рассудительно заговорил Эльхутур.- Нойоны племен вольны поступать как им
хочется. Они захотели видеть над собой достойного - избрали
Джамуху-сэчена. Могли бы поставить над собой и нашего Ван-хана, и тебя,
хан Тэмуджин...
- Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать?- Тэмуджин положил на
колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы - раз, два, три...
- Я не о том,- возразил Эльхутур, но так, словно хотел подтвердить:
правильно, это и хотел сказать.
- И я не о том,- едва сдерживая раздражение, сказал Тэмуджин.- Пусть
нойоны ставят над собой кого угодно!- Ему противно было хитрить, но что
делать?- Суть не в том, что им захотелось иметь своего гурхана. И не в
том, что гурханом стал мой анда Джамуха.- Конечно, для него имело значение
- огромное!- и то, и другое.- Суть в том, что под тугом анды Джамухи наши
зложелатели идут на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах.
- Может быть, идут, а может быть, и нет,- сказал Нилха-Сангун.- Почему
мы должны верить какому-то перебежчику?
- Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до сих пор
удивляет.
- Не часто ли напоминаешь о прошлом?- спросил Ван-хан.
Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими губами, будто повторял
слова говорившего или творил молитву, и было видно, что речи нойонов и
Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он смятенно ищет что-то одному ему
известное и никак не может найти. Почтительно, но с обидой в голосе
Тэмуджин сказал Ван-хану:
- Я не хочу быть похожим на человека, который каждый день у порога
своей юрты спотыкается об один и тот же камень. Еще не зажили старые
ссадины, а мы можем получить новые или поломать ноги. Как же мне не
напоминать о прошлом, хан-отец? Камень лежит у порога. Его надо или убрать
или поставить юрту в другом месте.
Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу.
- Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и разгибать в
одном месте, ломается... Все чего-то хотят от меня, чего-то требуют...
- Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую. Как бы я
посмел! Все, что у меня есть, я получил с твоей помощью. Мое сердце
переполнено сыновней благодарностью... Хан-отец, я только хотел
предупредить тебя. А уж ты поступай по своему разумению. Я, конечно, буду
защищать свой улус. Возможно, даже скорее всего, погибну. И, умирая, буду
жалеть об одном-уже не смогу никогда, ничем помочь моему хану-отцу,
отплатить за его великую доброту.
Его слова растрогали старого хана.
- Зачем так говоришь? Могу ли оставить тебя одного в это трудное
время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха...
- Хан-отец, Джамухой правят злые люди!
Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий прилагал
анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных племен, правда, не
предполагал, что ему удастся что-либо сделать. Джамуха - враг ловкий,
умный, неутомимый. Но говорить об этом хану преждевременно. Не поверит.
- Злые люди...- Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки со взбухшими
синими жилами,- Нойоны...- Он поднял голову, и взгляд его стал строгим.-
Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения дело не дойдет.
Сам поговорю с ним.
Тэмуджину было пока достаточно и этого. В походе он умело взял
управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал утруждать себя
мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин сумел спровадить с дозорными.
Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на восток. И там,
где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной травы, будто ее
градом побило. Запах горячей пыли и горькой полыни смешивался с кислым
запахом лошадиного пота. Тэмуджин не давал отдыха ни людям, ни коням.
Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до вечерней зари -
в пути. Он очень спешил. Надо было упредить Джамуху, не дать ему
возможности собрать все силы, свести их в одно целое, подготовить к битве.
Этот поход был в тягость Ван-хану. Задумчивый, невеселый, в черном
халате и черной войлочной шапке похожий на старого ворона, сидел он в
широком, покойном седле, опустив поводья на луку, поверх голов воинов,
поверх коней и боевых тугов смотрел на голубые сопки, плывущие в мареве,
как караван льдин по весенней реке. О чем он думал? Что видел за голубыми
далями? Хан, видимо, всерьез верит, что может примирить его и Джамуху.
Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет потом? Кто
сможет спокойно спать в юрте, зная, что в ней ползает змея? Даже
переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие переговоры все равно
что удар ножа по натянутой тетиве лука.
