владение, он лизал пятки нашего гонителя Таргутай-Кирилтуха. Я простил ему
эту вину, вину перед нашей семьей. Мне, хану, он давал клятву верности -
нарушил ее. Как хан, я должен его казнить, как сын его брата - помиловать.
Тебя спрашиваю, мудрая мать моя: как хану или как его племяннику
долженствует поступить мне сегодня с нашим родичем?
- Не суди его строго, сын. Он слабый человек, небо не наградило его ни
силой тела, ни силой духа. Не укорачивай пути своего дяди, сынок, не гневи
небо.
Тихий просящий голос матери, скорбный взгляд добрых глаз умиротворил
Тэмуджина. Он крикнул нукеру:
- Зовите дядю сюда.
Даритай-отчигин от испуга плохо владел своим телом, повалился на
колени, едва переступив порог юрты, но по лицам Оэлун и Тэмуджина понял,
что спасен, проворно пополз вперед, простер руки, воскликнул:
- Я еще послужу тебе, хан мой и племянник!
- Твоя служба не нужна мне. Твоих людей, табуны забираю себе. У тебя
будет юрта и несколько домашних рабов.
- За что такая немилость, хан?
- Это милость, дядя. Сам жаловался - стар, умишком слаб. Твою ношу я
беру на себя. Джэлмэ, разведи его нукеров и воинов на сотни, определи,
какой сотне под чьим началом быть. А ты, дядя, иди помолись. Ну, Хасар,
теперь рассказывай ты.- Взгляд Тэмуджина был строг.- Не гостил ли ты у
хана-отца?
- Гостил!- с вызовом ответил Хасар: мать тут, и бояться ему нечего.-
Был принят и обласкан. Только к тебе пришлось возвратиться пешком. А пищей
в дороге были подошвы моих гутул.
- Почему ты отстал?
- Я хотел спасти семью.
- Почти все воины оставили семьи.
- Но ты-то свой курень не оставил. И жены, и дети с тобой!
- И наша мать, Хасар. Ее я оставить не мог. Твоя семья у Ван-хана.
Может быть, тебе к нему пойти?
- Зачем так говоришь, сын?- упрекнула Тэмуджина мать.- Ты видишь, как
он измучен.
- Вижу, мать. И все-таки ему придется собираться в дорогу. Нойоны,
слушайте меня. От Ван-хана с Джамухой, Алтаном и Хучаром ушло много
воинов. Но он еще силен, и в открытой битве нам его не одолеть. Только
быстрым и внезапным, как блеск молнии, ударом мы можем сокрушить Ван-хана
и его сына. Кэрэиты нас теперь не боятся, но на всякий случай
оглядываются, и подобраться к ним незаметно будет трудно. Мы выступим в
поход и будем двигаться ночами. Когда приблизимся к стану хана-отца, от
твоего имени, Хасар, к нему поедут Субэдэй-багатур и Мухали. Они скажут,
что ты обошел все степи, отчаялся найти меня, твои нукеры голодны, кони
истощены, твоя душа скорбит о женах и детях. Попросишь: прими, хан, под
свою высокую руку. Ван-хан и его сын подумают: эге, Тэмуджин от страха
забился неизвестно куда, опасаться нечего. Станут поджидать тебя с
измученными нукерами. А явимся мы. Субэдэй-багатур и Мухали высмотрят,
откуда лучше подойти и побольнее ударить.
- Опасно, хан,- сказал Боорчу.
- Опасно? Может быть. Но иначе Ван-хана не разгромить. Делаешь - не
бойся, боишься - не делай. А мы не можем ничего не делать. Если вражда
началась, кто-то должен пасть - они или мы.
Хасар перестал сердиться на брата. Тэмуджин, как видно, больше не будет
держать его в черном теле. Иначе не сделал бы приманкой для Ван-хана,
измыслил бы что-то другое. Завистливо-уважительно подумал: <Ну и ловок же
старший брат...>
XI
Просьба Хасара пришлась по душе и Ван-хану, и его сыну. Без лишних
разговоров согласились принять его под свое покровительство. Но если хан
думал, что этим в какой-то мере искупит свою вину перед семьей анды
Есугея, то мысль Нилха-Сангуна шла дальше. Надо Хасару подсказать, что он
при желании может занять место своего брата, да помочь собрать воинов, и у
Тэмуджина будет враг куда опаснее всех его нойонов-родичей и анды. Упрямый
и честолюбивый, он или умрет, или одолеет своего рыжего брата-мангуса. У
Хасара будет одна опора - кэрэиты! А уж Нилха-Сангун сумеет держать его в
было. А сейчас, говорят, живет в большой юрте и каждый день ест мясо. Даже
Так он думал и был очень доволен, собой. К Хасару с Субэдэй-багатуром и
Мухали решил направить нойона Итургена.
