маленькое происшествие, которое меня позабавит. Я вас даже не отпущу иэ
этой комнаты. Мы останемся вместе.
Фанни: Зачем? Ведь я помешаю вам спать.
Галиани: Ну, вы очень церемонны. Будем как две подруги - миссионерки.
Сладкий поцелуй подкрепил это излияние нежности.
- Я помогу и раздеться вам, горничная легла спать, бездельница! Ну,
да мы и без нее обойдемс я... Какое сложение! Счастливая девушка. Я
восхищена вашей фигурой.
Фанни: Вы мне льстите!
Галиани: О чудесная! Какая белизна! Вот чему можно позавидовать.
Фанни: Нет, в этом вы не правы. Говорю вам искренно. Вы белее меня.
Галиани: Дитя мое, не говорите этого. Лучше снимите с себя все, как
я. Ну, чего стыдиться? Ведь мы не перед мужчиной. Вы поглядите в это
зеркало. Будь здесь Парис, он бы, конечно, отдал бы яблоко вам, плутовка.
Вас следует поцеловать в лобик... в щечки... в губы... вы прекрасны всюду,
вся... вся...
Губы графини пылко и страстно пробегали по телу Фанни. Полная
смущения Фанни трепетала и позволяла делать с собой все, не понимая, что
происходит.
Эта прелестная чета была воплощением страсти и изящества, сладкого
самозабвения и боязливого стыда. Девушка-ангел находилась в обьятиях
воспаленной вакханки.
Какая красота открылась моему взору! Какое зрелище заставляло мое
сердце колотиться.
Фанни: О, что вы делаете, мадам! Пустите меня, мадам, прошу вас!
Галиани: Нет, нет, моя Фанни! Мое дитя! Моя радость! Жизнь! Ты так
очаровательна. Ты видишь, я тебя люблю ... схожу с ума! Тщетно девушка
сопротивлялась. Поцелуи заглушали ее крики. Сжатая в обьятиях, обвитая
руками Галиани, как змеями, она билась точно голубка. Жарким обьятием
схватив девушку, графиня понесла ее на кровать и бросила туда свою добычу.
Фанни: Что вы? Боже! Постойте... но это ужасно! Я буду кричать!
Оставьте меня. Я вас боюсь.
Но поцелуи еще более горячие, заглушали ее крики. Руки обнимали ее
все сильнее, и вот два тела слились воедино...
Галиани: Фанни, ко мне плотнее, отдайся мне всем телом ... вот так!
Моя радость! Вот, вот, как ты дрожишь дитя... ага, ты сдаешься.
Фанни: Это дурно... это дурно... вы меня губите ... я умираю.
Галиани: Прижми меня, моя любовь... прижми сильнее. Как ты хороша...
ты наслаждаешься, ты счастлива? О боже!
Это было зрелище безумия. Графиня с горяшими глазами, извиваясь,
бросилась на свою жертву, скорее испуганную, чем возбужденную. Их
телодвижения и порывы не останавливались, огненные поцелуи заглушали крики
и вздохи. Кровать хрустела от исступленных толчков графини. Вскоре
изнуренная, ослабевшая Фанни раскинула руки, побледневшая она лежала, как
прекрасная покойниц а...
Графиня была в бреду. Наслаждение ее убивало, не завершаясь
удовлетворением. Обезумевшая она кинулась на ковер среди комнаты и,
катаясь, принимала сумасбродные бесстыдные позы, пальцами пытаясь вызвать
уходящее наслаждение. При этом зрелище мой разум помутился. Одно мгновение
мною владело отвращение и негодование, мне хотелось появиться перед
графиней и обрушить на нее всю тяжесть презрения, но чувства мужчины
преодолели рассудок.
Сбросив одежду, разгоряченный, я устремился к прекрасной Фанни.
Прежде чем она поняла, что подверглась новому нападению, я, ликуя,
почувствовал, как подо мною отвечая каждому моему движению, колеблется и
дрожит ее гибкое тело. Стискивая ее язычок, колючий и обжигающий, я
скостил ее ноги своими и наши души слились. Уничтоженный, потерянный в
обьятиях Фанни, я не почувствовал яростного натиска графини.
Приведенная в себя моими восклицаниями и вздохами, она, охваченная
яростью пыталась силой отрвать меня от моей подруги... пальцы и зубы ее
впились мне в тело.
