И по случаю болезни он каждую минуту вякает, хворает и требует до се-
бя внимания. И, конечно, не дает своей мамаше ни отдыху, ни сроку. Она с
рук его два дня не спущает. И спать не может. И чаю не может попить.
И тогда перед станцией Лихны - она, конечно, обращается до пассажи-
ров:
- Я, говорит, очень извиняюсь, - поглядите за моим крошкой. Я побегу
на станцию Лихны, хотя бы супу скушаю. У меня, говорит, язык в глотке
прилипает. Я, говорит, ну, прямо не предвижу конца. Я, говорит, в Ново-
российск еду до своего мужа.
Пассажиры, конечное дело, стараются не глядеть, откуда это говорится,
отворачиваются, дескать, еще чего: то орет и вякает, а то еще и возись с
ним! Еще, думают, подкинет. Смотря какая мамаша. Другая мамаша очень
свободно на это решится.
И хотя в дальнейшем этого не случилось и любящая мать осталась при
своем ребенке, однако пассажиры не знали всей этой дальнейшей ситуации и
в силу этого отнеслись к просьбе сдержанно - одним словом, отказали.
И, значит, не берутся.
А едет в вагоне, между прочим, один такой гражданин. Он, видать, го-
родской житель. В кепочке и в таком международном прорезиненном макинто-
ше. И, конечно, в сандалиях. Он так обращается до публики:
- То есть, говорит, мне тошно на вас глядеть. То есть, говорит, что
вы за люди - я прямо дивуюсь! Нельзя, говорит, граждане, иметь такой
слишком равнодушный подход. Может, на наших глазах мать покушать затруд-
няется, ее малютка чересчур сковывает, а тут каждый от этих общественных
дел морду отворачивает. Это, ну, прямо ведет к отказу от социализма.
Другие говорят:
- Вот ты и погляди за крошкой! Какой нашелся бродяга - передовые речи
в спальном вагоне произносить!
Он говорит:
- И хотя я есть человек холостой, и мне чертовски спать хочется, и
вообще не мое дело в крайнем случае за это самое браться, но я не имею
такого бесчувствия в детском вопросе.
И берет он малютку на руки, качает его и пальцем его забавляет.
Конечно, молодая женщина очень горячо его благодарит и на станцию
Лихны сходит.
Уходит она на эту станцию в буфет и долго не является. Поезд стоит
десять минут. Эти десять минут проходят, и уже дается сигнал. И дежурный
машет красной шапкой. А ее нету...
И уже дергается состав, и поезд бежит по рельсам, а молодой матери
нету.
Тут происходят разные сцены в вагоне. Которые открыто хохочут, кото-
рые хватают за тормоза и хотят состав остановить.
А сам, который в сандалиях, сидит побледневший, как сукин сын, и
спать больше не может. И речей больше не хочет произносить.
Он держит малютку на своих коленях и разные советы слушает.
Ну, один, конечно, советует телеграмму за свои деньги дать, другие,
напротив того, говорят:
- Довезите до Новороссийска и сдайте на станции в охрану. А если там
малютку не примут, то усыновите в крайнем случае.
А малютка, между тем, вякает, хворает и с рук нипочем не уходит.
И вот проходят отчаянные два часа, и поезд, конечно, останавливается
на большой станции. Который в сандалиях берет свою малютку за ножки и
хочет пойти на платформу в транспортную охрану. Только вдруг молодая ма-
маша в вагон вкатывается. Она входит в вагон и так защищается:
- Я, говорит, извиняюсь! Я как горячего супу покушала, так меня сразу
и разморило, и я нарочно зашла в тот соседний вагон и маленько там под-
заснула. Я, говорит, два дня не спавши. А если бы в этот вагон зашла, я
навряд ли бы выспалась.
И берет она своего крошку и снова его нянчит.
Который в сандалиях говорит:
- Довольно неаккуратно поступаете, гражданка! Но раз вы поспали, то я
вхожу в ваше положение. Дети нам - наша смена, - я не против за ними
поглядеть.
Тут в вагоне происходит веселый смех, дающий здоровую зарядку.
Который в сандалиях говорит:
- Только, конечно, надо предупреждать. А то я за эти два часа много
пережил. Вот это нехорошо с вашей стороны.
Тут снова в вагоне происходит веселый взрыв смеха.
