пепельницу окурков, удалиться с "раздирающим душу" скрипом.
Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура. Вниз по лестнице и дальше
по подземному коридору. Куда и зачем он ходил, я не знала. Выходить в
коридор мне было строжайше запрещено, и Раздирающий Душу бдительно сле-
дил, чтобы я не нарушила этого запрета. Шаги Гура звучали чуть слышно,
но почему-то каждый раз будили меня. Лишь потом я сообразила, что бес-
сознательно ждала их в полусне.
Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою
комнату.
Делая вид, что сплю, я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей
тахты. Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, ко-
торые я нарочно расставляла на его пути, с бесшумной грацией кошки. Как
и в тот вечер, когда был Эрлом Стоуном. Почему он переменил имя и про-
фессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней сторо-
ны? Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа. Меня интере-
совал Гур, а еще больще - мой интерес к Гуру.
Я знала, что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не прибли-
зился. Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый
раз, когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно нас-
тораживалась, словно мне грозила опасность.
Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к
источнику информации. Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать,
иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда. Гур сидел на старом
диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепель-
но-серым, а тени у глаз - голубоватыми, то ли следы грима, то ли уста-
лости. Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии по-
коя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ве-
тер гнал рябь по воде.
Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники. Пленка была ста-
рая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то
ли Ингрид Кейн, то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с
Гуром.
Я сделала очень важное открытие насчет Риты и Гура. "Все время хотела
его видеть, думала о нем, караулила..." ЛЮБОВЬ. Как на Земле-альфа. Рита
была ВЛЮБЛЕНА в Гура. Это "их" слово, которое прежде было для меня лишь
словесным обозначением чего-то непонятного, абсурдного, вдруг обернулось
реальностью. Даже слишком реальностью. Мною.
Рита. Бетянка до мозга костей. Ей было поручено следить за Гуром,
стать его подружкой, и она выполняла этот приказ охотно, потому что Гур
не был ей неприятен и она, наверное, согласилась бы на связь с ним и без
инструкции. А потом альфазин, после чего ее отношение к Гуру стало похо-
же на болезнь. Любовь.
Гур считал, что природа любви заключалась в стремлении "того" челове-
ка вырваться из оболочки своего замкнутого "я", ощутить единство с дру-
гим "я".
Стремление к невозможному. Иллюзия, самообман. Глупо. Рита вряд ли
сознавала, что с ней происходит, и еще меньше умела бороться со своими
эмоциями. Она надоела Гуру, раскрыла слежку и была исключена из игры
обеими сторонами.
Пока она видела его ежедневно, ей еще как-то удавалось держаться, но
вот она не видит Гура три недели. Последний отчет. Настроение отличное,
болезнь проходит, никаких нелепых желаний, никаких мыслей о Гуре.
Через два дня она пришла ко мне просить о смерти. Ее лицо в то утро.
Я подошла к зеркалу. Теперешняя Рита выглядела старше - то ли сказыва-
лось подземное существование, то ли...
Мне показалось, что лицо Риты-Николь стало приобретать черты Ингрид
Кейн. Вокруг глаз по-прежнему ни единой морщинки, но взгляд... И нес-
войственная Рите линия губ, слишком напряженная, - я всегда, когда раз-
мышляла, стискивала губы так, что в углах образовывались ямки. И причес-
ка. Видимо, я механически закалывала волосы, как когда-то в молодости.
Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура и, оказавшись изолированной от него, по-
чувствовала, что не хочет больше жить. Ситуация, аналогичная историям в
их книгах. Но Рита была бетянкой. Почему она не сообщила отцу, не обра-
тилась к врачам, когда приступы стали невыносимыми? Почему она, более
того, скрыла их, стерла последний отчет, чтобы ей не помешали умереть? И
с этой же целью сама состряпала необходимые для смерти документы, когда
шла ко мне?
