новил: имущество предателей конфисковать, а так же их семей, движимое и
недвижимое.
Председатель Чрез-Штаба комиссар Запус.
Секретарь А. Попушенко.
II.
День воскрес летних жаров, хоть и сентябрь. Расцвели над базаром ту-
гие и жаркие облака.
В Сохтуе по воскресеньям базар.
В веселых, жарких, тесовых балаганах - ситцы, малиновые пряники. Под
небом, как куски воды, - посуда.
В этом году базары редкие. Народ не едет, казаков ждут, потому что на
ферме - Васька Запус, парень в зеленой рубахе и с шелковым пояском, по-
хожим на колос.
В этом году пожрет землю солнце. От осени через всю зиму пройдет и на
то лето выйдет...
Так говорила просфирня Елена Алексеевна дочери Ире, а в обед того же
дня можно было говорить еще. Плакать можно громче, - приехала с казачьих
поселков Фиоза Семеновна.
Сидело за столом ее широкое, окрепшее на казачьих полях, тело. Из
пухловатых век распрямлялись нагие и пьяные зеницы, - во все лицо.
Просфирня, вытянув руки по столу, спрашивала:
- Зачем вам приезжать, Фиеза Семеновна? В городе хоть и впрогорячь, а
терпеть можно. Тут-та... Из-за Марка у меня все отняли, последнюю живо-
тину.
- Вернет, - сказала Ира и рассмеялась, - не добавила кто. Может быть
- Марк, может - капитан Трубычев...
- Последнюю кожуру слупят. Разбойники, Емельяны трижды-трою прокля-
тые...
Фиоза Семеновна выглянула в окно, через реку, на ферму. На бревнах
перед фермой лежали длинные снопы конопли. Фиоза Семеновна вспомнила за-
пахи - зыбкие, желтые почему-то: как раздавленные муравьи. Зыбко отепле-
ли плечи.
- Там?
- Громом вот резанет их!.. Церковь в конюшню хотели обратить, а по-
дойти не могут. Думают только, а сила не пускает на паперть. Так и ухо-
дят.
- Поселок наш выжгли, я в Талице жила.
- Казаки скоро придут?
- Не слышно. Новоселов боятся. С войны, бают, оружию везут. Меж собой
подерутся, тожно*1 казаки приедут... Новоселы и вправь пушки везут?
- Разве у них, Фиеза Семеновна, различишь? Может и пушка, а может -
новая сноповязка. Я и на картинках пушек боюсь; пусть все возьмут, живым
бы остаться.
- Господи, и пошто такие на нас расстани удеяны?..
По воскресеньям в Сохтуе - не базары, а митинги.
Немного спустя, по приезде Фиозы Семеновны, пришел в Сохтую с Кишемс-
кого курорта лазарет. Трое солдат ехали впереди верхами, играя на бала-
лайках, четвертый шел с бубном. Больных везли длинные фуры новоселов,
покрытые от солнца больничными халатами.
Молоденький солдатик, с головой, перевязанной бинтом, задергивая ха-
лат меж ног, подскакал верхом и, не слезая, сказал Запусу:
- Разрешите доложить, товарищ комиссар, так как мы есть на вашей
_______________
*1 Потом. территории... По обоюдному соглашению - решено общим собра-
нием, врачей отпустить по домам в бессрочный, а лазарету тоже по домам,
в Томскую губернию. Буде, полежали, дураков нету. Помогчи ни надо?
Топошин лениво подергал толстыми пальцами халат верхового и спросил:
- Лекарства есть?
Солдатик закричал радостно:
- Лекарства? Как же лекарствам не быть!
- Тащи. Сгодятся. Оружье есть?
- Оружье?.. Оружье, как же, для охраны-то пулемет.
- Тащи и пулемет.
Солдатик замотал руками:
- Пулемет самим нужон. Лекарства - можно.
Топошин ткнул кулаком в морду лошади:
- Тащи, пока. Осерчаем мы на вас, и больных не посмотрим, так наскре-
бем... Не крякай. Живо расформируем. Тащи.
Пулемет притащили, а в двух мешках из рогожи - лекарства. Топошин за-
думчиво ковырнул их ногтем ноги:
- Хрен их знат... Фельшера надо где-нибудь сцапать. Запиши, Алешка,
на память насчет фельшера.
Играли, прищелкивая, балалаечники, плясали больные в пожелтевших ха-
латах. Парни ходили с гармошкой по улицам. С заимок, к вечеру, приехали
с самогоном дезертиры.