И тогда который в сандалиях тоже начинает улыбаться, и вскоре он
вполне прощает маленькое коварство, допущенное со стороны матери.
И тогда все кончается к общему благополучию.
И наш следующий рассказ есть удивительное событие в области неудач.
МЕЛКИЙ СЛУЧАЙ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
Презабавная история произошла со мной на транспорте этой осенью. Я
ехал в Москву. Из Ростова. Вот подходит почтово-пассажирский поезд в
6.45 вечера.
Сажусь в этот поезд.
Народу не так чтобы безобразно много. Даже в крайнем случае сесть
можно.
Прошу потесниться. Сажусь.
А дело, я говорю, к вечеру. Не то чтобы темно, но темновато. Вообще
сумерки. И огня еще не дают. Провода экономят.
Так вот, гляжу на окружающих пассажиров и вижу - компания подобралась
довольно славная. Такие все, вижу, симпатичные, не надутые люди. Прошу
их запомнить.
Один такой без шапки, длинногривый субъект, но не поп. Такой вообще
интеллигент в черной тужурке.
Рядом с ним - в русских сапогах и в форменной фуражке. Такой усатый.
Только не инженер. Может быть, он сторож из зоологического сада или аг-
роном. Только, видать, очень отзывчивой души человек. Он держит своими
ручками перочинный ножик и этим ножиком нарезает антоновское яблоко на
кусочки и кормит своего другого соседа - безрукого. Такой с ним рядом,
вижу, безрукий гражданин едет. Такой молодой пролетарский парень. Без
обоих рук. Наверное, инвалид труда. Очень жалостно глядеть.
Но он с таким аппетитом кушает. И поскольку у него нету рук, тот ему
нарезает на дольки и подает в рот на кончике ножа.
Такая, вижу, гуманная картинка. Сюжет, достойный Рембрандта.
А напротив них сидит немолодой, седоватый мужчина в черном картузе. И
все он, этот мужчина, усмехается.
Может, до меня у них какой-нибудь забавный разговор был. Только, ви-
дать, этот пассажир все еще не может остыть и все хохочет по временам:
"хе-е" и "хе-е".
А очень меня заинтриговал не этот седовласый, а тот, который безру-
кий.
И гляжу я на него с гражданской скорбью, и очень меня подмывает спро-
сить, как это он так опростоволосился и на чем конечности потерял. Но
спросить неловко.
Думаю, попривыкну к пассажирам, разговорюсь и после спрошу.
Стал посторонние вопросы задавать усатому субъекту, как более отзыв-
чивому, но тот отвечает хмуро и с неохотой.
Только вдруг в разговор со мной ввязывается первый, интеллигентный
мужчина, который с длинными волосами.
Чего-то он до меня обратился, и у нас с ним завязался разговор на
разные легкие темы: куда едете, почем капуста и есть ли у вас жилищный
кризис на сегодняшний день.
Он говорит:
- У нас жилищного кризиса не наблюдается. Тем более мы проживаем у
себя в усадьбе, в поместье.
- И что же, - говорю, - вы там комнату имеете или собачью будку?
- Нет, - говорит, - зачем комнату. Берите выше. У меня девять комнат,
не считая, безусловно, людских, сараев, уборных и так далее.
Я говорю:
- Может, врете? Что же, говорю, вас не выселили в революцию, или это
есть совхоз?
- Нет, - говорит, - это есть мое родовое имение, особняк. Да, вы, го-
ворит, приезжайте ко мне. Я иногда вечера устраиваю. Кругом у меня фон-
таны брызжут. Симфонические оркестры поминутно вальсы играют.
- Что же вы, - говорю, - я извиняюсь, арендатор будете, или вы есть
частное лицо?
- Да, - говорит, - я частное лицо. Я, между прочим, помещик.
- То есть, - говорю, - как вас, позвольте, понимать? Вы есть бывший
помещик? То есть, говорю, пролетарская революция смела же вашу катего-
рию. Я, говорю, извиняюсь, чего-то не разобрался в этом деле. У нас, го-
ворю, социальная революция, социализм, какие у нас могут быть помещики?
- А вот, - говорит, - могут. Вот, говорит, я помещик. Я, говорит, су-
мел сохраниться через всю вашу революцию, и, говорит, я плевал на всех -
живу как бог. И нет мне дела до ваших, подумаешь, социальных революций.
