безнадежности голоса.
- А что тебе надо? Чего хочешь, Бичикэ?
- Хочу, чтобы жили, как раньше...
- И будем! Что нам мешает? Ты же видишь: я тот же. И ты та же.
- Я - нет.- Она прижала руки к груди.- Тут плохо. Больно. Меня будто
раздели донага и навозной жижей облили.
Кишлик крепче стиснул ее плечи.
- Ничего. Мы с тобой вместе, и все будет хорошо. Кто мы с тобой?
Трава. Ветер к земле пригнет - встанем, копыта прибьют - подымемся. А что,
нет?
Из сумеречной степи возник всадник, трусцой подъехал к юртам. Кишлик
принял у него повод, принялся расседлывать лошадь. На Бадае, как и на
Кишлике, был засаленный до блеска, с заплатами на локтях халат из
козлиного меха, подпоясанный обрывком волосяной веревки. Отторочив
седельные сумы и пустые бурдюки, Бадай бросил их на землю, сел к огню.
Кишлик догадался, что ничего съестного из куреня он не привез, но на
всякий случай спросил:
- Ты просил хурута?
- Просил.- Бадай заглянул в кипящий котел, облизнулся.- Не дал
Даритай-отчигин. Еще и отругал. Мало молока ему привозим. Живот мой
пощупал и говорит: <Разжирел с моего молока>.
Бадай был молод, поджар, в поясе до того тонок, что кажется, если
крепче затянет свой волосяной пояс, перервется надвое. Кишлику стало
смешно.
- Только Даритай-отчигин мог ущупать жир на твоем брюхе. Совсем одурел
наш хозяин.
Бичикэ сняла с огня котел, разлила в деревянные чашки жидкое хлебово.
Все начали есть. Тишина стала еще гуще. Ни мышь не пискнет, ни птица не
вскрикнет, только слышно, как лошадь Бадая рвет за юртами траву.
- А дождь все-таки будет.- Кишлик повел носом, принюхиваясь.- Юрты
опять протекут, и спать в мокре будем. Нет, чадо идти на войну. Тут
сколько ни работай, награда одна - попреки. Негодный человек
Даритай-отчигин. Сам хорошо не живет и другим не дает.
Съев свою долю вареной сараны, Бадай, подтянув седло, лег на него
головой.
- Хочешь идти на войну - беги в курень. Как раз собирают воинов.
- А ты, Бадай, разве не хочешь привезти из похода много добычи?
- С Даритай-отчигином чужого не добудешь, а свое растеряешь.
- Нам с тобой что терять? Дырки от халатов? Но ты говоришь верно. С
Даритай-отчигином ни тут, ни в походе счастья не найдешь. Я бы пошел с
Субэдэй-багатуром или с Джэлмэ. Они и удачливы, и справедливы... А что?
Джэлмэ тогда Хасара...- Вспомнив, что его слушает жена, умолк на
полуслове, помолчав, спросил:- А кого собрался воевать Даритай-отчигин?
- На Тэмуджина идет.
- Ва-вай!
- Если бы он был один! На хана Тэмуджина идут Нилха-Сангун, Джамуха,
Алтан, Хучар... В курене говорят: они хотели заманить к себе хана и лишить
жизни. Хан Тэмуджин разгадал черный замысел.
- Он и теперь разгадает.
- Не успеет. В курене все бегом бегают. Торопятся нойоны, врасплох
застать хотят. Много людей погибнет, Кишлик.
- Много,- согласился Кишлик.- А за что?- Подсел поближе к Бадаю.-
Может, нам заседлать коней и махнуть туда... А что?
- Куда?- не понял Бадай.
- Уж, конечно, не к нашему хозяину. К хану Тэмуджину. Он откочует.
Людей спасем. Небо вознаградит нас за доброе дело.
Бадай сел, испуганно оглянулся.
- Какие речи ведешь. Кто услышит - язык вырвут.
- Э-э, да ты боязливый!
- Не боязливый... Поедем, а нас настигнут - что будет?
- Не настигнут, если сейчас выедем!
- Прямо сейчас? А кобылиц и овец на Бичикэ оставим?
- Ты что, Бадай! Бичикэ я одну не оставлю.
- Тогда поезжайте, останусь я.
- Оставайся. Нет, и тебе оставаться нельзя. Узнает Даритай-отчигин,
что я убежал, скажет: были в сговоре. И ты лишишься головы. Как же быть?-
Внезапно Кишлик вскочил, плюнул.- Тьфу, дурные наши головы! Собрались
плыть через реку и думаем, как бы не замочить ноги. Что нам овцы и
кобылицы нойона! Пусть разбредаются. Седлайте с Бичикэ коней, а я зарежу
самую жирную овцу, набьем седельные сумы мясом - и в дорогу. Быстро!
