черствую траву падали хлопья
грязной пены. Воздух был горек. Он обдирал пересохшее горло.
Утомленные, одуревшие от зноя нукеры вяло переговаривались: <Эх, попить
бы чего-нибудь холодненького!..>, <В тени бы полежать>. Хасар и сам устал,
его, как и нукеров, мучила жажда, но он мог бы без питья и отдыха скакать
еще очень долго. Он гордился своей выносливостью. Его жилистое, упругое
тело не знало усталости. При нужде он мог не слезать с седла целые сутки.
Но сейчас такой нужды не было. Старший брат поручил ему ничтожное дело -
проверить, не утаил ли кто из нойонов стад и табунов. Ему ли считать
хвосты и головы!.. Разить врага мечом и копьем, первым врываться на коне в
чужие курени-вот его дело. Но старший брат шлет его из одного края улуса в
другой, как простого нукера. По праву рождения он должен быть первым в
улусе после хана. А Тэмуджин отдалил его, зато приблизил шамана
Теб-тэнгри, дойщика кобылиц Боорчу, сыновей кузнеца Джэлмэ и Субэдэя,
пленного тайчиутского воина Джэбэ... Чужих людей из чужих племен держит у
своего стремени, а родные братья...
- Э-э, юрта!- крикнул один из нукеров.
Они подъехали к низине, плешивой от солончаков - гуджиров. На пологом
скате у бьющего из-под земли родника стояла обшарпанная юрта, рядом пасся
конь под седлом, чуть дальше, где вода родника растекалась широкой лужей,
плотной кучей стояли кобылицы с жеребятами, отбиваясь хвостами от оводов.
Вдали темнела еще одна юрта.
Соскочив с коня, Хасар набрал пригоршни прозрачной ледяной воды,
плеснул на горячее лицо, на шею, громко фыркнул. Гремя стременами,
оружием, нукеры расседлывали коней...
Из юрты выскочил молодой пастух, босой, в рваном распахнутом халате,
узнав Хасара, пал ниц.
- Ты чей раб?
- Твоего дяди, великий нойон, Даритай-отчигина. Меня зовут Кишлик.- Он
приподнял голову, по испуганному лицу катились капли пота.
- Встань, Кишлик. Ты чего так напугался? Мы не враги. Один живешь?
- С женой, великий нойон.
- А в той юрте кто живет?
- Тоже пастух стад твоего дяди. Бадай его имя, великий нойон.
- У тебя есть кумыс, Кишлик?
- Кумыса нет. Но есть кислый дуг.- Кишлик вскочил па ноги, заглянул в
юрту, тихо позвал:- Бичикэ, иди сюда.
Сам побежал к роднику, раздвинул траву, выволок из воды бурдюк,
притащил к юрте.
- Хороший дуг, великий нойон, холодный, зубы ломит. Бичикэ!
Жена Кишлика вышла из юрты с рогом в руке, наклонилась, нацедила
напитка, подрагивающей рукой протянула Хасару. Дуг был и в самом деле
холодный. Хасар пил с остановками, цокал языком. Нукеры жадно смотрели на
него, облизывали пересохшие губы.
- Еще!
Бичикэ снова наполнила рог, подала. Широкий рукав халата скатился,
обнажив не тронутую загаром руку с мягкой, шелковистой кожей. С руки Хасар
перевел взгляд на лицо Бичикэ. Оно рдело от смущения, но в глазах была не
робость - любопытство. И еще была в ее лице какая-то влекущая к себе
свежесть. Хасар хмыкнул, запрокинул голову, широко разинул рог и, как в
ведро, вылил дуг из рога. Бичикэ удивленно ахнула, засмеялась, но тут же.
зажала ладонью рот. Хасар улыбнулся, положил руку на ее плечо.
- Дай попить моим молодцам... И приготовь хороший ужин.
- У нас ничего нет, кроме твердого, как камень, хурута,- сказал
Кишлик.- Из чего моя жена приготовит хороший ужин?
Муравьи ползали по его босым ногам. Кишлик одной ступней почесывал
другую, встревоженно посматривал на Хасара.
- А тот, Бадай, кого пасет?- Хасар кивнул в сторону чернеющей вдали
юрты.
- Овец.
- Вот и вези овцу. Да, считал ли кто-нибудь овец и этих кобылиц?
- Не знаю...
- Ну, поезжай...
Хасар зашел в юрту, снял тяжелый пояс с оружием, лег на постель из
невыделанных шкур. Тут было немного прохладнее, чем под горячим солнцем.
Лениво потянулся, позвал:
- Бичикэ!
Она вошла в юрту. Хасар велел снять с его ног гутулы. Обхватив одной
рукой носок, второй - запятник пропыленного гутула, она потянула на себя.
Гутул сидел туго. Босыми ногами Бичикэ твердо уперлась в землю, литые икры
напряглись, влажные губы приоткрылись. Сильна, ловка, красива...
Стянув гутулы, она вытерла капельки пота с лица, подняла на него глаза,
молча спрашивая позволения уйти.
- Подожди, Бичикэ... Теперь сними халат.
Она склонилась над ним, нерешительно взялась за полу. Хасар засмеялся.
- Не мой. Свой халат сними.
Цветком степного мака вспыхнули уши Бичикэ. Он схватил ее за руки,
притянул к себе. Бичикэ упруго, как большая, сильная рыбина, рванулась и
отлетела в сторону. Вскочила с резвостью сайги на ноги, попятилась к
выходу.
- Стой!
Бичикэ остановилась. Глаза ее стали широкими от испуга. В повороте
головы, во всем чуть согнутом теле угадывалось желание сорваться, бежать
без оглядки. Хасара забавлял ее испуг, влекла к себе упругая сила молодого
тела, но было очень уж жарко, и он знал, что никуда она не убежит.
Милостиво разрешил:
- Иди.
Вечером Хасар с нукерами сидел у огня. Бичикэ подавала мясо. Хасар
косил на нее веселым глазом, прижмуривался, озорно шутил. Бичикэ будто не
замечала его взглядов и острых шуток, ни разу не улыбнулась, двигалась
настороженно, все время поглядывала на мужа. А Кишлик, в своем драном
халате похожий на потрепанную ветром ворону, сгорбившись, ходил вокруг
огня.
- Ну что ты кружишь?- спросил его Хасар.- Садись с нами, ешь и пей.
Кишлик покорно сел к огню, но есть не стал. Хасар потрепал его по спине.
- Богато живешь, пастух Кишлик.
- Как все. Не лучше других.
- Скромный! А может, не ценишь своего богатства?
- Какие у меня богатства, великий нойон? Мы не голодны, и хорошо.
- А Бичикэ? Такая жена много стоит. Я бы хотел, чтобы такая женщина
прислуживала у порога моей юрты. Хочешь, дам за нее коня с седлом.
- Не хочу, великий нойон. Бичикэ для меня...- Кишлик не смог подобрать
слова, запнулся, развел руками.
- Какой несговорчивый!- благодушно забавлялся Хасар.- Смотри,
прогадаешь. Ну ладно, я дам тебе коня с седлом и пленную татарку.
- Не надо так шутить!- взмолился Кишлик.
- Успокойся,- сказал Хасар.- Может быть, твоя Бичикэ ничего не стоит,
только с виду... Может быть, она мне и даром не нужна. Ты поезжай к Бадаю,
который пасет овец, скажи: утром буду у него. Пусть встретит как следует.
Там и ночуй.
- Мы поедем вместе с Бичикэ?- Кишлик резво вскочил на ноги.
- Нет, она останется тут.
Хасар отодвинулся от огня, лег головой на седло. На степь опускались