На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на ночевках спал в
его юрте - ограждал старика от соприкосновения о нойонами и
Нилха-Сангуном, был с ним по-сыновьи ласков и почтителен. Такое
обхождение, видел, было по сердцу хану, он оттаивал, становился
разговорчивым, начинал вспоминать трудные годы своего детства, отрочества.
- Ты все время благодаришь меня,- говорил он.- Кто падал сам, тот
всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, набрался сил
на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. Вот ты... И Джамуха!
Оба вы мои сыновья...
И он ждал, что Тэмуджин откликнется, подхватит разговор. Но Тэмуджин не
хотел и единым, даже вскользь оброненным словом поддержать надежды хана на
мир и согласие между его назваными сыновьями. Скоро тот почувствовал это,
спросил прямо:
- Почему не любишь Джамуху?
- Где, когда я говорил, что не люблю?
- Поживешь с мое, многое будешь понимать и без слов.
Пыль набилась в морщины, глубже прорезала их, оттого лицо хана казалось
болезненным, а сам он сильно постаревшим. Седые косицы за ушами резко
выделялись белизной и усугубляли тусклость лица.
- Плохо все, хан Тэмуджин... Оба вы молоды и часто не ведаете, что
творите.
- Не так уж и молоды, хан-отец. Но ты жил больше, твои глаза многое
видели. Потому я всегда делал так, как ты скажешь. Но ты, хан-отец,
почему-то не всегда и не все говоришь мне. Думаю об этом, и скорбью
наполняется моя душа.
- О чем ты?..
- Прости, хан-отец, что снова напоминаю старое. Но я до сих пор не
могу понять, почему ты покинул меня на растерзание найманам. Ты говорил
мне, что найман-перебежчик исчез. Кто охранял его? Как он мог убежать?
- За ним смотрели нукеры Джамухи...
- Джамухи?- Тэмуджин внутренне напрягся - об этом слышал впервые.- А
почему нукеры Джамухи?
- Потому что они привели его ко мне. Он к ним перебежал.
- Вот как!
Стало многое понятным. Скорей всего все дело рук хитроумного Джамухи.
Одно из двух: или он сносился с найманами и совместно с Коксу-Сабраком
замыслил зло, или сам, один все подстроил. Может быть, и в сговоре с
Нилха-Сангуном. Нет, в этом случае Нилха-Сангун сумел бы увернуться от
Коксу-Сабрака. Скорей всего сам, один. Ну, Джамуха, ну и хитрец!.. Сказать
об этом хану? Пока не стоит.
- Хан-отец, ты спрашивал, почему я не люблю Джамуху. После тебя больше
всех других людей, больше кровных братьев я любил его. Чем он ответил мне?
Когда я был еще малосилен, он покинул меня. Потом его брат Тайчар воровал
коней в моем улусе. Потом Джамуха запер меня в ущелье Дзеренов и едва не
лишил живота. Сейчас хочет отобрать мой улус. А за что? Ты, хан-отец, по
своей доброте не замечаешь что это человек с испорченным нутром. Легко
рушит клятвы, предает друзей...
- Не знаю, Тэмуджин... Мне он ничего плохого не сделал.
- Но и хорошего тоже! Где он был, когда на твое место уселся
Эрхе-Хара? Кто ходил с тобой воевать татар? Не Джамуха, а я. Разве не так?
Ван-хан промолчал. Пусть пережует пока это. Потом можно подбросить и
еще кое-что. Понемногу поумнеет. Но когда это будет? А ждать никак
невозможно. Алгинчи - передовые - уже соприкоснулись с караулами Джамухи.
Не далее как завтра войска встанут друг перед другом. И если Ван-хан
затеет переговоры с Джамухой - быть беде.
Своими тревогами и размышлениями он поделился с Боорчу, Джэлмэ и
Мухали. Его друзья стали прикидывать, как без урона для дела помешать
Ван-хану встретиться с Джамухой. К ним подъехал шаман Теб-тэнгри.
