пока вытаскиваешь из липкой грязи одну ногу, вторая увязла еще глубже. Где
твердь? Куда можно безбоязненно поставить ногу? Почему жизнь так
немилостива к нему? Он любил Тэмуджина - тот стал непримиримым врагом,
уважал Ван-хана - старик отвернулся от него, отстаивал волю нойонов-сам
стал гурханом и потому принужден укорачивать эту же самую волю. Что
случилось? Была же когда-то жизнь иной. Добры и совестливы были люди,
умели вместе горевать и радоваться, чтили доблесть и мудрость, отвергали
двоедушие и скудоумие. Еще живут отзвуки былых времен в трепетном слове
улигэрчей, но и они скоро умрут вместе с последними сказителями,
поверженными под копыта боевых коней. А если и останется кто-то в живых,
что славить им? Свирепую непреклонность анды, порожденного злом и зло же
сделавшего своим оружием?
Перед станом его встретили дозорные. Начали встревоженно расспрашивать,
чем окончились переговоры. Они вспугнули его думы, он с раздражением
сказал:
- Вы что, глупые? Видите, я живой, возвращаюсь к вам. Значит, все
хорошо.
С теми же расспросами пристали к нему и нойоны. Они обрадовались, что
сражения не будет, устроили пир, веселились, возносили хвалу его отваге и
мудрости. Пылали огни, жарилось нанизанное на прутья мясо. Джамуха пил
вино, молчал. Ему больше всего хотелось сейчас оказаться в своей юрте.
Может быть, бросить все, уйти со своим племенем куда-нибудь в дальние
дали, где нет ни властолюбивого анды, ни его покровителя Ван-хана, ни
сражений, ни воинов, туда, где растут высокие травы, бегут светлые реки и
тишину не тревожит звон оружия и стон раненых. Но есть ли такие земли? И
почему он должен покинуть свои кочевья, землю отцов и дедов? Только
потому, что анда Тэмуджин, как взбесившийся волк, рыщет по степи и рвет
горло всем, кто слабее его? Он, наверное, только того и ждет. Останется
здесь единственным хозяином... Нет, не бывать этому!
Нойоны становились разговорчивее. От жара огня, от выпитой архи
раскраснелись лица, заблестели глаза. Они совсем забыли о нем,
расхваливали друг друга, хвастались друг перед другом. Но кто-то на
кого-то обиделся, вспыхнула ссора, в нее сразу же втянулись все. От ссоры
до драки - один шаг. У огня началась свалка. Колотили друг друга,
выкрикивали ругательства, размазывали по лицам слезы пьяной обиды и кровь
из разбитых носов. Джамуха поднялся, его качнуло - еле удержался на ногах.
- Прекратите!
Но его, наверное, даже не услышали. Вокруг дерущихся собрались воины,
посмеивались, глазели на драку. Джамуха позвал нукеров.
- Несите воды! Больше!
Нукеры принесли десятка два бурдюков, наполненных грязной, с зеленой
слизью водой из высыхающего озера, начали обливать нойонов. Мокрые, в
тине, они расползались в стороны. Джамуха лег на залитый водой войлок,
обхватил голову руками и забылся тяжелым, как бред, сном.
Утром нойоны собрались вновь и как ни в чем не бывало, посмеиваясь,
начали вспоминать вчерашнее. Ничтожные людишки! Разве можно с ними одолеть
хана Тэмуджина... Надо искать друзей. У анды теперь осталось три врага -
татары, меркиты и найманы. Татары - рядом, но они слабы. Остаются найманы
и меркиты. Надо идти к ним. Теперь для него друг тот, кто враг анде
Тэмуджину.
Поначалу все складывалось удачно. В кочевьях Тохто-беки Джамуха застал
найманского Буюрука. Он прибыл к владетелю меркитов за тем же, что и
Джамуха. И все трое быстро нашли общий язык - надо объединить силы. Не
возникло споров и о том, кто возглавит эти силы. Поскольку у Буюрука
воинов было больше, его и поставили во главе войска. Спор непредвиденно
возник из-за того, что Буюрук, Тохто-беки и нойон Тайр-Усун начали
настаивать: первым из двух врагов надо разгромить Ван-хана, а Джамуха звал
их прежде на Тэмуджина. Говорил же Ван-хан, что не станет помогать ни
одному из них, это значит, что анда останется один и справиться с ним
будет не так уж трудно. Но Буюрук, Тохто-беки и Тайр-Усун отвергли доводы
разума. Буюрук был зол на кэрэитов за два своих поражения, жаждал
захватить, уничтожить Ван-хана, на его место снова посадить Эрхе-Хара,
помочь ему утвердиться, тогда Тэмуджин сам снимет шапку и пояс. Джамуха не
верил, что Эрхе-Хара сможет завладеть кэрэитским ханством. У него было
немало способов и возможностей сделать это раньше. Не сумел, не смог.