Двойное соприкосновение с телами, пылающими страстной жаждой, только
удвоило мое желание.
Я был охвачен пламенем. Сохраняя свое положение властелина над телом
Фанни, я в этой борьбе трех тел, смешавшихся, скрестившихся, сцепившихся
друг с другом, достиг того, что крепко стиснув бедра графини, я держал их
развернутыми над своей головой.
- Галиани, ко мне, опирайся на руки и двигайся вперед!
Галиани поняла меня и я смог свободно вздохнуть и сунуть свой быстрый
пожирающий язык в ее воспаленное тело.
Фанни в забвении ласкала трепещущую грудь, качавшуюся над ней. Очень
быстро графиня была побеждена и усмирена.
Галиани: Какой огонь вы зажгли! Это слишко м... пощадите... о! Мое
сердце, боже, я задыхаюс ь...
Тело графини тяжело откатилось в сторону. Фанни в безумном восторге
вскинула руки мне на шею, обвилась вокруг меня и, прижавшись телом,
скрестила ноги у меня за спиной.
Фанни: Дорогой мой... ко мне... весь ко мн е... ох... я чувствую, что
куда-то погружаюсь...
И мы остались распростертыми друг на друге, оцепеневшими,
неподвижными, с полуоткрытыми ртами, едва дыша.
Понемногу мы пришли в себя. Все трое поднялись. С минуту в отуплении
смотрели друг на друга. Удивленная, устыдившаяся своего состояния,
графиня, поспешно прикрылась. Фанни спряталась под простыней, потом, как
ребенок, осознавшая свой поступок, который стал уже непоправим, горько
заплакала, а графиня обратилась ко мне с едким упреком:
- Сударь, вы для меня отвратительная нечаянность. Ваш поступок - само
бесчестие и подлость. Вы заставляете меня краснеть.
Я попытался защищаться. Но графиня не позволила мне раскрыть рта.
- О, знаете, сударь, женщина не простит тому, кто использовал ее
слабость.
Я как мог оправдывал себя пагубной непреодолимой страстью к ней,
страстью, которую она своей холодностью довела до отчаяния, побудившего к
хитрости и даже - насилию.
- Кроме того, - добавил я, - можете ли вы допустить, что используете
во зло допущенную слабость. Я виноват, но не думайте о безумии, овладевшем
моим сердцем, и лучше не думайте ни о чем, кроме наслаждения, которое
может быть потеряно сейчас же.
Пока графиня притворялась возмущенной, прятала голову в руках, я
обратился к Фанни со словами:
- Воздержитесь от слез в наслаждении. Думайте только о блаженной
сладости, соединившей нас, пусть она останется в вашей памяти счастливо
гармонией. Клянусь, что никогда не испорчу памяти моего счастья,
разглашением посторонним людям!
Гнев утих, слезы высохли, незаметно мы снова сплелись все трое,
состязаясь в шалостях, поцелуях и ласках.
- О, мои прекрасные подружки. - воскликнул я, - пусть никакая боязнь
вас не омрачает. Отдадимся друг другу до конца! Может быть эта ночь будет
последней... посвятим же ее одной радости жизни!
Галиани воскликнула: Жребий брошен! К наслаждению! Фанни, сюда!
Поцелуй же. Ну, дурочка, не смущайся. Дай мне тебя покусать. Я хочу
вдохнуть тебя до самого сердца... Альоиз, к делу! О, вы великолепный
зверь! Каким богатством вас наделила природа!
- Вы этому завидуете, Галиани? Так я начну с вас. Вы пренебрегали
этим наслаждением? Теперь, отведав, вы его благославляете! Лежите, лежите
и выставляйте мишень для моего нападения. Ах, сколько красоты в вашей
позе! скорее Фанни сцепитесь ногами с графиней, введите сами мое оружие
бейте в цель! Галиани:... а... а вы делаете успехи.
Графиня качала бедрами, как бешеная, более, впрочем, занятая
поцелуями Фанни, чем моим стараниями.
Я воспользовался одним движением, которое все спутало и быстро
опрокинул Фанни на графиню.
В одно мгновение мы смешались все трое погрузившись в море
наслаждений.
