к хану Тэмуджину, к любому другому нойону. И если дело дойдет до драки,
хори-туматы себя покажут. На них нет железных шлемов, их сердце не
прикрывают крепкие куяки. Но у каждого есть лук и стрелы. А кто сравнится
с хори-туматами в умении стрелять? С детства мы научены бить на бегу
косулю и быстро летящую птицу, прямо в сердце разить лося и медведя.
- Это мне известно.
- Но тебе не известно другое. Степные люди глохнут и слепнут в наших
лесах. Деревья и скалы, реки и болота становятся нашими воинами.
В одном переходе от устья Уды Дайдухул-Сохор остановил своих воинов.
Всадники расседлывали коней, пешие, подтягиваясь, валились в тени деревьев
на мягкую траву, на рыжую подстилку из хвои. у, Чиледу подъехал Олбор,
понизив голос, спросил:
- Меркиты близко?
- Близко, сын. Страшно?
- Нет, совсем нет, отец.
Но Чиледу видел, как неспокоен сын, как страх и нетерпение
схлестываются в его душе и как ему хочется казаться бывалым воином, чтобы
скрыть от других душевную сумятицу.
- Если придется сражаться, держись, Олбор, поближе ко мне.
- Хорошо, отец,- согласился он, но, испугавшись, что торопливое
согласие выдаст его страх, лихо сдвинул меч на поясе.- Попробуем, крепки
ли меркитские кости!
Печаль сдавила сердце Чиледу. Олбор не знает, что он ему не отец, что
настоящий его отец или кровные братья, возможно, находятся среди воинов
Тайр-Усуна. И как знать, не поразит ли меч Олбора кого-то из них, не падет
ли сам Олбор от меча отца или брата. Сколько непостижимого уму
человеческому творится на этой земле. И почему вечное небо не обрушит
громы, не испепелит зло?..
Дайдухул-Сохор созвал совет старейшин племени. После непродолжительного
разговора решили лучников под началом Ботохой поставить в узком проходе
меж гор, конных вести навстречу меркитам.
- А разве ты не хочешь поговорить с Тайр-Усуном?- спросил Чиледу у
Дайдухул-Сохора.- Лучше охрипнуть от спора, чем захлебнуться кровью.
- Уши Тайр-Усуна не услышат голоса разума. Он не повернет коней назад.
- Дайдухул-Сохор, любой камень можно расшибить, любого человека
убедить.
Чиледу и сам плохо верил своим словам. С тяжестью в сердце скакал он по
светлому сосновому лесу, оглядывался, разыскивая среди воинов сына,
ободряюще махал ему рукой.
Дозоры меркитов, поджидавшие их, подняли тревогу. Тайр-Усун выстроил
воинов на чистом, покрытом редкой травой взгорье.
Дайдухул-Сохор и Чиледу остановились за деревьями. Прикрывая ладонью
Глаза от солнца, Чиледу всматривался в неподвижные ряды меркитских воинов,
и давний, забытый страх холодком просквозил душу. Но на этот раз он боялся
не за свою жизнь, а за жизнь сына и всех дорогих его сердцу хори-туматов.
- Дайдухул-Сохор, позволь мне поговорить с Тайр-Усуном.
Дайдухул-Сохор щурил глаза от солнца, бьющего в лицо, обеспокоенно мял
в руках прядь лошадиной гривы.
- Поедем вместе.- Дайдухул-Сохор обернулся к воинам:- Смотрите в оба.
Шагом выехали из леса. Серый конь под Дайдухул-Сохором запнулся о
камень. Это была плохая примета. Дайдухул-Сохор рванул поводья, зло
хлестнул плетью по круто изогнутой шее. Лошадь пошла боком, часто
перебирая ногами и всхрапывая.
Ряды меркитских воинов шевельнулись, раздвинулись. Вперед выехал
Тайр-Усун. Время избороздило его худое лицо мелкими морщинами, но выпуклые
глаза смотрели молодо, остро. Узнав Чиледу, он приоткрыл от удивления рот,
тут же стиснул зубы, и жесткая складка легла возле губ. Повернулся к
Дайдухул-Сохору:
- Ты привел своих воинов, чтобы они встали под туг доблестного
Тохто-беки. Ты поступил мудро.
- Нет, Тайр-Усун.- Дайдухул-Сохор выпрямился в седле, оперся правой
рукой о переднюю луку.- Вы же знаете, наши земли обширны и малолюдны. Если
я отдам вам воинов, кто станет защищать очаг отцов?
