владеют этим искусством. Выдающиеся полководцы - - наполеон, лиоте - редко
впадали в гнев, лишь тогда, когда полагали это необходимым. Но уж тогда их
ярость сокрушала все преграды! Лиоте в приступе гнева швырял наземь свое
маршельское кепи и топтал его. В подобные дни он еще утром говорил своему
ординарцу1
- подай-ка мне мое старое кепи.
Берите с него пример. Берегите свое возмущение для важных
обстоятельств: Будьте пастырем своих слез. Сцены только тогда эффективны,
когда редки. В странах, где грозы гремят чуть ли не каждый день, на них
никто не обращает внимания. Не стану приводить в пример самого себя. По
натуре я мало раздражителен, и я раз или два в год выхожу из себя, когда
слишком уж возмутительная несправедливость или нелепость лишает меня
обычного спокойствия. В такие дни мне все вокруг уступают. Неожиданность -
один из залогов победы. Меньше сцен, сударыня, но с большим блеском!
Прощайте.
О золотом гвозде.
Наконец-то вы мне ответили! О, разумеется, не назвав себя. Незнакомка
по-прежнему остается для меня незнакомкой. Но мне теперь знаком по крайней
мере ваш почерк, и он мне нравится. Прямые, четкие, разборчивые буквы -
почерк порядочного человека. И порядочной женщины? Возможно! Но в своем
письме вы задаете мне необычный вопрос.
"Уже пять лет, - пишите вы, - у меня есть нежный и умный друг. Он
бывает у меня почти каждый день, советует, какие книги читать, что
смотреть в театре, словом, заполняет мой досуг самым приятным образом. Мы
никогда не переходили границ дружбы; у меня нет желания стать его
любовницей, однако он добивается этого, настаивает, просто терзает меня;
он утверждает, что во мне больше гордыни, чем страсти, что он невыносимо
страдает, что так дольше продолжаться не может и он в конце концов
перестанет видеться со мною. Следует ли уступить этому шантажу? Слово
гадкое, но точное, ибо он прекрасно знает, что его дружба мне необходима.
Видимо, он недостаточно ценит мою дружбу, раз добивается чего-то другого
?.."
- Не знаю, сударыня, читали ли вы повесть "золотой гвоздь" сент-бева.
Он написал ее, чтобы покорить женщину, по отношению к которой находился в
том же положении, в каком находится ваш друг по отношению к вам.
Прелестная молодая женщина, слегка походившая на диану-охотницу, не
имевшая детей, выглядевшая моложе своих лет, обрекала его на муку,
отказывая в последнем даре любви; он искусными доводами стремился добиться
столь вожделенной милости. "Обладать к тридцати пяти - сорока годам -
пусть всего лишь раз - женщиной, которую ты давно знаешь и любишь, - это,
что я называю вбить вместе золотой гвоздь дружбы".
Сент-бев считал, что нежность, скрепленная этим "золотым гвоздем",
сохраняется затем на протяжении всей жизни надежнее, чем чувство,
основанное просто на признательности, дружеской привязанности или общности
интересов. В подтверждение своего мнения он приводил слова одного
превосходного писателя хVIII века: "После интимной близости, длившейся
какие-нибудь четверть часа, между двумя людьми, питающими даже не любовь,
а хотя бы тяготение друг к другу, возникает такое доверие, такая легкость
общения, такое нежное внимание друг к другу, какие не появятся и после
десятилетней прочной дружбы".
Эта проблема "золотого гвоздя" стоит теперь и перед вами, сударыня.
Насколько я понимаю, ваш друг ставит вопрос так же, как ставил его
сент-бев во времена софи луаре д'арбувиль; мужчина и впрямь испытывает
танталовы муки, сталкиваясь с кокеткой (быть может, не отдающей себе в
этом отчета), которая непрестанно сулит ему блаженство, но оставляет
алчущим. И все же я не верю в "золотой гвоздь". Первый опыт редко бывает
самым удачным. Так что потребуется целая доска, утыканная такими гвоздями.
