XV.
Нашел Кирилл Михеич - в ящичке письменном завалилась - монетку
счастьеносицу - под буквой "П" - "I".
Думал: были времена настоящие, человек жил спокойно. Ишь, и монета то
у него - солдатский котелок сделать можно. Широка и крепка. Жену, Фиозу
Семеновну, вспомнил, - какими ветрами опахивает ее тело?
Борода - от беспокойств что ли - выросла как дурная трава, - ни кра-
соты, ни гладости. Побрить надо. Уровнять...
А где-то позади, сминалось в душе лицо Фиозы Семеновны, - тело ее со-
сало жилы мужицкие. Томителен и зовущ дух женщины, неотгончив. Чье-то
всплывало податливое и широкое мясо, - азиатского дома-ли... еще ко-
го-ли... не все-ли равно кого - можно мять и втискивать себя... Не
все-ли равно?
Горячим скользким пальцем сунул в боковой кармашек жилета монетку
Павла-царя, слышит: шаг косой по крыльцу.
Выглянул в окно. Артюшка в зеленом мундире. Погон фронтовой - ленточ-
ка, без парчи. Скулы остро-косы, как и глаза. Глаза - как туркменская
сабля.
Вошел, пальцами где-то у кисти Кирилла Михеича слегка тронул:
- Здорово.
Глядели они один другому в брови - пермская бровь, голубоватая; степ-
ной волос - как аркан черен и шершав. Надо им будто сказать, а что - не
знают... А может и знают, а не говорят.
Прошел Артюшка в залу. Стол под белой скатертью, - отвернулся от сто-
ла.
- Олимпиада здесь? - спросил как-будто лениво.
- Куды ей? Здесь.
- Спит?
- Я почем знаю. Ну, что нового?
Опять так же лениво, Артюшка ответил:
- Все хорошо. Я пойду к Олимпиаде.
- Иди.
Сел снова за письменный стол Кирилл Михеич, в окно на постройку смот-
рит. Поликарпыч прошел. Кирилл Михеич крикнул ему в окно!
- Ворота закрой. Вечно этот Артюшка полоротит.
Вспомнил вдруг - капитан Артемий Трубычев и на тебе - Артюшка. Как
блинчик. Надо по другому именовать. Хотя бы Артемий. И про Фиозу забыл
спросить.
В Олимпиадиной комнате с деревянным стуком уронили что-то. Вдруг
громко с болью вскричала Олимпиада. Еще. Бросился Кирилл Михеич, отдер-
нул дверь.
Прижав коленом к кровати волосы Олимпиады, Артюшка, чуть раскрыв рот,
бил ее кнутом. Увидав Кирилла Михеича, выпустил и, выдыхая с силой, ска-
зал:
- Одевайся. В гостиницу переезжаем. Будет в этом бардаке-то.
- То-есть как так в бардаке? - спросил Кирилл Михеич. - Я твоей бабой
торговал? Оба вы много стоите.
- Поговори у меня.
- Не больно. Поговорить можем. Что ты - фрукт такой?
И, глядя вслед таратайке, сказал:
- Ну, и слава богу, развязался. Чолын-босын!..
Вечером он был в гостях у генеральши Саженовой. Пили кумыс и тяжелое
крестьянское пиво. Яков Саженов несчетный раз повторял, как брали "Анд-
рея Первозванного". Лариса и Зоя Пожиловы охали и перешептывались. Ки-
рилл Михеич лежал на кошме и говорил архитектору Шмуро:
- Однако вы человек героинский и в отношении прочих достоинств. Про
жену мою не слыхали? Говорят, спалил Запус Лебяжье. Стоит мне туда с'ез-
дить?
- Стоит.
- Поеду. Кабы мне сюды жену свою. Веселая и обходительная женщина.
Большевиков не ловите?
- На это милицыя есть.
- Теперь ежели нам на той неделе начать семнадцать строек, фундаменты
до дождей, я думаю, подведем.
- Об этом завтра.
- Ну, завтра, так завтра. Я люблю, чтоб у меня мозги всегда копоши-
лись. Я тебе аникдот про одну солдатку расскажу...
- Сейчас дело было?
- Ну, сейчас? Сейчас каки аникдоты. Сейчас больше спиктакли и дикора-
ции. Об'ем!..
Варвара в коротеньком платьице, ярко вихляя материей, плясала на кош-
ме. Вскочил учитель Отчерчи и быстро повел толстыми ногами.
Плясал и Кирилл Михеич русскую.
Генеральша басом приглашала к столу. Ели крупно.
Утром, росы обсыхали долго. Влага мягкая и томящая толкалась в серд-
це. Мокрые тени, как сонные птицы, подымались с земли.