Почему же Буюрук думает, что дело, не удавшееся дважды, удастся в третий
раз?
Тохто-беки и Тайр-Усун, как и Джамуха, считали, что содружество
Ван-хана и Тэмуджина превратилось в содружество всадника и лошади -
Тэмуджин едет, а Ван-хан везет. Но они почему-то решили, что надо прежде
всего лишить всадника его лошади (<пеший монгол - пропащий монгол>), а
потом уж браться и за самого всадника.
В поход Джамуха отправился с тяжелым сердцем. Людская молва о
выступлении, наверное, давно достигла Тэмуджина. И Тэмуджин, конечно, не
ждет, когда они навалятся на хана кэрэитов. Он слишком хорошо понимает,
что конец Ван-хана приблизит и его собственную гибель.
Так оно и вышло. Едва они покинули кочевья меркитов, получили известие,
что хан Тэмуджин со всем своим войском отправился к Ван-хану.
- Ну что, я был не прав?- спросил он у нойона Тайр-Усуна.
Костлявый, лупоглазый нойон презрительно сплюнул.
- Две лисы в одной норе - две шкуры у охотника.
- Мало, видать, вас били!- зло проговорил Джамуха.
- Нас били и с твоей помощью тоже. Но не убили.- Тайр-Усун надменно
глянул на Джамуху.- Мы твоего Тэмуджина и Ван-хана ногами затопчем.
Посмотри, сколько нас! Я прожил жизнь, но никогда не видел, чтобы под
одним тугом собралось столько воинов сразу.
Хвастливая самоуверенность нойона и его неуместные намеки на то, что он
когда-то с андой и Ван-ханом ходил на меркитов, покоробили Джамуху.
- Много волос на голове, но все их можно сбрить! Велико стадо, но
овцы, мала стая, но волки.
- Если так думаешь, зачем идешь с нами?
- Идти больше не с кем!- с горечью сказал Джамуха.- Оскудела великая
степь, все меньше багатуров и мудрых вождей, все больше высокомерных
дураков и пустых барабанов-хвастунов.- Джамуха хлестнул коня, поскакал к
своим.
Войско собралось и в самом деле огромное. Тысячи всадников, сотни
повозок с запасом пищи, табуны дойных кобылиц, стада овец заполнили
широкую долину, неумолчный шум движения разносился далеко окрест, пугая
табуны хуланов и дзеренов, загоняя в норы сусликов и тарбаганов,- серая
осенняя степь с засохшими травами казалась мертвой, под холодным небом
тускло поблескивали солончаковые озерки с белым налетом гуджира на голых,
безжизненных берегах и горькой, как отрава, водой. Вечерами в темном небе
гоготали гуси, свистели крыльями утки - птицы летели в теплые края.
Тэмуджин и Ван-хан, избегая битвы, беспокоя ночными налетами дозоры,
отходили на полдень. Тяжелое, обремененное обозами, стадами и табунами,
неповоротливое войско Буюрука медленно тащилось следом - вол, впряженный в
повозку, догонял неоседланного скакуна. Буюрук, обозлившись, оставил обоз
под небольшой охраной, попытался налегке настигнуть Тэмуджина и Ван-хана.
Но они непостижимым путем оказались в тылу и чуть было не захватили обозы.
Уверенность в легкой и скорой победе стала сменяться тревогой. Нойоны
Джамухи все чаще шептались о чем-то за его спиной, и он затылком
чувствовал их растущую недоброжелательность. Он попытался поговорить с
ними.
- Мы вступили на путь, с которого нет возврата. Или мы уничтожим
Тэмуджина, или он нас. Надо идти до конца.
В ответ - ни слова.
Начались холода. Все чаще дули ветры. Воины в легкой летней одежде
жались по ночам к жару огней, нередко обгорали, не высыпались, утром
садились на коней угрюмые, злые. Между племенами все чаще вспыхивали ссоры.