- Для чего же ты приехал?- Тайр-Усун подался вперед.- Или ты не понял
слов моих посланцев?
- Я все хорошо понял. И потому я тут со своими воинами. Мы будем
сражаться. Но перед этим мы хотим вам сказать: уходите. Мы жили с вами в
мире многие годы, не делали вам зла. Все будет по-старому, если вы уйдете.
Тайр-Усун зло рассмеялся.
- Вы живете и лесу и не видите, что делается в мире. Ни одно племя не
может жить по-старому. Или вы пойдете с нами, или вас возьмет под свою
тяжелую руку хан Тэмуджин. А может быть, уже поддались ему? Я вижу тут
Чиледу. А он, был слух, служит хану.
- Я ему служил,- мягко, стараясь не озлоблять Тайр-Усуна, начал
Чиледу.- Теперь вернулся на землю моих предков...
- Тебя отпустил хан?- перебил его Тайр-Усун.
- Я бежал от него.
- Ты предал и хана! Сначала ты, ничтожный, предал нас, потом хана. С
кем ты водишь дружбу, Дайдухул-Сохор? Так же, как других, этот раб предаст
и тебя. Он уже сумел вложить в твои уста свои слова. Ты говоришь чужим
голосом, Дайдухул-Сохор!
- Тайр-Усун, мы приехали к тебе не для того, чтобы ты обличал нас, как
собственных рабов, укравших мясо из котла.- Дайдухул-Сохор нахмурился.- Мы
уезжаем. Собирайся в дорогу и ты.
Он повернулся спиной к меркитским воинам, поехал. Стал разворачиваться
и Чиледу. Тайр-Усун что-то крикнул своим. Несколько человек отделились от
строя, хлестнули коней. Чиледу выхватил меч, свалил налетевшего сбоку
воина, крикнул Дайдухул-Сохору:
- Беги!
Но тот не стал убегать, обнажил меч, рубанул одного меркита по голове,
второго ударил наотмашь по груди. Меркиты замешкались. Чиледу и
Дайдухул-Сохор оторвались от погони, помчались к лесу. Над их головами со
свистом полетели стрелы. Чиледу оглянулся. Теперь все меркиты мчались за
ними, на ходу натягивая луки.
Возле самого леса стрела настигла Дайдухул-Сохора, впилась в спину. Он
круто выгнулся, уронил меч, повалился из седла. Чиледу подхватил его,
вырвал стрелу. Навстречу из леса выскакивали воины хори-туматов, с криком
и визгом проносились мимо. За спиной загудело сражение.
В лесу, остановив коней, Чиледу снял Дайдухул-Сохора, положил на землю.
На его губах пузырилась кровавая пена, он что-то порывался сказать, но не
мог.
Шум сражения приближался. Хори-туматы откатывались в лес. С
Дайдухул-Сохором на руках Чиледу поднялся в седло. Им владела одна мысль -
спасти Дайдухул-Сохора. И, не прислушиваясь к шуму сражения, не думая, чем
оно кончится, помчался по узкой тропе к тому месту, где оставили Ботохой с
пешими лучниками.
Прискакал, загнав лошадь. Множество рук протянулось к Дайдухул-Сохору.
Положили на разостланную кошму, Чиледу склонился над ним.
Дайдухул-Сохор был мертв.
Подошла Ботохой-Толстая. Легко, как младенца, подняла мужа на руки,
приложилась ухом к его груди. Ее губы округлились, вытолкнув глухой стон:
- О-о-о!
Бережно положила мужа на кошму, медленно выпрямилась, посмотрела в ту
сторону, откуда наплывал шум сражения... Глаза ее горели черным огнем.
Хори-туматы бежали, преследуемые меркитами по пятам. Проскочив узкий
проход между двух гор, они спешивались, карабкались на крутые склоны, к
укрывшимся лучникам. Прячась за рогатым выворотнем, Чиледу провожал
взглядом каждого конного воина. Олбора среди них не было. Промчались
последние хори-туматы. В проход густой толпой, с победными криками,
навстречу своей гибели хлынули меркиты.
Чиледу понял: сына он больше никогда не увидит.
VI
Год свиньи принес во все нутуги всех племен большую беду. Ударила
небывало ранняя ростепель, оплавила снега, потом возвратились морозы, и
степь покрылась коркой льда. Под копытами скотины лед разламывался,
острые, сверкающие осколки резали ноги, и за стадами тянулся кровавый след.
[' Г о д с в и н ь и - 1203 год.]
