- Давай здесь же, через два часа.
- А белый? - кадр начал суетиться в скорлупе своей непорочной
жадности. Он стал неспеша облизывать сухие губы.
- Будет тебе белый.
- Да?
- А ты со шмалью?
- Не-а, уже нет.
- Ну пойдем.
Сырой, покинутый во дворе какой-то цивильной конторы киоск. Вместо
окон - распухшие плиты фанеры. Кадр закатывает рукав. Я заправляю баян
остатками. Снаружи налетает бешенный ветер, бьющий в наш киоск пыльным
плевком. Вгоняю себе полкуба. На миг вдруг оказываюсь Дома...
- Двинешь меня? - спрашивает кадр, держа руку на колене и
передавив вены большим пальцем. Я трескаю ему два с половиной нежными
резиново-деревянными клешнями. Выдергиваю иглу, тип сгибает руку в локте и
садится на жопу.
- Считай, что я вписан, - говорю ему я, ветер резко стихает. Кадр
кивает и ухмыляется, затем чувствует волну, идущую от меня. Он улавливает,
что у меня внутри есть что-то большее, чем снаружи, это было его первым его
ощущением там, на углу. Неожиданно кадр начинает кивать энергичнее,
искренне и по-мальчишески приговаривая:
- Ништяк. Впишешься у мена, там нормально. Музыка есть, лимонник
китайский, ништяк.
От сгоревшего баяна в киоске стало не продышать.
- Увидимся на углу, часа через два, - я вышел на воздух.
Город сдвинул свое время и два часа для меня открывали целый день.
Меня нес самоуверенный автопилот. Я вышел из сломавшегося троллейбуса, но
не пошел с пассажирами к ближайшей остановке, а вынырнул у какого-то здания
с ощущением Успеха любой моей операции. Все обстоятельства, какие только я
мог себе представить, сплотились в один послушный воле механизм, и этот
механизм работал на меня во всех своих вариантах. Во мне горел Слог и сияло
Слово, я пылал сотнями глаз и держал весь мир за яйца. Здание горело, и
люди шли посмотреть на пожар. Я зашел в здание напротив: этаж, этаж,
корридор, поворот, у двери стоял какой-то тип и я понял, что он пользуется
моим моментом. Это был человек лет двадцати восьми, в синем плаще. Он
трудился у запертой двери. Я встал за его спиной. Он почесал затылок,
обернулся. Наши разогнанные взгляды скользнули и бульон корридора застыл в
хряще событий.
- У тебя ножа нет? - спросил человек со смешком.
- Держи, - я протянул ему узкую черную спицу, загнутую с обоих
концов - крюком и клюшкой. Приспособление для различных автоматов,
пожирающих монеты и жетоны.
Человек открыл замок и вернул мне спицу. Мы вошли в небольшую
узкую комнату. Чиновники умчались смотреть на горящих соседей, где-то
цокали каблуки женщины. На слух, ей за сорок, с коровьим задом,
блюстительница порядка, старая пизда... свернула на лестницу. Тип в плаще
побежал к окну и стал ломиться в маленький сейф, крашеный белой краской. Я
же открыл выдвижной ящик у ближайшего стола и увидел там, - под дамской
массажной расческой и носовым платком, - красивую совокупность денежных
знаков. Я поднял глаза: тип нервно рыскал в дальнем столе. Моя рука плавно
зацепила бабки, положила их в карман пальто и снова повисла вдоль тела. Я
постоял немного, потом повернулся и вышел прочь. На лестнице в меня
вцепилась взглядом опомнившаяся вахтерша, но я зыркнул своими
закислоченными глазами по ее мелкой сути и она побежала куда-то, по
старушечьи причитая о пожарище. Я вышел на площадь и часы на стеклянном
универмаге звякнули двенадцать. Сев на скамейку в прилегающем к площади
парке, я посчитал деньги. Сумма устраивала мое двухдневное пребывание в
этом месте. Мимо шаркал старик в вытертой военной шинели. Он остановился
напротив меня и стал пялиться на мои ноги.
- Что? - спросил его я, как можно ласковее. - А? Батя?
Старик крутнул головой, как-то дернулся было ко мне, но потом
резко кашлянул, смутился и попиздил дальше. Я закурил и сел поудобнее.
Что-то было здесь, что-то еще. Я наклонился вперед и уставился себе под
ноги. Сигаретный дым попал мне в глаза, и сквозь ядовитую слезу я начал
въезжать, что прямо под моим взглядом мерно дышит на асфальте, блестя карей
кожей и стальным ртом славный живой и многообещающий кошелек. Я взял
находку и пошел обратно, на площадь, на ходу считая очередные башли. Ровно
половина украденного в несгоревшей конторе.
