параллелепипед. Двери всегда что-то хранили, даже, если бывали незаперты. Я
очень хорошо помню эти удивительно длинные шторы, уходящие ввысь, к
неизменно белому потолку. К белизне потолка я привык еще быстрее, чем к
присутствию окон и дверей. Потолок - вот то общее, что всегда и повсеместно
объединяло все комнаты в один Дом. Полы - другое дело. Я исследовал каждый
зеленый сантиметр холодного линолеума, каждый переход горизонтальной
плоскости в вертикальную, каждый угол и поворот. Надо всеми этими
исследованиями, так или иначе, нависала одинаково белая штукатурка потолка.
Когда закон перспективы стал настолько близок к телу, что я
попросту мысленно формировал себя в нем, тогда появились вопросы о том, что
за стенами Дома. Вернее, это были даже не вопросы, а всего лишь желание
утолить свою уверенность в нескончаемости Дома.
Получилось так, что сам Дом оказался как бы подвешенным между
землей и небом. За последней дверью прихожей (кстати, во всех прихожих как
нарочно не было ни единого намека на окно) находилось пространство лестницы
подъезда. Вниз оказалось еще четыре таких же этажа, впрочем, не совсем
таких же. Отличия бросались в глаза сразу же, при первой встрече - чаще
всего в форме общего впечатления. Разный цвет, запах, иная температура,
другой настрой и снова - новые и новые приглашения вниз. До сих пор мне
часто снится во сне мой подъезд в таком странном осадно-бомбежном проекте,
что зайти по лестнице на четвертый этаж физически невозможно, хотя наличие
там Дома несомненно.
Подъезд привил первые мысли о том, что может существовать
полу-Дом, цементное, хоть и родное, но неуютное пространство, где меньше
света и оттого - меньше прав на изучение стен и пола, а значит - меньше
прав на жизнь. Темнота ущемляет очень многих детей видимо потому, что они
еще содержат в себе слишком много чистого нездешнего света.
В сознании Дом застыл длинной четырехэтажной структурой, где на ее
угловом повороте, на верхнем этаже есть еще более свой Дом, в котором, в
свою очередь можно найти еще более личные и свои места, где можно удобно и
безопасно расположиться и исследовать свое внутреннее пространство, с его
окнами и солнцами в них.
Пока я справляюсь со своей болью в грохочущем троллейбусе, память
подбрасывает воспоминания о выходе.
Выйдя из Дома, я оказывался либо во дворе, либо на улице, либо в
городе, либо вообще в самых непредсказуемых местах - все зависело от цели
выхода. Изучив наружное пространство из окна и с балкона, я выяснил
приблизительные его границы, насколько хватало взгляда. Оставалось
убедиться в неизменности мира за окном. Для этих целей и существовала
возможность выйти из Дома. Хотя, как только я осуществлял выход, во-первых
- мир оказывался не таким уж неизменным, а во-вторых - предполагал
дальнейшее расширение, как это уже было с подъездом. Кроме меня на
действительность внедомашнего мира претендовало еще какое-то количество
людей (их я и видел вокруг Дома), поэтому двор, улица, город и другие места
сразу пришлось отнести к разряду не-Дома. Этот вывод возник не
категорически, но по какой-то спокойной всеобщей договоренности, как это
бывает с законами типа "низ - это то, что под ногами".
Открытое летнее небо впечатляло не меньше, чем деревья. Сами
деревья поначалу выступали не как растения или объекты, а как весомая
зеленая масса, заполняющая собой все более-менее свободные участки
пространства. Места, где деревьев не было, были полями, и потому как-то
естественно и просто относились ближе к разделу "небо", ибо не
препятствовали никакими массами и деталями. Деталей хватало на земле, когда
ноги сами улавливали разницу между линолеумом и травой, бетоном и
асфальтом; конкретика и законченность этих деталей могла увлечь настолько,
что деревья и небо могли быть отложены на потом. На изучение деталей ушло
много времени, но это время воспринималось, скорее, как остановленное и
укрупняющееся, нежели каким-то образом потраченное. В том-то все и дело,
что не тратилось ничего. Дом например, как был, так и до сих пор стоит,
хотя уже успел вместе со мной перекочевать как минимум в три разных
географических места. Интересно то, что внутри всегда есть какое-то очень
точное ощущение оседлости или не оседлости. "Вот это будет мой новый Дом",
или "теперь здесь - Дом", или "это не Дом, это лишь временное место". И все
же Домом с большой буквы надолго остается самый первый из запомнившихся.
