- Дэвид, - сказала я. И подумала, просыпаясь? "Что за Дэвид?"
Все вокруг было словно в тумане, меня мутило, голова в тисках. "Вол-
шебный шлем"! Я сорвала его, и - непривычное ощущение - на руки, на
плечи упали тяжелые зеленовато-пепельные пряди волос.
Николь. Похоже, что странной незнакомой девушки больше нет. Это те-
перь мои волосы. Николь исчезла. ДИК стер ее. Осталось тело и имя. И это
теперь я, Ингрид Кейн. Я мыслю и, следовательно, существую. Удача!
Я внушала это себе, а мозг отказывался повиноваться, осознать, пове-
рить в происшедшее. Наконец, я заставила себя встать, я командовала сво-
им новым телом будто со стороны и ступала осторожно, балансируя и сдер-
живая дыхание. Попугаи и павлины смотрели на меня с любопытством. Выдер-
нуть провод из шлема. Открыть дверь. Открыть.
В усыпальнице уже вовсю работали вентиляторы, высасывая из помещения
остатки ядовитого воздуха. Надо уничтожить ДИКа.
И тут я увидела себя. Свое неподвижное грузное тело, вытянувшееся на
тахте, в нарядном серо-голубом платье, которое сегодня утром надел на
меня Жак.
Странное, неприятное ощущение в груди, перехватило дыхание, и я по-
чувствовала, что у меня подкашиваются ноги.
Я увидела себя. То, что было мною 127 лет, постепенно меняясь и ста-
рея, со всеми своими, чужими и синтетическими деталями. Мое тело, такое
знакомое и привычное, будто я смотрелась в зеркало, Но я не смотрелась в
зеркало. Я стояла, а оно лежало. Я жила, в оно, по всей вероятности, бы-
ло мертво, А если нет?
Подойти. Ближе. Надо снять с нее шлем. С нее? Вместе со шлемом снялся
парик. Я заставила себя взглянуть. Желтовато-серые щеки, закрытые глаза.
Челюсть чуть отвисла, обнажив искусственные зубы, сквозь седой пушок на
голове просвечивает кожа. Коснулась своей руки, холодной, уже начинающей
деревенеть. Я констатировала собственную смерть и подумала, что прежде
это никому не доводилось. Забавно.
Но с моим новым телом тоже было не все в порядке - оно дрожало, будто
от холода, оно жило какой-то отдельной от меня жизнью. Эта странная де-
вушка Николь была, несомненно, чем-то больна, и теперь ее болезнь доста-
лась мне по наследству.
Снова натянуть парик на череп. Стащить труп с софы на пол. Несчастный
случай. Мадам Кейн почувствовала себя плохо, упала. Сознание отключи-
лось, и не сработала гипотермия. Как было с Бернардом. Никто не додума-
ется производить экспертизу. 127 лет.
Шаги Жака. Что делать? Я не успела ничего придумать - Жак бросился на
помощь хозяйке, той, что на полу. Он умеет говорить! Одноразрядный луче-
мет, который я припасла, чтобы сжечь ДИКа. Пришлось использовать его не
по назначению. В спине Жака что-то задымилось, зашипело, и старый робот,
взмахнув механическими реками, тяжело рухнул на пол.
В каком-то странном оцепенении я смотрела на лежащего Жака, на его
клешнеобразные руки, которые так ловко умели одевать, причесывать, де-
лать массаж. Я будто чувствовала их прикосновение, слышала его сухой,
надтреснутый голос:
- Как вы себя чувствуете, мадам?
Теперь его наверняка отправят в переплавку. Да что это со мной? Уйти
отсюда. Быстрей! Я запихнула провода назад, в кадку (никому не придет б
голову здесь что-либо искать), и, убедившись, что все в порядке, выс-
кользнула за дверь. Прячась за деревьями парка, удачно добралась до за-
бора, вспомнила, что теперь мне девятнадцать лет и что у всякого возрас-
та есть свои преимущества. Перемахнула через забор и очутилась на улице.
* * *
От этого ребячьего трюка неожиданно полегчало. Я шла прочь все быст-
рее и с каждым шагом чувствовала себя лучше, уверенней. Наконец-то новое
тело угомонилось, подчинилось мне и даже начало нравиться. Оно казалось
легким, почти невесомым. Я наслаждалась самим процессом ходьбы, свобод-
ным от моих прежних старческих недомоганий. Я вспомнила, что могу побе-
жать, и побежала, и оно охотно перестроилось на ритм бега - сердце заби-
лось чаще, прилила к щекам кровь, каждая мышца, клетка превратились буд-
то в туго натянутые паруса, которые гнал попутный ветер. Только вперед.
