кэрэитов, каленой стрелой ударила в сердце. Как же так? Тогорил был другом
Есугей-багатура, названым отцом самого Тэмуджина. Подумал было, что
найманы, замыслив что то худое, оклеветали Тэмуджина. Однако свел в одно
обрывки тайно подслушанных разговоров Кучулука с соплеменниками,
удостоверился все правда.
Хоахчин долго охала <Ой-е, как плохо! Рябой хан был добрым
человеком...> А Хо почему-то было стыдно смотреть в глаза своей сестре. Но
вскоре уже иная тревога сжала сердце решалась судьба самого Тэмуджина.
Князь Юнь-цзы еще при встрече в татарских кочевьях за что-то невзлюбил
Тэмуджина, упоминание о нем всегда вызывало на ухоженном, с чистой,
шелковистой кожей лице князя высокомерно-презрительную усмешку. А тут он
был уже просто обозлен, без конца твердил о его провинностях: <Презрел
титул джаутхури, жалованный ему, нигде, никогда этим титулом не
именовался, выказывая варварское пренебрежение к высокой милости сына неба
- он, недостойный быть и пылинкой на его одежде! Без нашего позволения,
своей преступной волей, возвел себя в ханы. Теперь захватил владения
Тогорила. А Тогорил носил дарованное ему звание вана, что было признанием
над собой верховной власти нашего императора. Нападение на вана не есть ли
нападение на наше государство? Не есть ли дерзостный мятеж? А как должно
поступить с мятежником? Схватить и пригвоздить к деревянному ослу!> Хушаху
сумрачно усмехался: <Согласен я с вами, светлый князь, но Тэмуджина надо
еще схватить...> Гао Цзы был целиком на стороне Юнь-цзы. <Дайте мне тысячу
воинов - всего тысячу,- и вместе с онгутами и найманами я рассыплю ханство
Тэмуджина, как горсть золы, а самого хана привезу сюда>.- <А что будет
потом?- Хушаху хмурил широкие сросшиеся брови.- Ты привел Тэмуджина, мы
его казнили - хорошо. Но можешь ли сказать, Гао Цзы, что будет после того,
как ты с тысячью воинов оставишь степи?> - <А что там может быть? Слушая
тебя, можно подумать: ты боишься этих варваров, для которых главное в
жизни - набить желудок мясом>.- <Гао Цзы, тот, на кого небесным владыкой
возложена забота о пользе государства и безопасности его пределов, должен
смотреть вперед. Гордясь своей силой, мы делаем ошибку за ошибкой>. При
этих словах Юнь-цзы недовольно засопел: <Какие ошибки ты увидел, Хушаху?>
Взгляд князя стал острым, колким - два острия копья. Хушаху не испугался
этого взгляда. <Оглянитесь. Давно ли в степи были владения татар,
тайчиутов и других племен. Где они? Татар мы сами помогли сломить. Другие
племена были сломлены уже без нас и без нашего дозволения. Оставалось три
ханства. Теперь остается два. Захватим Тэмуджина, и найманы станут
единственными владетелями степи. И если Таян-хан сделает что-то такое, что
будет нам не по вкусу, сможешь ли ты, Гао Цзы, пойти в кочевья с тысячью
воинов и привести его сюда? Не сможешь. Ни с тысячью, ни с десятью
тысячами. А больше воинов никто тебе не даст, их не хватает для усмирения
мятежников внутри страны>.- <Чего же ты хочешь?>- спросил Юнь-цзы чуть
спокойнее. <В степи должно быть несколько владетелей - вот чего я хочу.
Пусть найманы воюют с Тэмуджином. В этой войне ослабнут оба ханства. Тогда
мы на место вана Тогорила посадим его брата Эрхэ-Хара. Он будет врагом
Тэмуджина. Он друг Буюрука, значит, будет врагом и Таян-хану>.
Они долго судили-рядили, но ни о чем договориться не могли. Иногда
спор, особенно если Юнь-цзы и Хушаху оставались вдвоем, перерастал в
ссору. Князь кричал, размахивал руками, и широченные рукава халата, шитые
золотом, взлетали, как крылья птицы. А Хушаху оставался немногословным,
холодно-вежливым. О присутствии Хо они нередко совсем забывали. Да и что
был для них Хо! А он ловил каждое слово...