Солнце улыбалось из-под ног латунными лужами и я вдруг вспомнил,
что влекло меня к району пожара. Именно у несгоревшей конторы ровно год
назад я встретил одну молодую выдру - нимфу с острыми буферами. Она
работала на том же этаже, где я с незнакомцем сегодня обчистил кабинет. Год
назад она трахнула меня в своей однокомнатной квартире. Сказала, что будет
ждать встречи. Я уехал и через пару месяцев забыл. Но, все же, хуй - не
грабли и иногда его память острее и тверже мозговой. Выдру я не встретил,
но был с лаве. Я решил разъебаться с обстоятельствами дня и выкинул на хуй
кошелек, бабки сунув в карман. В троллейбусе была какая-то ебня: на
предыдущей остановке, видимо, хватанули за жопу юного щипача, но он
потерялся, - теперь шли гугнивые базары по поводу кошмарных времен. А
щипачи были всегда как подтверждение не только постоянства времени, но и
даже его отсутствия. Этому типу людей вполне хватало узкого, темного и
родного пространства чужих карманов, лопатников и мешков. Там, как в Вечной
Пизде, под всегдашним мужским лозунгом: "на каждую хитрую жопу найдется хуй
винтом". Это была пауза обычняка перед толчком новой прухи, в этом
злоговенном рогатом автобусе. Винтовая воронка заглотила меня, когда я
выползал из троллейбуса, - я понимал, что сам подстегиваю себя и все
пошло-поехало. Я тек по кривым синтетическим улочкам, все было ненастоящим
и ни хуя не стоящим, пороги, ступени, дверь, я тяну руку с деньгами, струя
горячего воздуха лезет на затылок, кто-то прошел сзади, крылья в лицо,
перепуганные зенки голубя, я получаю кислоту на длинном совке, вынырнувшем
из мрака за дверью, пути нет, я уже вместе с типом, мы говорим о чем-то,
трансформируясь сквозь стекло и камень города в дерево и песок его
квартиры, я вижу диван, покрывало, свистит чайник, тип говорит, что он взял
план, взял плана, прикинь, там такая возня, меняли на мак, на мак, мандюки
ебаные на хер блядь пополам, ты впариваешь, ебануться, да тебя
пре-е-о-о-о-т, ты че! Ты че-то побелел, ты как вообще? Попустило?
Накатывал? На понты?.. Окно ходит вверх-вниз, я пью у типа чай и въезжаю,
что все этажи, уровни, белые корридоры с неживыми пейзажными тварями, все
это, сваленное в кучу мозговой коры, непортящееся в земле, уходит и я уже в
центре своего рассказа, а тип слушает, забыв о белом:
-... и я дунул с ним прямо напротив этой общаги, где жил. Через
пару минут меня вырубило, убило насмерть и он стоял и держал меня на ногах,
кипишуя и повторяя одно и то же: "Не гони, братуха, не гони, не гони,
братуха, не гони ты!", а я поехал по неживому, он на колени и - пальцы мне
в пасть, я очнулся, думаю, нахуя? Проблеваться? Не выкатывает, а потом
врубаюсь, что он цеплял меня за метлу, думал - мне пизда, а в окна палят,
ты прикинь, я очнулся второй раз на полу, в каком-то цементе, знаю, что
сейчас он мне поможет, мой дорогой, родной, до хуя повидавший братуха, а
после попускалова наедет тактично, забирая все то, что отдал мне, спасая
мое тело. А нас спалили во все шестьдесят ебучих окон голимой общаги. Бежит
мусор со второго этажа, маленький, полный, в спортивных штанах, за ним -
еще какие-то тени, чуть ли не с крюками, петлями да косами, ну, думаю -
чума! Дождь шпарит, мы порожние, пакован и гильзы пущены по ветру, трава
вся в нас, зонт валяется в луже, мы полустоим под навесом, - летние деревни
сияют мытыми окнами, в избах темно и, - мусор подлетает и я не верю, - и в
каждой на печи ебутся голые люди, такие странные, русские, почти не живые,
- наручники щелкают, у меня перед носом мои руки в стали, это, блядь, ты
жаришь кашу по ночам на кухне? Ты, блядь? Ты!!!! Кукнар варишь?!!!