Кирилл Михеич достал семнадцать планов, стал расправлять их по столу
и вдруг на обороте - написано карандашом. Почерк мелкий как песок. Натя-
нул очки, поглядел: инструкция охране парохода "Андрей Первозванный".
Подписано широко, толчками какими-то - "Василий Запус".
Конец первой части.
Книга вторая. Комиссар Васька Запус.
(Продолжение.)
I.
Идя обратно, - с озера, - у пашен, где крупное и твердое жнивье, -
Запус увидал волка. Скосив на-бок голову, волк подбористой рысью пробе-
жал совсем близко. Запус заметил - в хвосте репейники, а один бок в ры-
жей глине.
Запус (так: "репейники, вцепилось, круглое, пуля, убить") дернул руку
к пуговице кобуры. Волк сделал высокий и большой, словно через телегу,
прыжок. Запус тоже подпрыгнул, стукнул каблуками и закричал:
- Ау-ау-ау!..
И дальше, всю дорогу до сеней просфирни, Запус смеялся над растерян-
ным волчьим хвостом:
- Как тряпица!.. Во-о-олк... Во-о-оет!.. Ко-оро-ова!.. Корова, а не
волк, черти! Ха-а-а!.. Тьфу!
Напротив сеней, подле воды, в боте (долбленой лодке) сидел Коля Пим-
ных. Голова у Пимных маленькая, как бородавка, а удилище в руке висело,
как плеть. В садке неподвижно лежали золотисто-брюхие караси, покрытые
кровавыми полосами - точно исхлестанные.
Запус остановился у бота и, глядя через плечи Пимных, спросил:
- Просфирня дома?..
Голос Пимных был гулкий, но какой-то гнилой.
- Мое какое дело? Ступай, узнаешь. Это ты с матросами-то приехал?
Оку-урок! Землю когда мужикам делить будешь, мне озеро в рыбалку вечную
отдай.
- Рыбачишь?..
Пимных встречал Запуса каждый день. Ночами приходил к ферме, где сто-
ял отряд. Со стога, против фермы, долго с пискливым хохотом глядел на
костры. А в деревне, встречая Запуса, задавал чужие вопросы.
- Карась удочку берет, когда шипишка в цвету, знай. Карася счас ловят
сетью али саком, можно ветшей. Ты не здешний?..
- Удочку зачем тебе?
- Это не удочка, а удилище. Только леска для отвода прицеплена, дес-
кать, хожу на рыбалку. Бывает, что отнимают, скажут, буржуй.
- Отымут?.. Кто?
- Все твои, дизентеры. Ты им когда земли нарежешь? Пущай они осядут,
не мешают. Сам-то какой губернии? Я все губернии знаю - Полтавскую, Ря-
занскую, Вобласть царя Донского - атамана Платова... В вашей губернии
как баб боем берут...
Он вдруг широко блеснул белками глаз, пискливо засмеялся:
- В каждой губернии на бабу свой червяк, как на рыбу. - Где бьют, где
щекочут.
Запус повернулся к просфирниным сеням. Пимных, густо сплевывая в во-
ду, бормотал поверья о бабах. Руки у него липко щелкали, точно ощупывая
чье-то потное тело, голос облеплен слюной. Запус обернулся: губы у Пим-
ных были жилистые, крепкие, как молодая веревка.
- Ты, Васелий, к просфирне зачем?..
- В армии тебе надо служить, а не лодырничать.
Пимных прикрыл губы ладонью - нос у него длинный и тонкий, точно па-
лец. Ладонь - в тине, да и весь он из какой-то далекой и неживой тины.
Гнилой гноистый голос:
- Грыжа с рожденья двадцать пять лет идет. Кабы не грыжа, гонялись бы
за мной казаки, как за тобой, никаких... А я по бабам пошел, это легче.
В этих низеньких, с полом, проскобленным до-желта, комнатках, надо бы
ходить медленно, чинно и глубоко кланяясь. Подоконники - сплошь горшки с
цветами: герань, фуксия, малиновый кюшон. Плетеные стулья и половики-до-
рожки плетеные, цветного тряпья.
Просфирня - Елена Алексеевна и дочь у ней - Ира, Ирина Яковлевна.
Брови у них густые, черные, поповские и голос молочный, белый. Этим мо-
лочным голосом говорила Ира в веснущатое лицо Запуса:
- С медом кушайте.
Запус весело водил ладонью по теплому блюдечку:
- Благодарствую.
Дальше Елена Алексеевна, почему-то строго глядя на дочь, спросила:
"долго ли продолжится междоусобица?". Запус ответил, что долго. Елена
Алексеевна хотела спросить об'яснений, а потом, будто невзначай, - про
сына Марка. Но смолчала. Запус тоже молчал, хоть и лежала у него в кар-
мане френча маленькая бумажка о Марке и о другом.