По правде сказать, если бы ваш друг страдал так сильно, как
утверждает он, он бы уже давным-давно приодолел бы ваше сопротивление.
Женщины интуитивно угадывают чувствительных мужчин, с которыми можно
остаться на дружеской ноге. И хотя это их самих несколько и удивляет (одна
англичанка об'ясняла суть платонической любви: "Она пытается понять чего
же он хочет, а он ничего не хочет"), все же они вполне довольны и даже
злоупотребляют создавшимся положением. Стоит, однако, появиться настоящему
любовнику и прощайте "дружеские призраки". С того самого дня, когда шато
бриан добился своего, жульетта рекамье принадлежала лишь ему одному.
Долгое время она пыталась сохранить цветы любви нетронутыми, но позднее
убедилась, что и плоды хороши. Если можете, извлеките из этого полезный
урок. Самые лучшие оракулы из'яснялись загадками. Прощайте.
С о д е р ж а н и е
"п и с ь м а н е з н а к о м к е" . . . . . . . . . . 1
Об одной встрече . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1
О пределах нежности . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2
О неизменности человеческих чувств . . . . . . . . . . 3
О необходимой мере кокетства . . . . . . . . . . . . . 4
О даме, которая все знает . . . . . . . . . . . . . . . 6
Об одной молоденькой девушке . . . . . . . . . . . . . 7
О мужской половине рода человеческого . . . . . . . . . 8
О любви и браке во франции . . . . . . . . . . . . . . 9
Об относительности несчастий . . . . . . . . . . . . . 10
О детской впечатлительности . . . . . . . . . . . . . . 11
О правилах игры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12
Умение использовать смешные черты . . . . . . . . . . . 13
О сценах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
О золотом гвозде . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16
M - 1 -
Ч А С Т Ь 1
Я почти уверен, что мои слова ни в ком из вас не
встретят серьезного отклика. Может быть, правильнее
было бы не высказывать суждения, столь далекие от
суждений, которыми живет наш век. Однако я не стану
противостоять искушению, и все-таки расскажу этот,
может на первый взгляд не правдоподобный, случай,
происшедший со мной лично.
Я уверен, что в жизни существует возмездие, не
потому, что мне хочется надеятся на отмщение, а как
человек, на самом деле испытавший неотвратимость
судьбы, подводящей черту под случившимся в нашей
жизни. Но не буду говорить об этом, перейду непос-
редственно к рассказу о трагическом происшествии,
печальный след которого пал тенью на всю мою жизнь.
Мне было 28 лет, когда началась война, которую в
непонятном ослеплении мы долго называли великой. Мой
зять и отец были военными. Я с детства воспитывал в
себе убеждение, что высшее проявление человеческого
благородства есть военная доблесть. Когда мобилиза-
ция оторвала меня от семьи, я ушел на фронт с чувст-
вом радости и исполненного долга. Оно было так вели-
ко, что моя жена была готова разделить со мной гор-
деливую радость. Мы были женаты три года. У нас были
спокойные чувства, может быть, не слишком страстных,
но любящих друг друга крепкой, реальной любовью здо-
ровых людей, не ищущих связей на стороне. Новизна
ощущений новой обстановки успела уже остыть во мне,
и разлука стала тяготить меня.
Однако на фронте, вдали от жены, я оставался бе-
зупречно верен ей. Пожалуй, во многом это можно объ-
яснить тем, что рано женившись, я не поддавался вли-
янию слишком легкомысленной пустой жизни, которой
жили многие мои однополчане.
- 2 -
Только в начале второго года войны мне удалось
получить отпуск. Я вернулся в полк в точно назначен-
ный день, лишний раз укрепив репутацию не только хо-
рошего, но и педантичного офицера. Мои успехи по
службе понижали до некоторой степени горечь разлуки
с женой, или, если говорить честно, отсутствия жен-
щин вообще. К весне 1916 года, когда я был уже одним
и з адъютантов верховного главнокомандующего, за
несколько дней до начала знаменитого наступления, я
получил предписание срочно выехать в штаб Западного
фронта с одним важным документом. От своевременности
его доставки и сохранения тайны, могла зависеть
судьба всей операции.