Такое, кажется, я пережила лишь однажды. В детстве. Тогда еще жили семь-
ями.
- Догоняй! - кричали мне братья и бежали наперегонки через луг к ре-
ке, а я плелась сзади.
Я была коротконогой, и у меня был лишний вес, потому что мне очень
нравился пудинг с клубничным джемом. Но как-то под вечер мы играли с от-
цом в теннис, и я неожиданно выиграла, приняв напоследок такой трудный
мяч, что сама удивилась. Бросила ракетку и вдруг почувствовала, что могу
все. Это ощущение возникло ни с того ни с сего, но я почему-то ему сразу
поверила.
- Догоняйте! - крикнула я и побежала.
Братья кинулись вслед, и даже отец, уязвленный проигрышем, решил
взять реванш и принять участие в состязании. Я слышала за спиной их то-
пот и дыхание, но я смеялась над ними, и в тот момент, когда они почти
нагнали меня, припустилась вдвое быстрей. Я летела как на крыльях, не
чувствуя своего лишнего веса, и каждая мышца, каждая клетка превратились
будто в туго натянутые паруса, которые гнал попутный ветер. Только впе-
ред! С того дня мной стали интересоваться мужчины. Сто с лишним лет на-
зад...
Рабочий полдень еще не кончился, улицы Столицы были тихи и безлюдны.
Лишь изредка проносились над головой разноцветные аэрокары. Мне навстре-
чу семенящими шажками двигался наш священник, и я инстинктивно перешла
на шаг и поклонилась ему. Он ответил на поклон, но не остановился побол-
тать, как обычно. Он не узнал меня. Еще бы!
Зеркальная витрина. Нелепо, но я ожидала увидеть в ней себя. Ту себя.
Коротконогую стриженую девочку с лишним весом и прыщами на лбу, которые
я приспособилась прикрывать челкой. Но из зеркала на меня во все глаза
смотрела Николь Брандо, растрепанная, раскрасневшаяся от бега и очень
хорошенькая. Чужое лицо. Моего больше не было. Ни молодого, ни старого.
Никакого. И снова это противное тянущее ощущение под ложечкой, сдавлива-
ет горло. Лицо Николь в зеркале бледнеет на глазах. Я вцепляюсь в решет-
ку ограды, я борюсь с телом Николь, заставляя себя привыкнуть к этому
лицу. Моргаю, шмыгаю носом, высовываю язык, и оно в точности копирует
мои гримасы. Я улыбаюсь - оно отвечает улыбкой. Так-то лучше.
Надо причесаться. И сменить это не шедшее к ней платье. Забавно, что
я еще обращаюсь к себе в третьем лице.
Из селена красоты я вышла уже не похожей даже на Николь, Больше всего
я напоминала Тальму, популярную дикторшу телевидения, ведущую рубрику
"Вопросы и ответы". Выбрала с салоне мод сногсшибательный туалет, превы-
сивший стандартную цену, и на контроле назвала гражданский номер Николь,
который мог быть фальшивым, как и ее бумаги.
Компьютер пропустил меня. Значит, Николь Брандо действительно сущест-
вовала и жила в Столице, имела приличный доход. Но кто она, чем занима-
ется? Десятки вопросов о Николь вертелись в голове. Я не хотела думать о
ней из-за возникающего каждый раз неприятного ощущения и все-таки дума-
ла.
Теперь улицы были полны народа. Из ресторанов неслись ароматы всех
кухонь мира. Я уже забыла, что можно быть такой голодной. Я зашла в один
из них. Публика удивленно поглядывала на мой столик - там, кажется, было
все, начиная с лукового супа и пресловутого бифштекса с кровью и кончая
трепангами. Все, что мне прежде запрещала медицина. Я выпила рюмку вина
и неожиданно обнаружила, что оно помогает мне забыть о Николь. Тогда я
выпила подряд три двойных джина, и мне стало окончательно все равно -
Ингрид я, Николь или сама Тальма. Мне было девятнадцать и хотелось весе-
литься вовсю. Я поймала себя на том, что разглядываю мужчин за соседними
столиками. Про эту сторону жизни я тоже давным-давно забыла. Один из них
подошел ко мне.
- Не составишь ли компанию, детка?
Я покачала головой.