Редели табуны и стада. Жирели корсаки и вороны.
Злой поземкой мчался по степи слух. Небо отвратило свой лик от людей за
их тяжкий грех: порушены старинные установления, не духам добра
поклоняются люди, а тем, кто обманом, жестокостью возвысился над другими,
кто топчет заветы отцов... Великий мор надвигается на землю. У племен не
останется ни стад, ни табунов, люди, как дикие звери, будут поедать друг
друга.
За передачу слухов нукеры Тэмуджина секли людей плетями, били палками.
Шаман Теб-тэнгри возносил молитвы в куренях, гадал на костях и
внутренностях овец и сулил народу в недалеком будущем благоденствие,
какого не было от века. Но ни побои нукеров, ни посулы шамана не могли
заглушить страха. Лишь теплые весенние ветры, слизавшие со степи ледяной
снежный покров, принесли успокоение.
Но слухи сделали свое дело. Они стали той песчинкой, которая, срываясь
с кручи, увлекает за собой тяжелые камни.
Весной, во время перекочевки, от Тэмуджина отделились шесть куреней, в
их числе курени родичей - Алтана, Хучара и Даритай-отчигина.
Они пришли к Джамухе. Но он, так долго обольщавший нойонов, принял
беглецов с испугом. Конечно, испуг был напускной, на самом деле душа
Джамухи ликовала, он уже видел конец могуществу анды. Но понимал, что
конец этот сам по себе не наступит, нужно еще многое сделать.
С оглядкой, будто опасаясь, что его услышит Тэмуджин, Джамуха сказал
нойонам:
- У меня пало много скота. Люди голодны. Что будет со мной, если
придет за вами анда?
- Ты обманул нас!- закричал Алтай.
- Вы пришли не вовремя. Но я помогу вам. Кочуйте к Нилха-Сангуну.
Что оставалось делать нойонам - покочевали.
Ван-хан от болезни оправился, но был еще слаб. Жил уединенно в тихом
курене. Ханством правил его сын. Он хмелел от власти, не урезанной волей
отца. Джамуха изо всех сил старался укрепить Нилха-Сангуна в мысли, что
его правление - благо для кэрэитов. Ради этого уговорил некогда сбежавшего
к найманам Джагамбу возвратиться в родной нутуг. Ради этого сам поехал с
беглыми родичами анды, сказал Нилха-Сангуну, тая хитрую усмешку:
- Толпой повалили нойоны Тэмуджина. Теперь ему не до чужих улусов.
Джамуха ждал, что разгневанный Тэмуджин не замедлит потребовать выдачи
беглых родичей и нойонов-предателей. Из гордости и тщеславия Нилха-Сангун
их не выдаст. Тэмуджин полезет в драку и будет побит. Джамуха давно
догадался, что ядовитую змею лучше всего ловить чужими руками.
Однако время шло, а Тэмуджин не слал к Нилха-Саигуну гонцов, вел себя
так, будто ничего не случилось. Подымались зеленые травы, набирал тело
отощавший скот. Успокоились беглые нойоны, под широким крылом сына
Ван-хана, и сам Нилха-Сангун, как видно, чрезмерно уверовал в свою силу.
Джамуха стал опасаться, что все его труды пропадут даром. Тэмуджин
оправится, выберет время и одним ударом покончит с Нилха-Сангуном.
Снова отправился в урочище Берке-элет, где летовал Нилха-Сангун. По
пути прихватил с собой Алтана, Хучара и Даритай-отчигина. С ними был
загадочно молчалив, и его молчание нагоняло на нойонов страх.
Нилха-Сангун собирался на большую облавную охоту. У его летнего шатра
толпились нукеры. Все были веселы. Нилха-Сангун сидел на отцовском месте,
медленно, с величавым спокойствием поворачивал круглую голову, выслушивал
донесения о подготовке к облаве, милостиво улыбался. Джамуха обозлился:
сидит дурак на подмытом берегу и болтает ногами... Вслух сказал:
- Время ли увеселять себя, Нилха-Сангун? Сказано: не задирай голову на
плывущие облака, если у ног ползает змея.
- Если ты говоришь о Тэмуджине, то твой страх напрасен. Я велел своим
людям не спускать глаз с его улуса. Он, как раненый волк, боится и шагу
ступить из своего логова.
- Ты ждешь, когда он залижет раны?
Нилха-Сангун не ответил, нахмурился. Даритай-отчигин рассыпал мелкий
смешок.
- Закисшее молоко подымается и выталкивает через край кадки сметану с