В этом споре верх взял Хушаху. Может быть, он побывал у самого
императора, может быть, через других сановников сумел уломать Юнь-цзы. Они
пришли к такому согласию: пусть Алакуш-дигит Хури во все глаза смотрит за
ханами и в случае войны пообещает помощь более слабому из двух, скорей
всего - Тэмуджину. А с Кучулуком они были обходительны, как с любимым
родственником, отбывающим в далекие края. Одарили его и дорогим оружием, и
тонким фарфором, и цветными шелками...
Смеркалось, когда Хо подошел к своему дому. На дорожке сада, как и на
улице, под ногами шуршали листья, тихо постанывали под ветром оголенные
деревья. Из решетчатых окон дома, затянутых бумагой, пробивался желтый
свет. И тепло, радостно стало Хо от этого света. Родной дом...- Тут все
просто и понятно. Тут его ждут все: ласковая Цуй, заботливая Хоахчин,
старый ворчун Ли Цзян и не по годам серьезный сын Сяо-пан... нет,
Сяо-пан-это его детское имя. Мальчик рос пухлым, здоровеньким, и Ли Цзян
по праву старшего выбрал ему имя Сяо-пан - толстячок. С малых лет он учил
его писать и читать иероглифы, постигать мысли мудрых и древние истины,
дивился его памяти, его способностям, и, когда пришло время давать сыну
взрослое имя, Ли Цзян не без надежды назвал его Юань-ин - Далеко Летающий
Сокол. Теперь старик готовил внука к сдаче испытаний на ученую степень
сюцая '. Потом Юань-ин должен получить степень цзюйжэнь '', а там -
цзиньши '''... Вот как далеко шел в своих замыслах Ли Цзян. Начав
заниматься с внуком, он позабыл о <государственной> службе, и Хо уже не
носил ему связки монет, будто бы посланные Хушаху. Жилось Хо трудновато,
денег часто не хватало, и тогда Хоахчин и Цуй приходилось заниматься
рукоделием. Но иной жизни он и не желал. Она могла быть еще лучше, если бы
позволили снова делать горшки и плошки...
[' С ю ц а й - первая ученая степень (<расцветающий талант>).]
['' Ц з ю й ж э н ь - вторая ученая степень (<повышенный человек>).]
[''' Ц з и н ь ш и - третья ученая степень (<совершенствующий ученый>)]
XIV
Зимовал хан Тэмуджин в местности Тэмэ-хэрэ - Верблюжья степь. Снегу
выпало мало, совсем редко дули злые метельные ветры. Скот был упитан и
здоров, люди спокойный.
Без поспешности, но и без оглядок, сомнений хан принялся за устроение
своего улуса. Всех воинов, включая и кэрэитов, и хунгиратов, с их семьями
разделил на тысячи, тысячи - на сотни, сотни - на десятки, нойонами тысяч
поставил людей верных, известных своим умом, прославивших себя отвагой.
Нойоны племен не противились, по крайней мере, явно. Стремительное падение
Ван-хана, невероятное, как снег в летний полдень, отбило охоту перечить
хану. Страх перед ним заморозил своеволие. Но он знал, что и в мерзлой
земле не умирают корни и подо льдом вода струится. Дабы обезопасить себя
от всяких неожиданностей, он замыслил держать при себе постоянно полторы
сотни кешиктенов '. Эти полторы сотни составил из крепких, выносливых,
смекалистых сыновей нойонов-сотников и нойонов-тысячников. Они неусыпно
охраняли покой его ставки - орду, днем и ночью несли караульную службу, по
первому его знаку готовы были вскочить на коней и обнажить оружие.
[' К е ш и к т у - охрана, телохранители, ханская гвардия, сыгравшая
определенную роль в борьбе с центробежными силами в период становления
монгольского государства; к е ш и к т е н - гвардеец.]
Он хотел, чтобы и все войско было так же послушно ему, так же готово к
сражению. Нойонам-тысячникам не давал покоя. Внезапно поднимал то одну, то
другую тысячу, велел в точно обусловленный день прибыть в ставку. Сам
осматривал коней, одежду и оружие воинов, потом ехал с ними на облавную
охоту. В повеления нойона-тысячника не вмешивался, советов не давал, ни о
чем не спрашивал, ничего не требовал. В теплой шубе, крытой тонким
тангутским сукном, в лисьей шапке, рыжей, как его борода, щурил глаза от
яркого зимнего солнца, трусил по заснеженной степи, все примечая.