Возвратился в свой курень хан Тэмуджин поздно вечером. Не пошел к
женам, не стал ужинать, сразу же лег спать. Вокруг его юрты Боорчу
поставил двойное кольцо кебтеулов - ночных караульных. И он, выходит,
чего-то опасается.
Укладываясь спать, Тэмуджин положил рядом с постелью короткое копье и
обнаженный меч. Сон был не глубок и чуток. Часто просыпаясь, он лежал с
открытыми глазами, прислушивался к приглушенному говору кебтеулов. Под
утро у дверей услышал торопливые шаги. Нащупал рукоятку меча.
- Кто там?
- Я, хан Тэмуджин,- ответил Джэлмэ - и кому-то другому:- Зажги
светильник.
Тэмуджин вскочил, стал одеваться. Второпях не мог найти гутул, крикнул
Джэлмэ:
- Дай скорее огня!
Прикрывая рукой пламя светильника, Джэлмэ вошел в юрту. Тэмуджин
подобрал гутул, сунул в него ногу, выпрямился.
- Перебежчики, хан Тэмуджин.
- Опять?
- Да нет. Прибежали оттуда.
- Давай их сюда.
Он ждал увидеть нойонов и, когда вошли два замызганных харачу,
почувствовал себя горько обманутым.
- Думаешь, теперь я буду доволен и этим?- с раздражением спросил у
Джэлмэ.
Джэлмэ стоял, высоко подняв светильники. Бровастое лицо было хмурым и
озабоченным.
- Ты их послушай, хан Тэмуджин.
- Я - Кишлик, а это мой товарищ Бадай...- не дожидаясь позволения,
заговорил один из харачу.- Мы пастухи твоего дяди.
- Так-так, вы пришли сюда искать милостей?- Он все больше озлоблялся.-
Предав своего нойона, вы ждете награды? За предательство и низкородным
харачу и высокородным нойонам награда одна - смерть!
Бадай в испуге попятился, Кишлик побледнел, поклонился в пояс.
- Хан Тэмуджин, ты не можешь казнить нас. Мы принадлежим
Даритай-отчигину, а он со всем своим владением - тебе. Так какие же мы
предатели? И не за наградой мы пришли, а спасти людей от уготованной им
гибели.- Кишлик подтолкнул вперед своего товарища.- Говори, Бадай, что ты
видел и слышал.
Тому, о чем говорил пастух, верить не хотелось. Если все правда,
страшная беда ждет улус. Окликнув караульного, он велел ему заключить
пастухов под стражу и держать, пока все не прояснится. Посидел, подперев
руками голову.
- Может быть, не правда, а, Джэлмэ?- Но тут же отбросил сомнение.-
Нет, правда. Так и должно быть. Джэлмэ, прикажи гонцам седлать коней, и
пусть они подымают курени.
- Кони уже оседланы, хан Тэмуджин.
- Молодец, Джэлмэ. Созывай нойонов.
- Они уже здесь. Стоят за порогом юрты.
- Позови пока одного Боорчу.
Боорчу уже успел надеть доспехи. Пламя светильника раздробилось на
пластинах его железного куяка, туго стиснувшего грудь, с плеч свешивалась
плотная накидка, меч бил по голенищу гутула.
- Садись. И ты, Джэлмэ, садись. Оба вы мои самые давние друзья. И
только вам я могу поведать, что страх леденит мое сердце. Сколько у нас
воинов?
- Около восьми тысяч, если всех соберем,- сказал Боорчу.
- А сколько, как вы думаете, будет у Нилха-Сангуна?
- Если с ним все наши нойоны и Джамуха...- Джэлмэ прикинул в уме,-
тысяч тридцать. Самое малое - двадцать, двадцать пять.
- Утешил... Можем ли сражаться?
- Сражаться-то можем,- Боорчу сморщился, подергал плечами, поправляя
тяжелый куяк.- Когда я был маленьким, моя бабушка говорила мне: козленок
может забодать козу, но для этого козленок должен стать козлом..
- Надо отходить, хан,- сказал Джэлмэ.
- Отходить...- повторил он.- Когда отойдем, сколько куреней не
досчитаемся? Ни вы, ни я этого не знаем. Но стоять на месте нельзя...