- Вези ему наши заверения в полном благорасположении.
- Пошли кого-нибудь другого,- попросил Итурген.- Я захватил его семью.
- Ну и что?
В смущении почесав за ухом, Итурген признался:
- Хасара мы слегка побили. И эти золотые доспехи я забрал у него.
- И надо было его бить!- подосадовал Нилха-Сангун, но, подумав,
сказал:- А это даже и неплохо. Как раз ты и должен ехать. И в его
доспехах. Так мы напомним, кто он есть. Пусть скорбит его душа. Приедете
сюда, лаской и приветливостью снимем эту скорбь, вдохнем в душу надежду.
Золоченые доспехи, присовокупив к ним богатые дары, вернешь сам.
Итурген снял шлем, сияющий, как утреннее солнце, пробежал пальцами по
блестящим нагрудным пластинкам. Доспехи возвращать ему не хотелось. И
поехал он к Хасару с большой неохотой. Бровастый Субэдэй-багатур и
подвижный, вертлявый Мухали поскакали рядом - один справа, другой слева.
По куреню ехали шагом. Мухали не сиделось, крутился в седле, будто сорока
на столбе коновязи, удивлялся:
- Какой большой курень, как много народу!
- Таких куреней у нас множество, а сколько людей - никто не знает.
Только ваших рабов, жен да детей тысячи.
- А воинов почему-то мало...
- Зачем нам держать тут воинов? Ваш бывший владыка Тэмуджин сгинул,
татары уничтожены. С этой стороны нет угрозы, и воинов мало.
- А есть поблизости еще курени?
- Ты почему все выспрашиваешь?- насторожился Итурген.- Для чего тебе
знать, где, чего и сколько у нас есть?
- О чем-то надо же говорить! Не хочешь - будем молчать. Но молоко
скисает от жары, а я от молчания. Давай поговорим о лошадях или женщинах -
хочешь? О куренях и воинах не говори, а то все узнаем, нападем. А?- Мухали
весело засмеялся.
Надоел Итургену Мухали за дорогу, как сухой хурут в длительном походе.
Все чаще стал спрашивать:
- Ну, где же ваш Хасар? Говорили - близко, но скачем два дня, а его
все нет.
- Скоро ты его увидишь. Вот радости-то будет у Хасара!
На исходе второго дня притомленные кони шагом шли по лощине. Все
суживаясь, лощина полого поднималась к плоской возвышенности. Поднялись на
нее, и, невольно пригнувшись, Итурген натянул поводья. По возвышенности
двигалось войско. Змеей растянулся вольный строй, и хвост его потерялся за
дальними увалами.
- Что... такое?- Итурген попятил коня.
Его руки перехватили, левую - Мухали, правую - Субэдэй-багатур,
завернули за спину, туго стянули ремнем. От неожиданности Итурген даже не
подумал сопротивляться. Водил глазами с Мухали на Субэдэй-багатура, с
Субэдэй-багатура на Мухали...
- Как же это?.. Что же это?..
- Куда держали путь, туда и прибыли,- смеясь, пояснил Мухали.
Их заметили, и десятка два всадников рысью пошли навстречу. На соловом
тонконогом жеребце, идущем плавной иноходью, сидел грузный воин в черной
войлочной шапке, в халате, перепоясанном простым ременным поясом. Когда он
остановил иноходца и пытливым взглядом скользнул по лицу Итургена, у того
обомлело сердце - хан Тэмуджин.
- Ну и как?- спросил он у Мухали.
- Все хорошо! Ван-хан беспечен, как весенняя кукушка.
- Зачем здесь этот?
- Он привез доспехи Хасару,- скалил зубы Мухали.
- Может он что-то рассказать?
- Нет, хан. Обо всем выспросил дорогой.
Примчался Хасар. Увидев Итургена в золотых доспехах, хищно ощерился.
- А-а, попался!.. Брат, дай его мне.
- Бери.- Хан тронул коня. за ним поехали Мухали и Субэдэй-багатур.
- Сейчас же снимай доспехи!- крикнул Хасар.
Итурген покорно стянул с головы шлем, стащил с плеч куяк. Передав
доспехи нукерам, Хасар выхватил меч, коротко взмахнул и с потягом рубанул
Итургена.