Я гляжу на него с изумлением и прямо не понимаю, что к чему.
Он говорит:
- Да вы приезжайте - увидите. Ну, хотите - сейчас заедем ко мне.
Очень, говорит, роскошную барскую жизнь встретите. Поедем. Увидите.
"Что, - думаю, - за черт. Поехать, что ли, поглядеть, как это он сох-
ранился сквозь пролетарскую революцию? Или он брешет"
Тем более вижу - седоватый мужчина смеется. Все хохочет: "хе-е" и
"хе-е".
Только я хотел сделать ему замечание за неуместный смех, а который
усатый, который раньше нарезал яблоко, отложил перочинный нож на столик,
дожрал остатки и говорит мне довольно громко:
- Да вы с ним перестаньте разговор поддерживать. Это психические. Не
видите, что ли?
Тут я поглядел на всю честную компанию и вижу - батюшки мои! Да ведь
это действительно ненормальные едут со сторожем. И который длинноволосый
- ненормальный. И который все время хохочет. И безрукий тоже. На нем
просто смирительная рубашка надета - руки скручены. И сразу не разоб-
рать, что он с руками. Одним словом, едут ненормальные. А этот усатый -
ихний сторож. Он их перевозит.
Гляжу я на них с беспокойством и нервничаю - еще, думаю, черт их по-
бери, задушат, раз они психические и не отвечают за свои поступки.
Только вдруг вижу - один ненормальный, с черной бородой, мой сосед,
поглядел своим хитрым глазом на перочинный ножик и вдруг осторожно берет
его в руку.
Тут у меня сердце екнуло и мороз по коже прошел. В одну секунду я
вскочил, навалился на бородатого и начал у него ножик отбирать.
А он отчаянное сопротивление мне оказывает. И прямо меня норовит уку-
сить своими бешеными зубами.
Только вдруг усатый сторож меня назад оттягивает.
- Чего вы, - говорит, - на них навалились, как вам, право, не совест-
но. Это ихний ножик. Это не психический пассажир. Вот эти трое - да, мои
психические. А этот пассажир просто едет, как и не вы. Мы у них ножик
одалживали - попросили. Это ихний ножик. Как вам не совестно!
Которого я подмял, говорит:
- Я же им ножик давай, они же на меня и накидываются. Душат за горло.
Благодарю - спасибо. Какие странные поступки с ихней стороны. Да, может,
это тоже психический. Тогда, если вы сторож, вы за ним получше глядите.
Эвон, накидывается - душит за горло.
Сторож говорит:
- А может, и он тоже психический. Пес его разберет. Только он не с
моей партии. Чего я за ним буду зря глядеть. Нечего мне указывать. Я
своих знаю.
Я говорю задушенному:
- Я извиняюсь, я думал - вы тоже ненормальный.
- Вы, - говорит, - думали. Думают индейские петухи... Чуть, сволочь,
не задушили за горло. Разве не видите, что ли, ихний безумный взгляд и
мой - натуральный.
- Нет, - говорю, - не вижу. Напротив, говорю, у вас тоже в глазах ка-
кая-то муть, а борода тычком растет, как у ненормального.
Один психический - этот самый помещик - говорит:
- А вы дерните его за бороду - вот он и перестанет ненормальности го-
ворить.
Бородатый хотел закричать, но тут мы приехали на станцию Игрень, и
наши психические со своим проводником вышли. И вышли они довольно в
строгом порядке. Только что безрукого пришлось слегка подталкивать.
А после кондуктор нам сказал, что на этой станции Игрень как раз име-
ется дом для душевнобольных, куда иной раз возят таких психических. И
как же их еще возить? Не в собачьей теплушке же. Обижаться нечего.
Да я, собственно, и не обижаюсь. А вот которого я подмял, тот
действительно обиделся. Он долго глядел на меня хмуро и с испугом следил
за каждым моим движением. А после, не ожидая от меня ничего хорошего,
перешел с вещами в другое отделение.
Пожалуйста. Ничего не имею против.
А когда он ушел и я остался один, мне стало весело и смешно от всего
того, что со мной произошло. И этот маленький случай показался мне уди-
вительно забавным происшествием, основанным на не совсем удачной пере-
возке психических.
