шерсткой своих тайных частей. Казалось, они хотят растерзать друг друга
Фанни: Я истекаю...
Галиани: Я этого хотела...
Фанни: Как я устала. .. меня всю ломит... я только теперь поняла, что
такое наслаждение. Но откуда ты, столь молодая, узнала так много и так
искушена?
Галиани: Ты хочешь узнать? Изволь. Давай обнимемся ногами, прижмемся
друг к другу и я буду рассказывать.
Фанни: Я слушаю тебя.
Галиани: Ты помнишь о пытках, которым подвергала меня тетка? Поняв
всю низость деяния, захватив с собой все деньги и драгоценности,
воспользовавшись отсутствием своей почтенной родственницы, я бежала в
монастырь искупления. Игуменья приняла меня очень хорошо. Я все рассказала
ей и просила помощи и покровительства. Она обняла меня и, нежно прижав к
сердцу, рассказала о спокойной монастырской жизни. Она вызвала во мне
большую ненависть к мужчинам. Чтобы облегчить мой переход к новой жизни,
она оставила меня у себя и предложила спать в ее покоях.
Мы подружились. Настоятельница была очень неспокойна в постели. Она
ворочилась и жалуясь на холод, просила меня лечь с ней, чтобы согреться я
почувствовала, что она совсем обнажена.
- Без рубашки легче спать, сказала она и предложила мне тоже снять
свою. Желая доставить ей удовлетворение, я это исполнила.
- Крошка моя, - воскликнула она, - какая ты горячая и до чего у тебя
нежная кожа! Расскажи, что они с тобой делали? Они били тебя?
Я снова повторила ей историю со всеми подробностями. Удовольсвие,
испытанное ею от моего рассказа было настолько велико, что вызвало у нее
необычную дрожь.
- Бедное дитя, - повторяла она, прижимая меня к себе. Незаметно для
себя я оказалась лежащей на ней. Ее ноги скрестились у меня за спиной,
руки обняли меня. Приятная, ласковая теплота разлилась по всему моему
телу. Я испытала чувство незнакомого покоя.
- Вы добры. вы очень добры, - лепетала я, как я теперь счастлива... я
вас теперь люблю. Руки настоятельницы удивительно нежно ласкали меня. Тело
ее тихо двигалось под моим телом. Мои губы слились с ее губами. Щекотка,
вызываемая ее шерсткой, покалывала. Я пожирала ее ласки. Я взяла ее руку и
приложила к тому месту, которое она так сильно раздражала. Настоятельница,
видя меня в таком состоянии, пришла в вакханическое опьянение. В ответ на
поцелуй она огненным дождем своих поцелуев осыпала меня с ног до головы.
Эти сладострастные прикосновения привели меня в неожиданное состояние. Но
вот гололва моя была охвачена бедрами моей соратницы. Я угадала ее желание
и принялась кусать нежные части тела между ногами. Но я еще слабо отвечала
на зов желаний. Она выползла из-под меня, раздвинула мои ноги и коснулась
ртом.
Проворный язык колол и давил, вонзаясь и быстро выскальзывая, как
стальной стилет. Она хватала меня зубами и возбуждала меня до бешенства я
отталкивала ее голову и тащила за волосы, тогда она приостанавливалась, но
потом снова начинала эту ласку. Одно воспоминание об этом заставляет меня
замирать от удовольствия. Какое наслаждение! ... какая безбрежность
страстей! Я непрерывно стонала. Быстрый и жалящий язык настигал меня
везде, куда бы я не метнулась. Тонкие и плотные губы обхватили клитор...
сжимали... комкали... вытягивали из меня душу.
О, Фанни! Это было чудовищное напряжение нервов! Я была иссушена,
хотя через край наполнялась кровью и влагой. Когда я вспоминаю об этом,
мне снова хочется испытать это ненасытное щекотание, все пожирающее и
пенистое...
Утоли меня, утоли меня! ...
Фанни была злее голодной волчицы...
-"-"-"
Галиани: Будет! Будет! О, ты дьявол!