Прислушался к разговорам, сочувственно усмехнулся:
- Тут не ваш ум нужен. Зайти на врага слева, справа - вот ваше дело.
- Ты знаешь, как мы должны поступить?- спросил Тэмуджин с надеждой.
- Знаю. Кто мешает, того убирают. Ван-хан мешает...
- Не говори глупостей, Теб-тэнгри!- рассердился Тэмуджин.
- Я глуп. А вы умны? Пусть будет так.- Шаман понукнул низенькую
смирную лошаденку, потрусил прочь, выпрямив узкую спину.
Тэмуджин догнал его и, подавляя желание стукнуть кулаком по острому
лицу, сказал:
- Я тебя не отпускал - куда бежишь?
- Я ветер, гуляющий по степи. Одним ласкаю лицо, с других сбрасываю
шапки. Кто удержит меня? Только вечное синее небо.
<Убить тебя мало, мангус остроносый!>- подумал Тэмуджин.
- Не обижайся, Теб-тэнгри. Помоги мне.
- А как?- Шаман резко повернулся к нему, в бездонной черноте глаз
всплеснулась насмешка.- Ты умный, я глупый... Приложи ум к глупости -
выйдет неразбериха, глупость к глупости - посмешище, только ум к уму -
мудрость.
- У нас совсем мало времени, Теб-тэнгри...
- Ты хочешь убрать Ван-хана на время или совсем?
Несносный человек! Вечно влазит в потемки твоей души, и тычет перстом
указующим, и смотрит, как ты корчишься, уворачиваешься,- у-у, змей
ползучий! Глотая слюну, комом застрявшую в горле, Тэмуджин выдавил из
себя:
- На время...
- Так бы и говорил. А то хочешь реку перебрести и в воде не
замочиться.- Неожиданно передразнил:- Хан-отец, хан-отец...
- Замолчи, или я ударю тебя!
Тэмуджин оглянулся - не слушает ли кто их разговор? Но воинов
поблизости не было, а Боорчу, Джэлмэ и Мухали приотстали, о чем-то бурно
спорили меж собой.
- Ты можешь меня побить, даже убить.- Теб-тэнгри чуть выждал,
продолжил:- Но чего этим достигнешь? Я хочу от тебя одного: будь со мной
честен и прям. Мне надо знать все, о чем ты думаешь. Для твоей же
пользы... Я помогу тебе. Бей своего брата Джамуху, не оглядываясь на
хана-отца. Он тебе не помешает.
- Что ты сделаешь?
- Я сказал: Ван-хан тебе не помешает. Сведи меня с ним и делай свое
дело.
Вечером Тэмуджин привел его в юрту Ван-хана, попросил погадать о
будущем. Шаман жег бараньи лопатки, рассказывал, что ждет их, Тэмуджина и
Ван-хана, впереди. Будущее сулило обоим мир, покой, благоденствие,
уважение племен и преклонение подданных. Застуженная душа Ван-хана
отогрелась, он повеселел, подарил Теб-тэнгри голубую фарфоровую чашу.
Потом вместе поужинали. А утром хан занемог.
Он не жаловался ни на какие боли, кутаясь в мерлушковое одеяло,
полулежал на повозке. Взгляд был тусклым, равнодушным. Когда Тэмуджин
начинал говорить о делах, Ван-хан безучастно махал рукой. Шаман неотлучно
находился при нем, поил хана настоем трав, произносил заклинания. Но лучше
хану не становилось...
- Что же делать, хан-отец?- Тэмуджин соскочил с седла, пошел рядом с
повозкой, поймал взгляд Теб-тэнгри.
- Хан Тэмуджин,- сказал шаман,- пусть печаль не терзает твоего сердца:
хан поправится. Но ему нужен покой.
- Да-да, покой,- подтвердил хан.- Где Нилха-Сангун?- спросил и,
кажется, тут же забыл о вопросе.- Я скоро встану. Пока прими на себя мои
заботы, Тэмуджин.
Больше Тэмуджину ничего и не требовалось. Он подивился поистине
непостижимой силе шамана, а когда удивление чуть прошло - испугался: такой