Иногда складывается странно радушная ситуация: несколько мест, которые
вполне могут зваться Домом, однако ни в одном из них нет хозяина, а сам он
может, к примеру, быть в пути, ехать из Дома в Дом на каком-нибудь
скрипящем морозном троллейбусе. Но вопрос о пути еще не стоял на дороге
моей солнечной памяти.
2.
Жил я всегда Дома, а выходил как обычно - куда-то. И это "куда-то"
всегда оказывалось конкретным местом, зависящим от моего намерения.
Единственное, что я до сих пор знаю об этих конкретных местах - это то, что
они не Дом. В них можно попасть, только покинув Дом. Например, так я всякий
раз оказывался в детском саду. Вынужденно, конечно. Здесь мое намерение
являлось или родовым (фамильным) или обратным по значению. То же и со
школой. Тем не менее, и в саду, и в школе нашлись друзья и враждебные
попутчики, а это всеми нами воспринималось, как побочные положительные или
отрицательные эффекты, даже первая влюбленность и ревность. С кем не
бывало, покинув пределы родного Дома, вдруг увидать нечто и тут же
подвергнуться потоку страстей и новых ощущений.
С какого-то момента очень характерной чертой жизни стала
повторность или - цикличность. Чтобы там не говорили старшие по званию
насчет распорядка, режима или расписания, а большие повторы проявляли себя
именно как большие повторы. Зимнее темное утро, согревание у печки, один и
тот же завтрак, один путь в школу, одни и те же стены, лица, звуки, запахи,
одна и та же кровать каждый вечер. Каждую ночь Дома.
Вообще говоря, все просто. Я вышел из Дома за хлебом, прошел путь
в пространстве и зашел в гастроном. Купил хлеб, познакомился с новым другом
и вернулся Домой. Пошел в гости к новому другу, он живет в том же здании,
где находится гастроном, только в другой его части. Опять вернулся Домой.
Решили с другом обследовать местность вокруг гастронома. В результате во
внутреннем пространстве гастронома обнаружилась асфальтированная площадка
для игры в футбол и езды на велосипедах. Новые знакомые. Живут в этом же
комплексе, только в чуть более дальних его частях. Иду с родителями к
родственникам на праздник. Путь в пространстве все к тому же комплексу, где
гастроном, где живут друзья, и где во внутреннем поле мы бьем по мячу.
Родственники живут в Новом (как оказалось) крыле, чуть дальше. Осень, хожу
в школу. Школа примыкает к комплексу строений. Вообще говоря, выяснилось,
что, выйдя из Дома, я просто проделываю путь к другой точке, к другому
острову, где и есть все остальное. Оно расположено в самых разных частях
этого комплекса. Просто бассейн чуть дальше и левее, чем, к примеру,
кинотеатр или же трест, где работает моя бабушка. Этот комплекс позднее
стал дробиться для удобства объяснения на районы, а в целом стал
именоваться неким городом. Но Дом почему-то стоит от всего города отдельно,
так как Дома надо проснуться и уснуть, и еще необходимо этот дом покинуть,
чтобы попасть куда-нибудь еще.
Однажды я покинул Дом и проделал путь в пространстве на поезде. Я
попал в совершенно незнакомый сектор комплекса, но по внешним признакам и
по внутреннему характеру это был все тот же город. Однажды пришлось
создавать на краю этого незнакомого сектора подобие своего Дома, как бы
новый Дом, для удобства и чтобы избежать необходимости возвращаться каждый
раз назад на поезде или на самолете. Передвигаться на самолете или на
поезде поначалу интересно - видишь, что город есть не везде, и, тем не
менее, сам салон или вагон, где ты летишь или едешь - как будто продолжение
этого города, его тоннелеобразная растянутость в пространстве между Домом и
каким-то местом в этом городе. Так что кажется, хоть за окном и мелькают
сплошные чахлые мазутные елки, но город нескончаем и ты всегда в нем.