- Не нравятся боксеры? Зря. Боксеры - хорошие парни. Он в самом деле
был не в моем вкусе. Интересно, не во вкусе Ингрид или Николь? Какие
мужчины нравились Николь? Я совсем развеселилась.
У стойки бара сидел парень в "нашем вкусе". Легкая атлетика или тен-
нис. Длинные, эластичные мышцы. Выгоревшие на солнце волосы напоминали
по цвету древесную стружку, подчеркивая смуглость скульптурно правильно-
го лица. На пухлых губах застыла очаровательная улыбка, отсутствующая и
глуповатая. Улыбка была адресована спутнице - высокой тощей шатенке типа
"баскетбол". Если он признает только этот тип, плохи наши дела. Я перех-
ватила его взгляд и подмигнула. Он закрыл рот. Я доела мороженое и снова
глянула в его сторону. Он уставился на наше с Николь плечо, с которого
будто случайно соскользнуло платье. Похоже, он многогранен.
Надо действовать - баскетболистка собралась уходить и стаскивала его
со стула, Я направилась к стойке. Меня качало, было очень весело.
- Не составишь компанию? - проворковала я. Теперь, кажется, принято
такое обращение. В наши времена бытовало что-то более витиеватое,
Его колебания были недолгими. Он увернулся от баскетболистки и, про-
бормотав ей "увидимся завтра, детка", усадил меня на колени. Та выпила
еще рюмку, покосилась на мой туалет, спросила номер модели, потрепала по
щеке и удалилась.
- Легкая атлетика? - спросила я.
- Теннис. Мы же с тобой играли - у тебя классная подача. Почему ты не
ушла со мной тогда? Забавно. У нас с Николь разные вкусы.
Мы вышли на улицу.
- Значит, теннис, - сказала я. - А профессия?
- Натурщик. С моей фигуры штампуют статуи. Для стадионов, парков.
Значки всякие... Вот там я. - Он показал на белеющую вдали статую. - И
там, только она поменьше, отсюда не разберешь.
- А не надоест, когда всюду ты? И там и там...
- Ну и что? - удивился он. - Раз красиво... И словно в подтверждение
его слов дорогу загородила какаято ярко-рыжая.
- Привет. Когда?
- Послезавтра, детка.
Кажется, я начинала понимать Николь. Но ощущение твердой скульптурной
руки на моей талии, руки "образца", "эталона", было приятным. И я шла с
ним, стараясь не смотреть на белеющие повсюду статуи.
Нам удалось поймать аэрокар, и через пять минут мы приземлились дале-
ко за городом. Сыграли для начала несколько партий в теннис. У Николь
действительно получалось превосходно, гораздо лучше, чем когда-то у Инг-
рид Кейн. Тело у нее было гибкое, тренированное, не знающее усталости, и
Унго пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться победы.
Потом мы гоняли наперегонки на одноместных спортивных аэрокарах. Заж-
мурившись, захлебнувшись встречным ветром, я неслась к солнцу, которое
слепило даже через веки. И вдруг врезалась в облако. Оно было теплое,
как парное молоко. Я сбавила скорость и погрузилась в него, ощущая на
лице, руках и шее щекочущие капли непролитого дождя.
Потом облако разорвалось, я увидела далеко внизу зеленые поля стадио-
нов с белыми пятнами - статуями Унго. А живой Унго настигал меня. Я сов-
сем выключила мотор аэрокара и стала падать. Земля надвигалась. Я про-
неслась над деревьями, успела захватить в горсть несколько листьев -
трюк моей юности, - снова взмыла вверх, едва не столкнувшись с аэрокаром
Унго, и закричала. Нечто, чему я не знала названия, переполнило меня,
выплеснулось в крике. Что со мной?
Мы сели. Унго подошел, сердито покрутил пальцем у виска и проворчал,
что мы могли бы разбиться. Я поцеловала его.
- После ужина, - сказал он тем же непреклонным тоном, каким говорил
"деткам" "завтра" и "послезавтра". Сейчас он очень напоминал собственную
статую.
...В ресторане мне снова почудилось, будто я Ингрид Кейн, молодая
Ингрид. Кажется, я здесь бывала когда-то прежде. Этот зал полумесяцем,
фосфоресцирующие стены, полуголые официанты с позвякивающими на руках
браслетами - настоящие живые официанты. И целующиеся пары. И я с парнем.
Его зовут Унго, он обнимает меня. Сейчас, позовет танцевать.
