Кстати, Тенгиз рассказал, обращаясь к более широкому кругу гостей,
историю своего знакомства с дядей Сандро.
Оказывается, это было семь лет тому назад. Из районной милиции, где он
до этого работал, он перешел работать в Мухус завгаром НКВД. Квартиры у него
сначала не было, и он попытался ее нанять в этом поселке с тем, чтобы
попозже выбить себе участок и построить здесь собственный дом. Однако же
домовладельцы, по его словам, узнавая, где он работает, вежливо ему
отказывали. Наконец он попал к дяде Сандро. Дядя Сандро тоже спросил у него,
где он работает. Тенгиз ему сказал, что он работает в гараже, а кому
принадлежит гараж -- не сказал. Вернее, даже не успел.
-- Вот бы дровишки мне кто привез, -- сказал дядя Сандро, услышав про
гараж.
-- Можно устроить, -- сказал Тенгиз, и этот ответ дяде Сандро так
понравился, что он его тут же впустил на квартиру, больше ни о чем не
спрашивая.
Дядя Сандро в первые же дни рассказал ему о многих бурных событиях
своей жизни, причем некоторыми из них он явно не стал бы делиться, знай, где
тот работает, неважно -- в гараже он там или не в гараже.
Так или иначе, когда однажды Тенгиз вышел из комнаты в военной, мягко
говоря, форме, дядя Сандро так растерялся, что вскочил со стула и отдал ему
честь. Впрочем, увидев, что Тенгиз ничего дурного ему не собирается делать,
он окончательно подружился с ним.
Пока Тенгиз рассказывал, дядя Сандро лежа улыбался, доброжелательно
слушая его и время от времени поднося к носу корень, нюхая его и опуская
руку вдоль одеяла.
Все посмеялись этому приятному рассказу, а Тенгиз налил себе вина и,
велев всем налить, посерьезнел, встал и поднял тост в честь дяди Сандро.
Тост его сначала с эпической медлительностью охватывал жизнь дяди
Сандро в целом, а потом, как ствол дерева естественно растекается живой
зеленью ветвей, был оживлен многими частными подробностями.
По его словам, дядя Сандро шел по жизненному пути, стремясь украсить
праздничные столы, если они ему попадались на пути, а если извилистый
жизненный путь приводил его к поминальным застольям, ибо в жизни всякое
бывает, он и тут не уклонялся, и тут выполнял свой общественный долг с тем
приличием, с тем печальным достоинством, которое завещано нам дедами Так что
и тут бывали им довольны и родственники покойного, и соседи, и сам покойник,
если ему дано оттуда видеть, что у нас тут делается.
В этом месте Тенгиз на мгновенье остановился, чтобы разрешить этот
дуалистический вопрос, и разрешил его в том смысле, что, скорее всего,
умершим дано видеть многое из того, что делается здесь, хотя и не все,
конечно.
Слушатели кивками и поддерживающими восклицаниями выразили согласие с
его точкой зрения, но нашелся и скептик.
-- Дай бог, чтобы мои враги так видели, как покойники видят, -- сказал
он и, оглядев застольцев, словно спрашивая: не хотите ли проверить? --
окунул кусок мяса в подливку.
-- Тоже верно, -- вздохнули некоторые из сидевших поблизости, отчасти
отвергая даже самую отдаленную возможность производить над ними такого рода
опыты.
-- Какой светлой головой надо обладать, -- продолжал Тенгиз, -- я не
говорю про седину, я говорю про содержание, чтобы в наше нелегкое время
прожить, нигде не работая на себя, а целиком отдавая свою жизнь за наши с
вами интересы. Да, за всю свою жизнь он нигде не работал, если не считать
этого несчастного сада, который он сторожил три года, если я не ошибаюсь?
Тут он обратил взоры к тете Кате как верной спутнице его жизни и
правдивому свидетелю собственного тоста. Она стояла возле кровати дяди
Сандро, куда ее, слегка подталкивая, вывели другие женщины, обслуживавшие
стол, когда Тенгиз уже начал произносить свой тост.