Густая и тесная жара наполнила тело Фиозы Семеновны. Пустой пригон
жег щеки сухими запахами сенов. Прошла пригонами просфирня, тоскливо
ощупала стойла, забормотала:
- Што - нешто добра осталось... пожрали, поди, скотину. У кого толку
добьешься?.. Орут по селу, а резаться удумают - кто уймет. Этот, с фер-
мы-то, только хохочет... Кобель!
- Где он?
- А я знаю, провалился б он младенчиком из утробы прямо в гиену...
Приходил как-то, а должно, совестно стало - не показывается. Заместо чу-
мы послан...
Она протянула, засыкая, руки.
- Сына бы, Марка, уберечь, Фиеза Семеновна. Ты боишься, что ль?
- Кого?
- Я гляжу - в пригоне сидишь. Шла бы в горницу.
- Тесно.
- И то тесно. Мужики с тесноты и пьют. От мужа давно вести имела?
- Давно.
- Вот жизнь... И откуда оно доспелось.
Когда просфирня ушла, Фиоза Семеновна поднялась было с поваленного
плетня, но вновь села. Длинный теплый лист тополя принесло на колени.
Лист был темно-красный, как сушеное мясо.
Тени поветей тоже были темно-красные. Улицы хрипели растяжно и пьяно.
Спать хотела Фиоза Семеновна в сенях. Просфирня разостлала чистые по-
ловики и принесла перину. Еще раз, стуча кулак о кулак, рассказала, как
отняли коров и как хотят отнять дом.
- Сожгу, не дам... Возьму грех на душу...
Не спалось. Тихо оттянув теплую щеколду, Фиоза Семеновна вышла в па-
лисадник. Маслянисто взыграла по реке рыба. Расслояли землю жирные и па-
хучие зеленью воды.
Держась за палисадник, вся в темной шали, Фиоза Семеновна посмотрела,
через речку, на ферму. Колебались в лазоревой степи костры.
Прошли мимо парни. Один простуженным солдатским голосом сказал:
- Кабы за этова Запуса деньги дали, я б его в перву голову кончил. В
Польше как я был или у немца - там обязательно - раз отступник, полиция
ищет, готово... платят...
Кто-то громко, словно ломая лучину, харкнул:
- Хлюсты!.. Там люд состоятельный. Там корова ведро молока дает...
Казаков слышно?..
Солдатский голос рассказывал о польских девках. Парни хлопали друг
друга кулаками.
Фиоза Семеновна запомнила одно:
- Ждут казаков.
У ней - родственник Артюшка, ей надо б бояться. Скажут - шпионка...
Вспомнила, - такой же клейкой болью ныло сердце, когда по Лебяжьему бил
из пулеметов Запус. Скотину резало, а один казак - двоюродный братец Ли-
фантий Пестов - полз в пыли. Скула у него была сворочена, исщеплена пу-
лей и кровь походила на смолу.
Опять из переулка парни с гармошкой.
Заскрипели половицы крылечка. В белом вышла Ира. Окликнула:
- Фиеза Семеновна, вы где?
Ира, щелкая пальцами о пленки палисадника, пошла к реке.
Один из парней, подскочив к воротам, уперся в затвор спиной. Свист-
нул. Стукнула гармошка. Парни, с трех сторон, бежали к Ире.
Ира вытянула руки по бедрам, мелко затопталась.
- Ва-ам чего?..
- А ничего. Хочем поближе ознакомиться. Имнадия!..
Парень шлепнул ее по рту. Другой, простуженно кашляя, тряс головой:
- Не мни... не мни, говорю, а то на всех не хватит...
Перехватил гармошку и, чуть-чуть пиликая, торопил:
- Рот вяжи, вяжи рот... чтоб не слышно... Давай фуражку... нос-то не
надо, пушай носом... Их, кабы да лопату с поленом...
- Можно и так..
Подымая пыль, парни неловко потащили Иру к речке.
Путаясь в мокрой шали, Фиоза Семеновна, оседая скользким животом, за-
била локтями в ставни. Роняя горшки, в сенях пробежала просфирня. Осев-
шим голоском, приоткрывая двери, спросила:
- Кто-о... та-ам?..
- Насильничают... парни Иру насильничают...
Просфирня споткнулась, упала. Забыв разогнуться, скорячившись, гребя
одной рукой пыль, метнулась к реке.
...Хряснуло - точно гнилой пень.
Платье Иры, с ног на голову. Так и домой...
- А - ма-а-а-манька-а!..
Просфирня еще махнула колом. Замлевшему телу Фиозы Семеновны заливным
криком:
- Так... так!.. глаза выдеру... кушак давай, Фиоза... шаль давай...
Нньа-а-ах... ы-ы... сю-юды...
Парень хрипло, с перерывами, заорал. Просфирня надавила ему коленом
рот. Склоняясь с шалью, Фиоза Семеновна хватила носом солодковатый запах
крови с едким потом. Парня стошнило, липкая слизь обрызгала ее пальцы.