Степь кончилась. Впереди вставали крутые горы. Над скалами курились
облака. Тэмуджин и Ван-хан по узкому ущелью поднялись вверх, укрылись в
лесу. Дул пронзительный ветер, нес снег, смешанный с песком. Надвигалась
ночь. Продрогшие воины по ущелью, по голому склону полезли к лесу - там
было затишье, топливо. В гору, навстречу ветру, идти было трудно, лошади
то и дело падали на колени, кровенили ноги. Едва приблизились к лесу - в
них полетели тучи стрел. Много воинов, лошадей было убито, трупы
покатились вниз, сбивая живых. Буюрук приказал остановиться. Быстро
стемнело. Ветер гудел все сильнее. Песок обдирал кожу. По склону с
грохотом катились- камни, обрушенные воинами анды и Ван-хана. Джамуха
потерял своих. Коченеющими руками нащупал углубление в земле, лег в него,
уткнув лицо в ладони. Ветер рвал полы халата, сыпал за воротник песок и
снег. В вое, грохоте раздавались крики людей, наполненные ужасом. Скоро
Джамуху стала колотить дрожь. Он поднялся. Порыв ветра кинул его на землю.
Он покатился по склону, задержался на чем-то мягком. Пошарил руками -
человек. Мертвый. Лихорадочно стащил с него халат, накинул на голову, сел
и стал сползать вниз. Наткнулся на труп лошади. Он был еще горячий. Лег к
лошадиному животу, укрылся халатом. Снег закручивался за трупом лошади,
оседал на него сугробом. Понемногу он отогрелся, перестал дрожать,
прислушивался к приглушенному снегом и халатом вою ветра, твердил
обреченно:
- Все пропало! Все пропало!
К утру ветер ослабел. На рассвете воины стали сползать вниз. Но многие,
очень многие навсегда остались лежать на склоне - убитые камнями,
окоченевшие. Внизу, сбившись в кучу, стояли лошади. Воины ловили первую
попавшуюся и уносились в степь, подальше от проклятых гор. Джамуха тоже
вскочил на чьего-то коня, поскакал собирать своих воинов и нойонов.
Собрались те, кто остался жив, довольно быстро. Оглянув воинов, Джамуха
похолодел - такого урона не нанесла бы самая жестокая битва.
- Ничего, нойоны и воины, за все взыщем с Ван-хана и Тэмуджина.
Нойон салджиутов с обмороженными, почерневшими щеками сказал,
простуженно кашляя:
- Все, Джамуха. Ты нам не гурхан, мы тебе не подданные. Себе на горе
возвели мы тебя!
Он повернул коня и поскакал. За ним - все салджиуты. Потом и хунгираты,
и дурбэны, и катакины... С ним остались его джаджираты. Джамуха догнал
уходящих воинов, чуть не плача, закричал:
- Остановитесь! Опомнитесь!
Но воины грубо оттолкнули его и умчались. Он бросился к Буюруку и
Тохто-беки. Но и они решили уходить. Его уговоров даже слушать не стали.
Джамуха возвратился к своим джаджиратам - горстка обмороженных людей.
Будьте же вы прокляты, вольные нойоны! Не драться за вас, а рубить,
давить, вбивать в землю копытами коней!
По дороге в свои кочевья он разграбил курени нойонов-отступников.
XIV
Зиму Тэмуджин провел у подножья Бурхан-Халдуна, недалеко от родного
урочища. Бездельничать, отсиживаться в юртах никому не дал - ни друзьям,
ни братьям, ни родичам, ни простым воинам. Одна облавная охота следовала
за другой. Добыли много мяса и мехов, и женщины благословляли имя
Тэмуджина. Но главное было даже не в том, что он дал своему народу много
пищи. Важно было держать войско под рукой, не давать ленивой и сытой
сонливости завладеть душами воинов. Облавы приучили воинов выполнять все
его повеления точно, без промедления. Тэмуджин убеждался не раз, что сила
войска не всегда в его многочисленности. Тысяча, если она обучена
сражаться и едина, может стоить целого тумена, если он рыхл, малопослушен.
Не забывал Тэмуджин и о расширении своего улуса. Слал гонцов к нойонам
племен, отпавших от гурхана Джамухи, с прельстительными речами. Может
быть, ему бы и удалось склонить их на свою сторону, но все испортил Хасар.