Фанни: Надо быть совсем безжизненной и бескровной, чтобы не
воспламениться возле тебя... расскажи еще.
Галиани: приобретая со временем опытность, я сторицей возвращала то,
что брала. Я замучивала бедную подругу. Всякая натянутость исчезла я
узнала, что сестры монастыря искупления предавались тем же любовным играм
друг с другом.
Для этого у них было место, где можно было предаваться радостям со
всеми удобствами. Позорный шабаш начинался с семи часов вечера и
продолжался до утра. Когда настоятельница посвятила меня в тайны своей
философии, я пришла в такой ужас, что временами мне в настоятельнице
мерещилось воплощение сатаны. Но она шутя разуверила меня, рассказывая о
потере своего целомудрия. Это не совсем обычная история.
Она была дочерью капитана корабля. Мать религиозная и умная женщина
воспитала ее в началах веры. Это, однако, не помешало развитию ее
темперамента. Уже в 12 лет она почувствовала нестерпимую жажду, которую
пыта лась утолить способами, подсказанными невинным и нелепым
воображением. Несчастная неумелыми пальцами каждую ночь истощала свое
здоровье и молодость. Однажды она увидела собак, склещившихся между собой.
Ее похотливое любопытство помогло ей понять механизм действия пола и ей
стало ясно, чего не хватает ей. Живя в уединении, окруженная старыми
служанками не видя ни одного мужчины, она не могла рассчитывать найти
животрепещущую стрелу, созданную для женщины. Юная темфомана нашла, что
обезьяны больше всего в этом приближаются к человеку и вспомнила об
орангутанге, привезенном ей ее отцом. Она занялась исследованием зверя и
так как ее наблюдения продолжались долго, то его орган, возбужденный
девичьей близостью, развернулся во всем своем великолепии...
Слушая голос безумия, она проломила в клетке отверстие, которым
животное сразу воспользовалось. К восторгу девицы обезьяний орган
высунулся наружу. Чрезмерная величина его несколько озадачила, но все
поддаваясь дьявольскому наваждению она подошла ближе, потрогала,
погладила. Обезьяна дрожала, гримасничала. Девица хотела было отступить,
но последний взгляд на приманку вернул ее к дикому желанию. Она решилась
и, подняв юбку, эадом попятилась к намеченной цели... и битва началась.
Зверь заменил мужчину. Девственность была растлена. Наслаждение вызвало
стоны и крики. Услыхав это, в комнату вбежала мать и застала свою дочь
крепко прижатой к клетке и отдающейся. Чтобы излечить дочь от обезьянего
помешательства, мать одала ее в монастырь.
Фанни: Лучше бы отдала ее совсем обезьянам.
Галиани: Может быть ты и права, однако продолжу о себе. Легко
приспособившись к праздной жизни, согласилась принять посвящение в тайные
монастырские сатурналии. Через два дня состоялось представление.
Я пришла обнаженная, согласно уставу. Произнесла клятву, посвятив
себя огромному искусственному приапу, поставленному для обряда в зале.
После обряда толпа сестер ринулась на меня. Я подчинялась всем капризам
принимала самые отчаяные позы безудержного сладострастия и после
завершения всего непристойным фантастическим танцем, была признана
победительницей.
Одна маленькая монахиня, более живая, более шаловливая, чем
настоятельница, взяла меня к себе в постель. Это была самая гениальная
трибаза, которую только мог сотворить ад. Я питала такую страсть к ней,
что мы были почти неразлучны во время великих оргастических слушаний. Эти
слушания проводились в одном зале, где гений искусства соединялся с духом
разврата. Стены зала покрывал темно-синий бархат, обрамленный лимонным
деревом с резными украшениями. Значительная часть стен была завешани
заставлена зеркалами от пола до потолка. Во время оргии толпы голых
монахинь отражались в зеркалах, четко вырисовываясь на темных панно
ковров. Подушки заменяли сидения, двойной ковер тончайшей выработки
покрывал весь пол. На нем были вытканы с изысканным сочетанием красок
челове ческие группы в любовных позах, разнообразных и затейливых.