Вечером в походной юрте указывал нойону на упущения. Разговаривал почти
всегда спокойно, ровным, негромким голосом, терпеливо выслушивал разумные
возражения. Но спокойствие покидало его, когда кто-либо из нойонов начинал
торопливо с ним соглашаться, не вдумываясь в то, что он говорит. Хан
умышленно прибавлял к упущениям нойона такие, которых тот и не делал, и,
если и тут не следовало никаких возражений, взгляд светлых глаз становился
ледяным.
- Ты что киваешь головой, как одуванчик под ветром? Говорю с тобой для
того, чтобы запомнил мои слова и в другой раз был умнее. А ты только
головой качать научился. Это и лошадь умеет. Повтори, что я тебе говорил,
и скажи, как будешь исправляться!
Не терпел он и упрямых возражений. Если нойон начинал оправдываться,
слагать свою вину на кого угодно, на что угодно, хуже того - врать, хан
грузно поворачивался к нему сутуловатой спиной.
- Видеть тебя не желаю. Не умеющему понять своих ошибок ходить
босиком, не желающему - умываться слезами. Иди и подумай!..
Не вдруг, не сразу осознали нойоны, что от них требуется. Многие
вначале поняли так, будто тысяча воинов и все другое - подарок за прежние
заслуги, а с подарком, известно, каждый волен поступать по-своему. Брат
Бэлгутэй на его повеление явиться с воинами не ответил и не пришел. Послал
к нему младшего брата Тэмугэ-отчигина со строгим внушением. Бэлгутэй
примчался обиженный.
- За что ругаешь, брат? Прислал ко мне с повелением простого гонца. К
Другим ты шлешь своих нукеров...
- А какая разница?
- Я же твой брат и стою выше других! Прискакал простой гонец, и я стал
думать: за что рассердился на меня Тэмуджин? Как будто не за что. Тогда
подумал: твое повеление малой значимости, хочешь - выполни, не хочешь - не
выполняй. А у меня как раз свои дела были...
Тэмуджин не стал ругать брата. Давно заметил, что не только братья, но
и другие нойоны ждут, чтобы не одинокие гонцы, а целые посольства
прибывали к ним с его повелениями. И чтобы речи вели затейливые, как это
делается при сношении самостоятельных владетелей. А нойоны важно сидели бы
на войлоках, выслушивали послов, неторопливо обдумывали ответы. Ах, какие
мудрые люди!
Позвав Боорчу и Джэлмэ, сказал им:
- Донесите до ушей каждого нойона тысячи, сотни и десятка. Кто не
выполнит повеления хана, переданного изустно или через других людей, будет
незамедлительно и сурово наказан. Если наказанием будет даже смертная
казнь и сели свершить, казнь прибудет даже один простой воин, нойон,
начальствуй он и над десятью туменами, должен принять наказание.
Тугодума Бэлгутэя после того, как он уразумел сказанное, прошибла
испарина. Боорчу хмыкнул:
- Очень уж круто, хан Тэмуджин.
- Иначе мы, друг Боорчу, возвратимся к тому, с чего начали.
- Согласен. Но ты не все продумал, хан. Скажем, ты меня отправил в
поход. У меня под началом Джэлмэ. Однажды я рассердился и твоим именем
послал к нему воина. Он ему перережет глотку. Потом я оправдаюсь или нет -
дело другое. Джэлмэ-то уже не будет.
- А почему моим именем? Почему не своим ты казнишь Джэлмэ?
- По твоему слову я иду воевать. И я в походе для всех твоя тень, твоя
воля, твой разум. Будет по-другому, кто станет слушать меня? Но не
случится ли так, хан, что в дальних походах по злобе, глупости или
недомыслию изведут близких твоих людей?
Боорчу заставил его задуматься. Все может так и получиться. Правило,
долженствующее принести пользу, принесет вред. Близкие ему люди должны
быть ограждены от скорой расправы.
- В походе, Боорчу, верно, ты моя воля, мой разум. И все, что ты
задумаешь, должно быть всеми принято. Но никому Никогда не будет позволено
подвергать наказанию людей, мне известных, мною к делу приставленных.
Виновен - отошли его ко мне, а уж я сам разберусь...
Однажды привел свою тысячу нойон Хорчи. Этот лукаво-веселый дальний
родич Джамухи когда-то видел вещий сон - быть Тэмуджину ханом. С той поры