Передвижение войск лишало меня возможности полу-
чить отдельный вагон раньше следующего дня. О про-
медлении нечего было и думать. Я выехал обычным по-
ездом, чтобы в Гомеле пересесть на киевский скорый,
идущий в Вильнюс, где стоял штаб Западного фронта -
цель моей поездки. Отдельного купе в вагоне первого
класса не оказалось. Проводник внес мой чемодан в
ярко освещенное четырехместное купе, в котором нахо-
дилась одна пассажирка, очень привлекательная женщи-
на. Я старался не выглядеть слишком навязчивым, но
успел все-таки заметить чем-то опечаленное лицо.
Глухо закрытый, с высоким воротом костюм показался
мне траурным. Мысль остаться с этой женщиной наедине
почему-то смутила меня. Желая скрыть это чувство, я
с самым безразличным видом спросил у проводника:
- Где можно найти здесь кофе?
- В Жлобине, через два часа. Прикажите принести?
Он хотел положить на верхнюю полку мой чемодан,
в котором лежал пакет о наступлении. Я испугался, и
так резко и неожиданно схватил его за руку, что,
- 3 -
сделав неловкое движение, он углом чемодана задел
электрическую лампочку. Я увидел, как женщина взд-
рогнула от громкого звука лопнувшего стекла. С бес-
конечными извинениями проводник постелил мне постель
зажег ночник и вышел.
Мы остались вдвоем. Пол часа тому назад, на пер-
роне гомельского вокзала, ожидая поезда, я мучитель-
но хотел спать. Мне казалось величайшим благом вытя-
нуть ноги и опустить голову на чистое полотно подуш-
ки. Теперь же сон совершенно покинул меня. В полум-
раке я старался разглядеть лицо женщины и чувствовал
ее присутствие, воспринимаемое мною именно как при-
сутсвие женщины. Как будто ток установился между на-
ми. Врочем, я ощутил это позднее. Сначала я расте-
рялся и не знал, как с ней говорить. В синем цвете
едва белеющее лицо женщины казалось очень красивым,
и я почему-то невольно стал ждать того момента, ког-
да она начнет раздеваться, но она спокойно, будто
меня здесь и не было смотрела в окно, повернув чет-
кий профиль, казавшийся в полумраке печальным.
- Простите, вы не знаете, где здесь можно выпить
кофе? - спросил я. Легкая усмешка тронула ее губы.
Наконец, решившись, я пересел на ее диван. Она отод-
винулась, слегка отстранила голову, как бы для того,
чтобы лучше разглядеть меня. Тогда, осмелев, я уже
не пытался найти слов, протянул руку и положил ее на
подушку почти около талии соседки. Она резко пересе-
ла дальше, и вышло так, что ее бедро крепко прижа-
лось к моей руке.
Кровь ударила мне в голову. Долго серживаемое
желание заставило меня не рассуждать. Не задумываясь
над тем, что я делаю, я обнял гибкую талию. Женщина
отстранилась, уперлась мне в грудь руками. В слабом
свете ночника лицо ее бледнело нетерпеливым призы-
вом. Не владея собой, я стал покрывать ее лицо поце-
- 4 -
луями и она сразу поникла, ослабела, опустившись на
подушку. Склонясь над ней, я все же не осмеливался
прижаться губами к ее алеющим губам. Но против воли,
почти инстинктивно, моя рука поднималась все выше и
выше по туго натянутому шелку чулка. Когда под смя-
тыми, взбитыми юбками, под черным чулком показалась
белая полоса ее тела, она блеснула ослепительней,
чем если бы в купе зажглась разбитая проводником
лампочка. И только тут я понял, что женщина отдалась
мне: ее голова и туловище все еще в бессилии лежали
на диване, она закрыла лицо руками и была совершенно
неподвижна, и уже никакая дерзость не могла встре-
тить отпора. Ноги ее беспомощно свесились на пол, и