Наркоман!!! Ты, блядь, ты?!!! Меня никто не пиздит, куда-то иду, замечаю,
что иду один. Братуха, родной, дорогой, экзорчиститель душ, ведущий
вампиролог планеты, пловец в океане фальшивого СКВ! Замели? Наручников нет
и я лежу на кровати вниз рылом, красные жалюзи, как железный занавес от
света дня. На другой койке - братуха, в добром здравии, проповедует
дианетический материализм. А потом... да ты... давай прихавай или забодяжь
раствор... что?.. ни хуя, щелочи не надо... на... давай, что?.. я, я
конечно буду, сколько времени прошло... а-а-а, блядь, ладно... схавай так,
две дозы... две?.. ты - две.
Чайник остыл, за окном еще светло, тип ушел на кухню, я изучаю
комнату и вижу омуденную тучу в окне, посреди чистого неба, а после мы уже
придавлены приходом, но я начинаю искать его глаза и вытягиваюсь на уровень
речи, схватив его за холодное и скользкое запястье. Приходит какая-то
женщина, тип отмазывается беззлобно, но по наглому, на знакомых добряках,
сияя стеклышками глаз. "Секс Пистолз" из угла, где стоит колонка - "я
антихрист, распроебись оно все в сраный осадок!". Тип прыгает на диван, а я
уже мчусь, чешу языком, пизжу, пиздабольствую, гоню, леплю, говорю, делаю,
словно это - вся Вселенная в один миг, я ничего не должен, я никуда не
спешу, я играю в самом себе себя самого и все молчит. Я:
- Ты же не знал всего этого. А я могу сказать, что знал. Потому
что сознание - это не самое крутое, поверь мне. Сознание - это принцип,
типа женского пола, или воды - текучая, бесформенная и гибкая вещь, ей
придаешь форму и она течет - работает. Ну, представь, ты сейчас мыслишь,
как ты, ну, или, как ты под кислотой (тип ухмыляется, я облизываю сухие
губы...), я мыслю, как я, при этом я говорю - я тебе говорю, а ты слушаешь.
Можно думать, как президент всей хуйни, как базарная баба, главное - задать
образ мыслей. А сознание само все построит, это его работа - вестись на
волю, контроль и подачу идей. Теперь следующее - кто подает идеи и пасет
это сознание?
- Ну, я.
- Ты. Я. Каждый. Но кто же это? Ваня-Петя-Маня? Это имена, и
каждый под своим именем думает про себя только так - "Я". Это - я. Это -
мне. Это - не я.
- Ну и че?
- Так это одно и то же. Ну, например, можешь ты хотя бы под
приходом въехать, что мы с тобой - одно и то же, ОДНО И ТО ЖЕ, и называется
эта хуйня у нас одинаково - Я! Ну, прикинь?
- Ну, могу. Это понятно.
- Ну?
- А на хуя? Это просто с детства привыкаешь себя называть я,
потому что пасешь там, у родителей, у всех - то же самое, и - себе. И какой
понт?
- Ну, прикинь, а если я тебе расскажу, что пару лет назад я, -
вообще хуй знает кто, - встретился и скентовался с одним вариантом, который
въехал в эту фишку, что мы с ним - это я и я, ну - одно я. Типа эго,
понимаешь? Никто, как бы, ничего при этом не потерял. Мы обменялись опытом,
ну, просто попиздели обо всяком, удолбались вусмерть, все такое, а он -
писал рассказы, стихи, короче - занимался литературой. Прикинь. Я читал его
рассказы, это даже не то, что рассказы, а так - писанина, мысли, чисто,
образы. Короче, эссе. И что? И то, что я там сначала прочитал свои мысли,
те, что я ему протирал, а после вообще - пиздец, увидел себя там, ну, как
если бы я это все накатал. Ты въехал? Я типа зарядил своим зарядом и он в
нем покатил за собственное я. Я думаю - ни хуя себе, тип на меня повелся,
пошел по стопам (тип смеется, но чует животом, что это относится и к нему,
ко всему живому...) и не жужжит. Но, если так вдуматься, то и я всегда
держу в себе некоторые его слова, помню о его мнении по поводу этих вещей,
хотя могу внешне и не вестись, да и вообще... Понимаешь, особенно сейчас,
под белым, я тебе скажу, что это правда, так и есть - одно Я на всех, в
натуре. Вот это ебать-телиться, коммунизм! (мы смеемся, глядя глаза в
глаза...) Я знал, что встречу в этом городе такой вариант, как ты, что
впишусь, и поехал по памяти к одной блядушке в контору, там случайно два