-- Он согласился сторожить этот несчастный сад только из-за коровы, --
вставила она, краснея, как школьница. Казалось, она хотела подчеркнуть, что
это небольшое отступление от правил его жизни не было личной прихотью или
легкомыслием, а только следствием крайней необходимости.
-- Тем более, -- сказал Тенгиз, благосклонно принимая эту справку, и,
закончив тост, предложил последовать его примеру. Гости, одобрительно
пошумев, последовали.
Пока он говорил, дядя Сандро слушал его, кротко подложив одну руку под
голову, время от времени, в самых патетических местах тоста, приоткрывая
веки, словно тихо удаляясь и снова возвращаясь в шатер. При этом губы его
были слегка раздвинуты в прислушивающейся улыбке, которую можно было так
расшифровать: интересно, вспомнит ли он об этом моем достоинстве? ты смотри,
вспомнил... молодец... а теперь посмотрим... и об этом, оказывается,
помнит... а теперь...
В течение этого товарищеского ужина Тенгиз то и дело пошучивал с
сидящими рядом женщинами, которым он был явно приятен, иногда перекидывался
с дядей Сандро взаимной подначкой, иногда вставлял замечания в окружающие
разговоры.
Пил и ел он, как я заметил, очень мало. Он держал в руке складной
ножичек и весь вечер обрабатывал не очень мясистый мослак, вырезая из него
маленькие ломти мяса, и, равнодушно отправляя их в рот, бросал окружающим
шутливые замечания.
-- Темный человек, -- сказал он одному из соседей, который собирался
поехать в деревню и проведать больного родственника, -- зачем ехать, когда у
меня телефон. Завтра позвоню в сельсовет и все узнаю...
Казалось, он страдал от того, что телефоном его никто не пользуется, в
отличие от телевизора. Жители этого поселка, в основном выходцы из абхазских
горных деревень, прекрасно обходятся без телефона, предпочитая
перекликаться, благо местность здесь холмистая и звук хорошо движется во
всех направлениях.
За весь вечер он так и не выпустил из рук эту неистощимую кость и,
казалось, главным образом озабочен придачей ей какой-то определенной
скульптурной формы, а мясо отправляет в рот только для того, чтобы не сорить
вокруг. Он действовал, как опытный косторез. Позже я убедился, что он может
быть и опытным костоправом.
Не буду скрывать, что я незаметно попал в небрежные сети его обаяния.
Хвастовство его носило настолько откровенный характер, что даже украшало
его. Возможно, я ему тоже понравился, потому что к концу ужина мы оказались
рядом. Узнав, что я интересуюсь горной охотой, он сказал, что охота его
любимое развлечение, что у него есть друзья-сваны, которые приведут нас в
такие места, где столько дичи, что ее можно просто палкой бить.
-- Приготовься, дам знать, когда можно будет ехать, -- сказал он,
продолжая обрабатывать свою кость, время от времени слизывая с лезвия
ножичка кусочки мяса.
Тут он рассказал историю одной горной рыбалки, в которой он, волею
случая, вместе с дядей Сандро принимал участие. Рыбалка эта была
замечательна тем, что была устроена для товарища Сталина и велась при помощи
взрывчатки.
Когда я выразил недоумение по этому поводу, дядя Сандро закивал головой
с кровати, дескать, все это правда, так оно и было.
-- Откуда у вождя время с удочкой там сидеть, как пенсионеру? --
пояснил Тенгиз и, срезав со своей кости тонкую стружку мяса, вбросил ее в
рот. -- И знаешь, что характерно?
Он посмотрел на меня и, убедившись, что я этого не знаю, добавил:
-- Оказывается, в море то же самое... С торпедного катера глубинными
бомбами глушили рыбу... Но этого я сам не видел, наши ребята рассказывали.
По словам Тенгиза, в один прекрасный день начальнику НКВД Абхазии дали
знать, что товарищ Сталин, тогда отдыхавший у нас в Синопе, выразил желание
порыбачить на горной речке. По этому случаю ему предложили выбрать рыбака из
среды чекистов, которому можно было бы доверить динамит в присутствии вождя.