Сказал же про волка и Пимных.
- Никола-то? - жалобно протянула Елена Алексеевна, - какой он ловец,
он все насчет чужого больше... Только слова он такие нашел, что прощают
ему за них. Один, ведь, он...
- Какие слова?..
Тогда Елена Алексеевна достала из ящика толстую книгу рукописного де-
ла с раскрашенными рисунками. Запус, чуть касаясь плеча Иры, наклонился
над книгой:
- Апокалипсис, - сказала Ира, слабо улыбаясь, - из скитов. Двести лет
назад писан. Здесь все об'яснено, даже нонешнее...
Елена Алексеевна рассказывала про узенькие рисуночки: желтые огни,
похожие на пальмы; архистратигов, разрезающих дома и землю, как ножом
булки. Запусу понравилось - розоватая краска рисунков похожа на кожу
этих женщин. Он пощупал краску пальцем - атласистая и теплая.
Ира взглянула на его волосы, улыбнулась и быстро, так что мелькнули
из-под оборки крепкие босые икры, выбежала. Просфирня утерла слезы, про-
говорив жалобно:
- Теперь так не умеют.
Запусу стало скучно смотреть рисунки. Он поиграл с котенком кистью
скатерти, огляделся, согнал мух с меда. Торопливо пожав руку просфирне,
выбежал.
Елена Алексеевна выглянула на него в окно. Плаксиво крикнула дочери в
сени:
- Убирай чашки, расселась!.. Мука мне с вами - зачем его дьявол при-
тащил к нам? Ты что ли с ним думаешь?
- Нужен он мне.
В широкой ограде фермы Павлодарской сельско-хозяйственной школы жили
матросы и красногвардейцы, бежавшие от казачьих поселков. Посредине ог-
рады, мальчишка в дабовых штанах и учительской фуражке варил в огромном
котле-казане баранину.
На плоской саманной крыше, между трех пулеметов, спали в повалку
красногвардейцы. Матрос Егорко Топошин сидел на краю крыши, свесив ноги,
- медленно доставал из кармана штанов просо. С ладони сыпал его в дуло
револьвера, а из револьвера, махнув, рассыпал просто по песку.
Мальчишка у казана радостно взвизгивал, указывая на кур:
- А-а-ах, ки-икимо-ора-а!..
Матрос взглянул на Запуса и, вытирая рукавом потные уши, протяжно
сказал:
- Военное курье будет, пороху нажрется. Мы их вместо почтовых голу-
бей... Отобрал?
- Нет.
Матрос протянул низко и недовольно:
- Ну-у-у?..
Хлопнул себя по ляжке и тяжело спрыгнул. Мягко треща крыльями, разбе-
жались по двору курицы. Мальчишка, подкинув дров, подбежал к матросу и,
запрокинув голову, радостно глядел ему в подбородок.
- Пошто?
- Жалко, - поднимаясь на одной ноге, сказал Запус.
Матрос укоризненно посмотрел на его ногу.
- Ну-у-у!.. Врешь, поди. Девку что ли жалко?
- Обоих.
- И старуху? Хм, чудно. Что ж контрецюнеров жалеть. Дай-ка бумагу.
Он сунул бумагу в карманы широких выпачканных дегтем штанов и, точно
нарочно ступая с тяжелым стуком, пошел к воротам.
- Ты бы дозоры об'ехал, - сказал он, не оборачиваясь.
Мальчишка с сожалением посмотрел Топошину в спину.
- Дяденька, он куды?
- По делам.
Запус схватил мальчишку за плечи и повалил. Мальчишка кувыркался,
орал, кидал песок в глаза Запуса:
- Пу-усти, чорт, пу-усти, говорят. Шти сплывут.
Вырвался и бросился бежать, размахивая руками:
- Что, догнал? что, догнал? Бу-уржуй!..
И когда Запус сидел в комнате, мальчишка стукнул ложкой по казану и,
сплевывая, сказал:
- Виселые, халипы.
Скинул покрышку и на радостях сунул подбежавшей собаке плававший
сверху кусок сала:
- Жри.
Хлебнул ложку щей, посмотрел одним глазом в небо. Еще взял пол-ложки,
почесал пальцем за ухом и закричал:
- Вставай!.. Братва, жрать пора, э-эй!..
А в бумажке, которую в широком кармане твердо нес Топошин, написано
было:
3 сентября 1917 г., Чрезвычайный Штаб Павлод. У. Совета Р., К., К.,
К. и К. Деп., заслушав доклад о работе в уезде погромщика и монархиста
капитана Трубочева и его ближайших помощников: прап. Марка Вознесенско-
го, Е. Коловина и пор. Степыша, как предателей рабочего народа, - поста-