- А не двинуться ли нам навстречу?- спросил Боорчу, загорелся.-
Помнишь, хан Тэмуджин, нас было трое, против нас - сотни и тысячи. Нам
неведом был страх смерти, и мы победили. Разве мы перестали быть мужчинами?
- Боорчу, я мужчина. Умереть в битве мне не страшно. Но я еще и хан.
Моя безрассудная гибель приведет к гибели тысячи людей... Мы будем
отходить, друг Боорчу. Но куда? Направимся на полночь, там нас могут
перенять меркиты. Пойдем на полдень - безводные гоби истребят нас быстрее
воинов Нилха-Сангуна. Остается один путь - на восход солнца, в кочевья,
когда-то принадлежавшие татарам. Как отходить? Вперед пустим кочевые
телеги, стада, табуны, наши семьи и семьи воинов. Войско будет идти сзади,
прикрывая кочующие курени и отбивая охоту повернуть назад, сбежать...
Перед лицом опасности, как всегда, его мысли были ясны и просты, все
маловажное отлетало в сторону как бы само собой. Он знал, что принял
верное решение, но все же спросил:
- Вы согласны со мной? Если согласны, зовите нойонов.
Один за одним в юрту вошли Мухали, Субэдэй-багатур, Джэбэ, неразлучные
друзья Хулдар и Джарчи, Хасар... Полукругом стали у стены юрты. Тэмуджин
поднялся, заложил руки за спину, ссутулился.
- Ну что, бесстрашные багатуры, немного засиделись, накопили лени...
Не пора ли ее растрясти и косточки поразмять?- По лицам нойонов было видно
- шутка не вышла. - В наши курени идет Нилха-Сангун. Гость, что и
говорить, дорогой, и товарищей у него много. А встретить-приветить его по
достоинству нечем. Не запаслись угощением. Потому, нойоны, самое позднее к
полудню все курени должны быть отправлены вниз по Керулену... Воины с
запасом хурута на десять дней собираются тут. За промедление и нерадение
не помилую никого. Так и передайте всем.
И потянулись по обоим берегам Керулена, через ровные, как растянутая на
колышках шкура, долины, через одинаковые, как верблюжьи горбы, сопки
тяжелые телеги, табуны и стада. Шли почти без отдыха. На ночлег
останавливались в потемках, а с первыми проблесками зари снова трогались в
путь.
Бывшие кочевья татар были пустынны. Никто не мешал его движению, и он
возблагодарил небо, что в свое время не дрогнул, без жалости и милосердия
извел под корень опасное племя. Пусть будут жалостливы матери, баюкающие
своих детей. Правитель, страшась пролить чужую кровь, поплатится своей.
От урочища Хосунэ повернули к озеру Буир-нур, миновав его, вышли к
речке Халха. Начиналась летняя жара. На правом берегу, на сухих
возвышенностях, трава увяла, посерела, на левом, более низком и ровном,
была еще зеленой. Тэмуджин надеялся, что жара заставит Нилха-Сангуна
повернуть назад. На северных лесистых склонах Мау-Ундурских гор он оставил
небольшой заслон под началом Джэлмэ, сам дошел до урочища
Хара-Халчжин-элет и тоже остановился. Через день прискакал от Джэлмэ гонец
- кэрэиты приближаются.
Бежать дальше было опасно. Следуя по пятам, враги потеснят его войско,
захватят табуны, людей, уныние вселится в сердце воинов, и тогда уж нельзя
будет и помыслить о сражении. Что ж, боишься - не делай, делаешь - не
бойся...
Он занял пологие предгорья. Внизу, слева и справа степь пересекали
гребни песчаных наносов. Обойти его сбоку будет трудно...
Поздно вечером пришел со своими воинами Джэлмэ. Кэрэиты двигались за
ним следом. Джэлмэ удалось захватить пленного. От него узнали: с войском
идет сам Ван-хан. И все беглые нойоны там, и, Джамуха.
К предгорьям кэрэиты подтянулись утром. Сразу же начали строиться для
битвы. Впереди поставили воинов беглых нойонов, за ними в полусотне шагов
построились джаджираты Джамухи, дальше - кэрэиты. Всю равнину, от одного
до другого песчаного наноса, заполнили ряды воинов. За их спиной цветком
на зелени травы голубел шатер Ван-хана с тремя боевыми тугами на высоких
древках.
Хасар в золоченых доспехах, в шелковой, цвета пламени накидке подъехал
к Тэмуджину.
- Смотри, брат, они построились для обороны. Боятся!
Тэмуджин и сам видел: вражеский строй не для нападения, и тоже подумал,