Начальник запаниковал, потому что, хотя в его ведомстве было немало
чекистов, но никто из них глушить рыбу не умел. И тут начальник вспомнил,
что Тенгиз много раз хвастался, выдавая себя за хорошего охотника. Он решил,
что охотник обязательно должен быть рыбаком, а рыбак, по-видимому, должен
быть браконьером, что было неверно. И вот он вызвал Тенгиза и предложил ему
возглавить рыбалку для товарища Сталина.
-- Товарищ начальник, -- сказал Тенгиз, -- я от всей души, но никогда в
жизни удочку не держал.
-- Удочку тебе и не надо будет держать, -- ответил начальник, -- будешь
взрывчаткой глушить.
-- Взрывчатку тем более не держал, -- ответил Тенгиз и почувствовал,
что начальнику это сильно не понравилось.
-- Срываем отдых вождя, -- печально сформулировал начальник, и тут
Тенгиз, испугавшись, вспомнил, что дядя Сандро рассказывал ему о том, что он
якобы при меньшевиках на Кодоре глушил рыбу. Но он со страху все спутал.
Дядя Сандро ему этого не говорил. Дядя Сандро говорил, что при меньшевиках
сами меньшевики глушили рыбу. И вот, со страху все перепутав, он сказал
начальнику, что хозяин его дома, уважаемый всеми человек, хорошо умеет
глушить рыбу.
-- Это Сандро? -- спросил начальник хмуро.
-- Да, -- сказал Тенгиз, -- а за столом вообще лучше его нет человека.
-- Можешь за него поручиться?
-- Могу, -- ответил Тенгиз, -- тем более при Сталине он уже выступал
как участник ансамбля песен и плясок.
-- Одно дело танцевать, другое дело взрывчатку держать, -- ответил
начальник, задумавшись о своей карьере.
-- Товарищ начальник, -- напомнил ему Тенгиз, -- они же с кинжалами
танцуют...
-- Одно дело холодное оружие, другое дело -- взрывчатка, -- возразил
начальник, но, видно, делать было нечего. -- Ладно, пошлем его к Ткварчели,
пусть потренируется у взрывников... А тебя на время рыбалки приставим к
нему. Чуть что -- стреляй без предупреждения...
-- Товарищ начальник, -- постарался успокоить его Тенгиз, -- даю слово,
что стрелять не придется, проверенный человек...
Таким образом дядю Сандро на казенный счет, на казенной машине
отправили в Ткварчели, где к нему приставили лучшего взрывника шахты N 1
имени товарища Сталина, который три дня на речке Гализге учил его глушить
рыбу. Так что через три дня дядя Сандро приехал домой опытным браконьером.
А еще через три дня дядя Сандро вместе с Тенгизом и еще двумя
охранниками в черном ЗИМе с закрытыми занавесками подъехали к
правительственной даче, откуда выехали еще четыре ЗИМа с закрытыми
занавесками, и они, согласно инструкции, последовали за этими машинами в
район одного из горных озер, а какое именно озеро -- до последнего момента
не открывали.
Тут дядя Сандро перебил Тенгиза и сказал, что он сразу догадался, что
рыбалка будет где-то поблизости от Рицы, потому что ни к одному из других
горных озер шоссейная дорога не ведет.
Тенгиз улыбнулся в ответ на замечание дяди Сандро и добавил, что он
тоже об этом знал, тем более что все эти дни на всем протяжении дороги
размещалась охрана, что сделать было непросто, потому что, с одной стороны,
она должна была быть замаскирована от злоумышленников, а с другой стороны,
ее не должен был замечать товарищ Сталин.
Тенгиз неожиданно обратился ко мне:
-- Допустим, ты отдыхаешь в Гаграх. Тебе вдруг захотелось поехать в
Сочи. Что ты делаешь? Есть деньги -- берешь такси. Нет денег -- берешь
электричку, правильно?
-- Допустим, -- согласился я.
-- А товарищ Сталин не мог, -- сказал Тенгиз, -- за три дня должен был
сообщить органам, чтобы охрану успели выставить. Но через три дня или охота
пропадет, или погода испортится. А некоторые думают -- вождям легко!..
Думают -- куда хочешь езжай, что хочешь кушай... Все бесплатно...