Галиани: Что за прихоть, Альоиз! Вы внезапно отвернулись от врага...
о, я вас прощаю. Вы поняли, что не стоит терять времени с бесчувственной.
Что делать - это мое печальное свойство - разлад с природой. Я желаю
и чувствую только ужасное и чрезмерное. О, это страшно! Доходить до
изнурения, до потери рассудка в самообмане. Всегда желать и никогда не
знать удовлетворения.
Во всей речи слышалась такая жалоба, такое живое выражение
безнадежного отчаяния, что я почувствовал себя крайне взволнованным. Эта
женщина, делая зло, страдала сама.
- Может быть это состояние проходящее, Галиани? Может быть вы слишком
поддались влиянию губительных книг?
- О, нет, нет, слушайте... и она начала рассказ своей жизни.
- Я была воспитана в италии теткой, оставшейся вдовой в очень раннем
возрасте. До 15 лет я, кроме религии, ничего не знала, я молилась только
об избавлении от мук ада. Этот страх был внушен мне теткой, не смягчавшей
его ни малейшим проявлением нежносии. Единственным удовольствием моей
жизни был сон, дни же протекали очень грустно. Иногда, по утрам, тетка
брала меня в свою постель и стискивала меня внезапно в обьятиях порывисто
и судорожно. Она извивалась, запрокидывала голову и, обмякая, вдруг
начинала бешено смеяться. Испуганная, я смотрела на нее не двигаясь,
говоря себе, что ею овладела падучая болезнь.
Однажды после долгого собеседования со священником, она окликнула
меня и заставила выслушать следующую речь почтенного отца:
- Дочь моя, вы становитесь взрослая. Демон-соблазнитель может
обратить на вас свой взор. Вы это скоро почувствуете. В случае
недостаточной чистоты и безгрешности - вы в опасности. Ваша неуязвимость
зависит от вашей запятнанности.
Страданиями наш владыка искупил себя, страданиями же и вы искупите
ваши грехи. Приготовьтесь подвергнуться искупительной муке. Просите у бога
сил и мужества, чтобы достойно перенести испытания, которым будете
подвергнуты сегодня вечером. Идите с миром, дочь моя!
Последние дни тетка неоднократно рассказывала мне о страстях и пытках
которые надо претерпеть ради искупления грехов.
Наедине я хотела молиться и думать о боге, но меня преследовала мысль
об ожидаемых мучениях.
Среди ночи ко мне вошла тетка. Она приказала мне раздеться догола,
вымыла меня с ног до головы и велела одеть черное платье, застегивающееся
только на шее и имевшее разрез от шеи до низа.
Она сама надела такое же платье и мы, выйдя из дома, поехали в
коляске.
Через час мы очутились в огромном доме, обитом черной тканью и
освещенном единственной лампой, подвешенной у потолка. Посреди зала
возвышался апалей, окруженный подушками.
- Станьте на колени племянница, и подкрепите себя молитвой о
мужественном перенесении всех мук, которые сулит вам бог.
Я едва успела повиноваться, как открылась потайная дверь в темноте и
ко мне подошел монах, одетый также как и мы.
Бормоча какие-то слова, он распахнул мою одежду и, отбросив полы в
обе стороны, обнажил мое тело от шеи до пят. Легкая дрожь сотрясала
монаха. Восхищенный, без сомнения, зрелищем моего тела, он пробежал рукой
повсюду, коснувшись ниже талии, на мгновение остановился и, наконец,
просунул руку еще ниже.
- Вот источник греха у женщин. Он должен быть немедленно наказан, -
произнес он могильным голосом. Едва он произнес эти слова, как на меня
обрушились удары плетей.
Я вцепилась в апалей и всеми силами старалась не кричать, но напрасно
- боль была непереносимой. Я бросилась в сторону с криком: "Пощадите!
Пощадите! Я не перенесу этой пытки, лучше убейте меня... сжальтесь!"
- Негодная, - воскликнула тетка с возмущением, бери пример с меня.
При этих словах она смело раскрылась и раздвинула бедра, подняв ноги
кверху. Удары посыпались на нее градом. Ее плачь огласил залу, но монах
был безжалостен. В одну минуту ее бедра окровавились, она же по времени
выкрикивала: "Сильнее, еще сильнее... "
Это зрелище привело меня в иступление.