Когда в курень примчался дозорный и заорал во все горло <Враги!>,
Нилха-Сангун презрительно бросил:
- Трус! Кучка нукеров Хасара показалась тебе тысячным войском?
- Какая кучка? Не меньше шести тысяч воинов идут на курень! Сам
посмотри!
Вдали, над сопками, вспухло темное облако пыли. С той стороны, побросав
стада, скакали пастухи и близкие дозорные. Нилха-Сангун велел бить
тревогу, сам побежал в шатер отца. Ван-хан, худой, длинный, тоже смотрел
на облако пыли, качал седой головой.
- Горе нам, сын... Обманулись мы с тобой, ох, как обманулись!
- Неужели Тэмуджин?
- Кто же еще?- Ван-хан сердито дернул плечами.
К шатру бежали нойоны, их нукеры, воины, на ходу натягивая доспехи,
пристегивая мечи. Женщины хватали ребятишек и тащили в юрты. Вскочив на
чьего-то коня, Нилха-Сангун понесся по куреню, подымая и подгоняя людей.
Бегом покатили телеги, окружая ими курень, потащили скатки войлоков и
мешки с шерстью - укрытие для хорчи - стрелков.
А на сопках вокруг куреня уже маячили всадники. Передовые сотни
неторопливо, будто возвращаясь домой, двинулись на курень. И вдруг
сорвались, рассыпались, с устрашающим ревом кинулись к тележным укрытиям.
Навстречу им взметнулась туча стрел, и воздух загудел от стонущих звуков
свистулек. Не доскакав до телег, воины Тэмуджина выпустили по две-три
стрелы, повернули коней, умчались, оставив убитых и раненых. Нилха-Сангун
облегченно передохнул. Но в это время другие сотни полезли на курень с
противоположной стороны. Нилха-Сангун поскакал туда, увлекая за собой
воинов. Отбили. Но воины Тэмуджина бросились на курень рядом. Одни
отскакивали, другие налетали, и невозможно было предугадать, в каком месте
ударят в следующий раз. Нилха-Сангуну и его воинам некогда было утереть
пот со лба. И только темнота принесла передышку.
Все нойоны собрались в шатер Ван-хана. Горел светильник. Хан, словно
озябнув, тянул к нему руки. Пальцы слегка подрагивали. Халат свисал с
худых плеч крупными складками.
- Послали за помощью в другие курени?- спросил он.
- Куда пошлешь?- Нилха-Сангун отдернул полог шатра.
В густой темноте вокруг куреня волчьими глазами светились огни. Ван-хан
не поднял головы, не мигая смотрел на пламя светильника.
- Эх, отец, не мы ли просили тебя - добей Тэмуджина! Пожалел...
- Что говорить о прошлогоднем снеге, сын... Курень мы, кажется, не
удержим. Не сдаться ли нам?
Нилха-Сангун подскочил.
- Никогда! Никогда я не склоню голову перед Тэмуджином! Хочешь моей
смерти, убей лучше сам.
- Помолчи, Нилха-Сангун!.. Безмерно устал я от всего...
Посидев в глубокой задумчивости, Ван-хан вдруг поднялся, потребовал
коня.
- Я поеду к Тэмуджину.
Нилха-Сангун пробовал удержать его, но хан молча сел в седло и один,
без охраны, поскакал в стан врага.
Ван-хан не знал, о чем будет говорить с Тэмуджином, ему просто
нестерпимо захотелось увидеть его. Караулы Тэмуджина заставили его
спешиться, окружив тесным кольцом, будто пленника, повели меж ярко
пылающих огней к палатке. Перед входом он остановился, собираясь с
мыслями, но его грубо подтолкнули в спину древком копья.
В окружении ближних нойонов Тэмуджин сидел на войлоке, уперев руки в
колени подвернутых под себя ног. Взгляд, устремленный на Ван-хана, был
холоден, жесток.
Ван-хан ехал сюда, надеясь увидеть того Тэмуджина, которому он отдал
часть отцовской любви. Но перед ним был другой Тэмуджин, какого он еще не
знал,- чужой, надменный, недоступный.
- Садись, хан-отец.
Привычное <хан-отец> прозвучало сейчас как скрытое издевательство, и
Ван-хан с тоской подумал, что приехал напрасно.
- Ты пришел просить о милости?
- Нет.- Ван-хан медленно покачал седой головой,- я приехал в последний
раз посмотреть тебе в лицо. Я любил тебя, Тэмуджин.
