стадами. Вы же раскаетесь пред Советским Правительством и, когда тысячи
дураков с красными флагами в день Октябрьской революции пойдут гадить на
улицы, вам, полковник, будет пожалована амнистия.
- Чокан!
- Я же учился в Петербурге. Там не верят бараньим лопаткам, - не
верьте и вы... Я завидую людям, нашедшим родину, ибо, полковник, сущест-
вует родина, похожая на текст "Слова о полку Игореве", читать можно, а
попробуйте разговаривать на таком языке?.. Пойдете есть казы?
- Благодарю.
- Если б разбудить ваших казаков и сказать им кое-что о ваших мыс-
лях... они бы на пятьсот верст за ночь ускакали... в Россию, конечно...
и воевать, а не сдаваться.
- Чокан, вы старый друг... и если бы...
Балиханов легонько всунул ему свою ладонь под мышки, шевельнул слегка
и, покачиваясь, отошел от костра. Лисий его малахай походил на вздыблен-
ную лодку.
- Угодно вам, полковник, выпить на "ты", так как с письмом барона Ун-
герна мне привезли еще ящик коньяка. Выпив, мы поговорим о дальнейших
судьбах родины... Угарное будущее познается угарным настоящим.
Атаман Артемий Трубычев согласился.
Атаман прислугой имел пленных красных. Иногда атаман бил прислугу -
когда жара удара отхлынет с мускулов, приятно сознавать, что побои при-
чинены не своим. В отряде атамана существовала порка, но в Монголии от
нее отучились - женщины покорны, их много. Степь что ли влияла на сердце
атамана, но преступлений по дисциплине находил мало.
Прислуга, красноармеец Еровчук, забыл выстоять коня. Атаман простил
ему. Он нехотя увидал конопатое светлобородое лицо Еровчука и подумал:
- Русский...
Атаману хотелось осязать найденную родину. Он спросил Еровчука: вели-
ка ли у того семья, какой губернии. Еровчук отвечал быстро, но слова бы-
ли глупые, крестьянские. Он новосел-переселенец, семья в пять человек.
- Видел ли он Запуса?
- Еровчук Запуса не видал, но наслышался много: безбожник и отчаянный
человек.
Атаман сказал ласково:
- Скоро война кончится, домой попадешь. Только большевиков в деревне
перережь.
Еровчук вытянулся и крикнул по-солдатски:
- Слушаюсь, господин полковник.
Лежа в постели, атаман думал: все не плохие люди и если бы не война,
разве он стал бы вешать людей. Он вспомнил одну жену комиссара, повешен-
ную на журавле колодца. Произошло это почти год назад - женщина походила
на Олимпиаду.
Атаман закурил.
Под утро он услышал топот - беи раз'езжались по своим юртам. Он ух-
мыльнулся наивным мыслям Чокана о великой Киргизии. Алаш-Орда (Великая
Орда) во времена Колчака помещалась подле Семипалатинска, в пригороде,
на левом берегу Иртыша.
Атаман сказал грустно:
- Джатачники, джатачники!.. И столицу-то свою уткнули в мазанки...
Засыпал он всегда, только подумав что-нибудь хорошее. Теперь он зас-
нул при мысли о любви какой-нибудь чистой, нетронутой девушки. Есть же
где-нибудь такие и стоит же ради нее пройти всю Россию. Олимпиада не бы-
ла девушкой, она говорила, что ее изнасиловал отчим... Конечно, есть же
в России девушки, способные так любить!
Надо думать, что есть...