Она не хотела избавиться от "болезни Гура" и связанных с ней страда-
ний, предпочла умереть, страдая. Будто видела в них какойто смысл, удов-
летворение. Удовольствие в страданиях? Нелепость.
Или же это так называемая "жертва собой", с чем я тоже часто встреча-
лась в их книгах? Рита не могла долго обманывать ВП, давая неверные по-
казания о ходе "болезни Гура", так же как пчела одного улья не может
таскать мед в другой. Но, продолжая выполнять свой долг, она играла бы
против Гура, и предпочла смерть, как поступали в подобных случаях на
Земле-альфа.
Я поймала себя на том, что испытываю от своего открытия гораздо боль-
шую радость, чем от всех открытий Ингрид Кейн, вместе взятых. Я впервые
самостоятельно проанализировала факты и сделала выводы, пользуясь поня-
тиями Земли-альфа, ранее мне недоступными.
Жаль только, что я не могла поделиться своим открытием с Гуром. Рита
была в него влюблена и из-за этого умерла. Но Рита была мною, Ингрид
Кейн, которая двадцать лет назад болтала с Эрлом Стоуном на веранде и
которая тоже умерла. Обе мы теперь стали Николь, которая была жива, но
вместе с тем уже не была той Николь, которую знал Гур.
Слишком много объяснений, которые отнюдь не входили в мои планы. Даже
вариант: "Я преследовала тебя, потому что была влюблена" - не годился,
так как не соответствовал действительности. Мой повышенный интерес к Гу-
ру был в основном познавательным, хотя память Риты продолжала жить во
мне. И память Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не двад-
цать.
Но никаких безумств. Гур приходил теперь менее усталым, и мы вместе
познавали Землю-альфа. Вначале он был учителем, но постепенно я нагнала
его. Мы тогда были слишком поглощены Землей-альфа, чтобы заняться друг
другом. Гур сказал, что со мной как бы открывает ее заново. Ее и того
человека.
Мы будто карабкались вдвоем на какую-то недоступную гору, связанные
одной веревкой, тащили друг друга выше, выше, казалось, еще шаг - и вер-
шина. Но она опять оставалась лишь ступенью, откуда начинается новая
скала, еще круче. И мы снова лезли вверх, ощупью исследуя каждую впади-
ну, каждый выступ. Нас гнало любопытство - что там, дальше?
История человечества. Тысячелетия, века... У каждого века свои проб-
лемы. У каждой страны, у каждого поколения. У каждого человека. Они были
такими разными в своем сходстве. Каждый - целый мир, загадка.
Мы поняли: чтобы до конца постичь все это, не хватит и тысячи жизней.
И все-таки карабкались.
Нищета, неравенство, физические страдания. У кого беспощадней и ост-
рей клыки, тот победитель. Душат друг друга, идут войной. Брат на брата,
народ на народ...
XX век. Здесь какой-то провал, заговор молчания. Будто не было в их
истории этого таинственного века. Оставалось лишь догадываться о ка-
ких-то бурях и катаклизмах, в результате чего большая часть планеты, де-
сятки стран и народов то ли вообще перестали существовать, то ли стали
для "Свободного мира" таким же табу, как у нас Земля-альфа.
"Свободный мир" - так они называют себя. Найдены новые дешевые спосо-
бы получения энергии, всю неприятную и тяжелую работу отныне поручают
машинам. Но человеку все хуже. Учащаются самоубийства, клиники перепол-
нены душевнобольными, искусство все мрачнев и безнадежнее. Духовные
страдания оказываются страшнее физических. Языки сливаются в один, но
говорящие на нем не понимают друг друга и даже не пытаются понять.
СТРАСТЬ, НЕНАВИСТЬ, ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СОСТРАДАНИЕ - эти слова, прежде оп-
ределяющие человеческие взаимоотношения, постепенно исчезают. В моде
спокойствие и безразличие, культ отчуждения. Люди Земли-альфа словно
подражают бетянам, а те, кому это не удается, прибегают к алкоголю и
наркотикам, чтобы духовно и эмоционально отупеть, забыться в своем от-
чуждении. Бегство в себя от себя. Замкнутый круг. Тупик.
Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие,
потому что им слишком многое дано. Но они не хотят этого многого. Они
находят во Вселенной рай, где можно быть одиноким и самому по себе, не
страдая. И бегут туда. На Землю-бета. На планету Спокойных.
Все это представлялось нам величайшей нелепостью, какой-то ошибкой в
конструкции нашего предка. Мы часто спорили, и я, увлекшись, начинала
приводить аргументы, которые в устах Николь звучали совсем уж невероят-
но. Ловила на себе удивленнопристальный взгляд Гура и спешила перевести
разговор на другую тему, потому что разбираться в проблемах Земли-альфа
на уровне девочки из БП все равно не имело смысла.
Эти паузы не нравились нам обоим, и вскоре Гур принял правила игры.
Лицо его не менялось, даже если я цитировала изречения профессора Мичи,
умершего восемьдесят лет назад. Моя личность занимала его гораздо мень-
ше, чем наши регулярные беседы. Думаю, что если бы в тот период я даже
призналась ему, что я Ингрид Кейн, ему было бы все равно.
Но все же он первым взглянул на меня. Я что-то доказывала и вдруг за-
метила, что он на меня смотрит. Не как обычно, не видя, ожидая лишь за-
вершения моей мысли, чтобы бросить ответную реплику, а, наоборот, не
слыша.
- Ты не слушаешь?
- Тебе надо отдохнуть, Николь. Неважно выглядишь.
- Чепуха, послушай...
- Завтра я свободен. Как насчет морской прогулки? Тебе нужен свежий
воздух. И хватит курить. Гур отнял у меня сигарету. Мой окурок чем-то
заинтересовал его, он нацелил взгляд на пепельницу, полную таких же
окурков.
- Ты что?
Гур поспешно поставил пепельницу на место.
- До завтра.
Когда затихли его шаги, пепельницей занялась я. Скорее всего я иначе,
чем Рита, втыкала в нее окурки... Да мало ли что! Он обратил на меня
внимание. Это было скорее плохо, чем хорошо.
* * *
Гур зашел за мной очень рано, и, пока я плелась за ним по загадочному
коридору (успев заметить, что он продолжается без конца), пока мы подни-
мались по лестнице к люку, ведущему в кабинет (откуда я свалилась), а
затем на лифте на крышу, я неудержимо зевала, хотя впервые за много дней
меня вывели на волю развлекаться. Правда, под конвоем, но все же... Меня
покачивало, будто после болезни, колени дрожали.
В Столице уже наступила осень. Небо походило на мокрую простыню, че-
рез которую ветер сеял капли дождя. На черном лакированном корпусе гу-
ровского аэрокара рыжими мазками прилипли кое-где мертвые листья. Я с
наслаждением глотнула пряный сырой воздух, голова закружилась, но через
секунду все встало на свои места. Крыши соседних домов, прилипшие к аэ-
рокару листья и капли на стекле показались обостренно четкими, как на
фотографии.
Будто я снова глотнула альфазина.
Преимущество молодости - способность организма мгновенно восстанавли-
вать силы.
Окна аэрокара были зашторены - для конспирации, и я не видела, куда
мы летим. Но можно было догадаться, что к одному из рекомендованных в
утренней сводке погоды пляжей, где "день обещает быть солнечным и теп-
лым", Гур всю дорогу молчал, я дремала.
Стоп. Дверца распахнулась, и я почти вывалилась из аэрокара на горя-
чий песок. Трудно было поверить, что где-то осень и дождь, что еще час
назад по корпусу аэрокара скатывались капли. Сейчас он был раскаленный,
сухой, и в нем отражались дюны и море. Море плескалось в нескольких ша-
гах, на его фоне подернутое утренней дымкой небо казалось тусклым, беле-
сым. Солнце грело, но не жгло - то самое "бархатное" тепло, в которое