В детстве мысль о бесконечности города всегда была при себе и
казалась естественной, но настолько же естественным было желание выходить
из Дома и проделывать путь в город. Цели придумывались или возникали
спонтанно и эти процессы вполне могли называться жизнью. А жить в целом
было не страшно, потому что со временем вырастала уверенность в том, что
Дом постоянно находится в одном месте города, и это дарило спокойствие, и
до сих пор дарит.
Однако, я продолжал покидать свой Дом, с каждым разом углубляясь в
город все глубже и дальше. Иногда я заходил так далеко, что часть
городского сектора, где я был, условно называлась "другим городом" с иным
названием, а где-то поблизости эта часть комплекса грозила называться
вообще "другой страной". На дальних просторах города я всегда встречал
что-то новое для себя, но, едва встретив, я обнаруживал в этом новом хорошо
знакомую мне природу, с которой я сталкивался не только в гастрономе, в
школе, на улице или во дворе, но даже - у себя Дома.
Когда я понял в один из своих визитов в город, что вот эту девушку
я люблю и, что ждал встречи с ней так долго, тогда у всех моих путешествий
вне Дома появился определенный смысл. Теперь я мог назвать свои вылазки
исканиями, даже в тех прозаических случаях, когда ходил за хлебом. Ведь, в
конце концов, нужно было есть, чтобы жить и чтобы были силы выйти и искать
дальше, снова и снова. Когда через какое-то время я испытал страшную боль
отверженности, для меня на миг исчез смысл моих путешествий по городу и
даже смысл моей жизни в Доме. Но раз уж я все таки решил тогда выжить,
значит во мне было это глубинное неосознаваемое чувство того, что я сам
придумываю себе все эти испытания с драками, болезнями, отдергиванием рук,
которые любишь и другими страданиями; придумываю, чтобы получить реальный
плотный опыт, а не ограничиваться фантазиями, сидя Дома.
Я упорно продвигался дальше по городу, ибо еще Дома узнал, что у
меня будет все, что нужно: и любовь, и счастье, и свое дело по душе. А раз
это было где-то во мне с самого детства, когда я еще не покидал Дома, то
вскоре я нашел это и в городе. Вот тогда мне стало по настоящему легко - с
верой, с любовью и с надеждой. И тогда я стал кое-что понимать уже умом.
Например то, что моя вера в бога, моя любовь к жизни и моя надежда на
счастье и свет так же бесконечны, как этот город, где я их искал, и так же
дарят спокойную радость, как Дом в точном месте этого города. За город я
тоже выезжал несколько разї Есть конечно те самые поля, где для глаза есть
только небо и к этому небу для удобства - земля, так сказать "низ - это то,
что под ногами" и - далее в перспективу. Есть лес или море, где никакого
города нет, есть, например, космос, где всего хватает, но нет зеленых масс
деревьев, структур домов, городов, нет ни вод, ни земель, ни цельного огня,
ни воздуха. Перспектив тоже, кстати, не видно в космосе. Можно, конечно,
двигаться к одной избранной заранее световой точке, как будто сидя в
устаревшем салоне троллейбуса и двигаясь параллельно экватору с востока на
запад, но - все равно - к свету. Конечно же, в этом случае важно
определиться, вышел ты из Дома и идешь к друзьям или по делам в город, или
же возвращаешься Домой. Но может оказаться и так, что повсюду вроде бы -
Дом, но тебя нет ни в одном из них, и ты просто в пути, будто бы всегда и
всюду - движешься Домой. А можно и не определяться, то есть, все равно,
трясешься ты в сумеречном транспорте где-то на пути, или уже сидишь Дома,
или вышел куда-нибудь - в любом случае ты можешь решить для себя: "я давно
уже Дома" и просто встать в эту световую точку так, что даже и тоннеля