Картины, изображенные на потолке, бросали яркий вызов безумного разврата.
Я навсегда запомнила изображение на потолке трибазы, пылко терзаемой
карибантом.
Фанни: О, должно быть великолепное зрелище!
Галиани: Прибавь ко всему опьяняющий запах духов и цветов,
таинственно ласкающий свет, чудесный как переливы опала. Все это создавало
необьяснимое очарование, связанное с беспокойством желаний, с чувственными
снами наяву. Это казалось таинственным востоком с его засасывающей
беспечностью.
Фанни: Как сладки такие ночи близ любимых!
Галиани: Да, любовь бы охотно избрала это место своим храмом, если бы
безобразная оргия не превращала его в вертеп.
Фанни: Как это?
Галиани: С наступлением ночи туда сходились монахини, одетые в
простые черные туники. Волосы их были распущены, ноги разуты. Начиналось
священное слушание, торжественное, великолепное. Часть участников сидела,
другие лежали на подушках. На низкий стол подавались изысканные и острые
блюда и возбуждающие вина. Поев их, разгорались и румянились лица женщин,
ослабленных развратом и бледных. Возбуждающие приправы разливали по телу
огонь и волновали кровь. Становилось шумно, раздавались пьяные возгласы,
взрывы смеха, звон посуды, бокалов.
И вот одна из монахинь, самая развращенная, самая нетерпеливая, вдруг
дарила соседке пламенный поцелуй, как молния зажигающий толпу. Пары
сходились, сплетались в пылких обьятиях, губы сливались с губами, тела
сливались с телами ... подавленные вздохи сменялись словами смертельной
истомы, жарким бредом разливался огонь страстей.
Вскоре становились недостаточными поцелуи щек, грудей, плеч и одежды
были сброшены! Обнажалось бесподобное зрелище! Гирлянда женских тел,
гибких, нежных, сплетенных в быстрых или медленных касаниях, тончайших
воздушно-сладостных и безумно пылких и резвых порывах. Когда нетерпеливым
парам казался слишком далеким миг последней радости, тогда они на минуту
разделялись, чтобы собраться с духом. Впившись глазами друг в друга,
стремились обольстить друг друга самыми невообразимыми позами. Сраженная
подвергалась нападению победительницы и давала себя опрокидывать,
вьедаться в сладчайшую середину ее тела, чтобы обе испытывали одинаковое
наслаждение, бьющееся тело, издающее хрипы иступленной похоти,
заканчивающиеся двойным вскриком. Одна нападала на другую. пары ударялись
о другие пары, падая на пол в сладчайшей истоме.
Тихие лучи утреннего солнца встречали груду женских тел в обморочном
состоянии и диком безумии.
Фанни: Какое безумие!
Галиани: Но этого было мало. Все скабрезные повести древних времен
были нам известны. Все это было превзойдено! Элевантино и Аретино были
нищими перед нашей фантазией. Ты можешь об этом судить по тому, что
принималось для разжигания крови.
Прежде всего каждая погружалась в ванну из горячей бычьей крови,
восстанавливающей силы, затем принималась настойка из кантарила и
производилось растирание тела. Затем жертва магически усыплялась и, когда
сон овладевал ею, придав телу соответствующее положение, хлестали ее и
кололи ее до появления кровавых пятен. Среди пыток она пробуждалась,
растерянная с безумным видом глядела на нас. С ней начинались конвульсии и
тогда она подвергалась облизыванию псами и яростно и медленно затихала.
Если же это не помогало, то требовали осла.
Фанни: Осла! Боже милосердный!
Галиани: У нас были два осла, хорошо дрессированных и послушных. Мы
ничем ни хотели уступать римским дамам, которые на сатурналиях
пользовались этим средством. Первое же испытание для меня было
непереносимым. Я ринулаь на скамейку и надо мной был подвешен осел. Его
приап тяжело шлепал меня по животу. Схватив его обеим руками, я направила
его и, пощекотав секунду - другую, потихоньку начала двигать себя...
помогая пальцами, встречным движением тела и, благодаря смягчающим мазям,