Она, истошно визжа, побежала от просфирни.
III.
Старуха, стряхая с подола цепляющуюся солому, искала у костров Запу-
са. Костры из соломы - огонь был веселый и широкий, дым над фермой белее
молока.
Старуха кланялась Запусу, - платок от поклонов слезал на тонкую, как
бичевка, шею:
- Корова многодойная, уносистая, я эту корову теленочком примала.
Разве на мясо можна такую корову резать?.. Ты отдай мне ее, паренек, я
тебе в ножки поклонюсь и в поминанье... Просфирне-то, верно, коров ку-
да-а, - у меня коровушки-то не водится... Умилостиви сердце-то, Васелий
Антоныч...
Косилась к забору, где Топошин, махая топором, кричал корове в глаза:
- В которое место бить, ты мне укажи?.. Я у ней сразу весь поповский
дух вышибу!.. В которо?..
Пимных, вяло разводя руками, сказал:
- В которо?.. Я, думаю, самое лучше меж рог надо бить... А ты здоро-
вый, все равно убьешь - крой...
Мальчишка-кашевар, верхом на заборе, бил радостно голыми пятками и
хвастливо звал:
- Иди-и, у нас Власивна корову проси-и-т... оре-ет... Сичас, братва
ухрясит корову-у... Иди-и...
От реки боязливо отзывался парнишка:
- Да-а... а коли нас би-ить буду-ут?..
Запус повернул старуху и легонько толкнул ее под локоть:
- Ступай к тому матросу, он тебе сердце отдаст. Товарищ Топошин, от-
дайте бабке сердце...
- Сердце?.. Коровье, что ль?.. Али мое, бабка, надо?.. Лакома...
Мальчишка на заборе отчаянно закричал в темь:
- Иди-и... си-ичас будут...
Длинноногий мужик, кашляя и отплевываясь, проскакал через дым и оста-
новился подле Запуса:
- В деревне, товарищ комиссар, убийство. Просфирня двух дизентеров
убила, дочь, грит, хотели изнасильничать. Деревенски сбежались, кабы не
усамосудили.
Подымаясь на стременах, дозорный крикнул на весь двор:
- Лошадь!..
Мальчишка пронзительно затянул:
- Лоша-адь Василю Антонычу, иеей!..
Царапнув стременем деревянную кобуру маузера, Запус подбородком утк-
нулся в пахнущую дымом гриву. Топошин взглянул на него, крякнул и вдруг
с силою ударил обухом меж рог. Корова рухнула. Топошин отбросил топор и,
вспрыгивая в седло, крикнул:
- Свяжи, а я... Сичас!..
Дальше Запус помнил: дрожащий деревянный мосток через речку; как кры-
лом махнувший - рыхлый запах вод; сухие, наполненные гнетущим дневным
жаром, ветви тополей. Три мужика с фонарем, подштанники у них спадывали,
фонарь качался и нельзя было уловить который.
- Куда?.. Ступай на хфехрму!.. Мы сами...
Рукоятка маузера теплая, но вжимается в кожу, как заноза. Мужики по-
няли, фонарь упал, и мужик, должно-быть не раненый, весело:
- Уби-ил, куурва-а!
Топошин подхватил фонарь и весь огромный, пахнущий соломенным дымом,
прыгал на лошади. Мужики, мягко топоча, бежали по улице, следом.
У крыльца просфирни горела поленница дров. Просфирня черпала воду из
колодца и все никак не могла донести до поленницы. Два покрытые мешками
лежали рядом, высоко задрав колени.
Хватаясь за потник Топошина, высокая грудастая женщина, бежала, слег-
ка хромая:
- Товарищ комиссар! Товарищ комиссар!
Увидав Фиозу Семеновну, Запус подскакал к крыльцу и, хватая Иру в
седло, крикнул Топошину:
- В ферму!.. в ферму!.. Судить!..
И, колотя маузером в гриву, повернул. Мужики, дыша перегаром самого-
на, переплетая скользкие руки, давили лошадей. Топошин поднял ступню и,
брызгая слюной, погнал коня:
- А, а, ну-у!..
Улица, мокрая, бородатая, расступилась, где-то у ног, уухнула:
- Су-удить...
И рысью, тяжело давя сонную землю, пошла за конями.
А когда матросы с женщинами вскочили в ограду, цепь красногвардейцев
рассыпалась у забора. За ворота выехал Топошин и сказал:
- Чрез-штаб Усовета в экстренном заседаньи постановил, товарищи, ког-
да прибудут депутаты от волисполкома, тогда судить. Значит, завтра. Си-
