положение предпочтительнее.
-- Добродетельный человек,-- продолжает Антипод,-- обречен на неудачи и
страдания. Верно, наше время разрушает самые фундамен-тальные человеческие
отношения-- любовь и дружбу, замещая их сексом и расчетом. Но ведь любовь и
дружба суть зависимость. Их отсутствие и есть свобода. Человек, способный
предать дружбу и лю-бовь, легче живет. И удобнее с точки зрения интересов
целого.
-- Твоя религия,-- говорит Антипод,-- требует самоограничения,
дисциплины духа, карабканья вверх, постоянных усилий сдерживать себя. Это не
под силу рядовым людям. Людям легче плыть по течению и падать, чем идти
против течения и карабкаться вверх. Падение есть тоже полет -- вот в чем
дело. Время падения достаточно велико, чтобы прожить целую жизнь.
ДАВ ДЕНЬ - ДАЙ ПИЩУ
Как тунеядец, я мог бы отсыпаться до полудня. Но я встаю рано, собираю
свою койку и прячу за шкаф. Бесшумно крадусь в туалет, чтобы не привлечь
внимания соседей. Но тщетно. Соседи все равно как-то узнают о моих движениях
и выражают свое негодование по поводу моего незаконного присутствия в
квартире. Они не доносят об этом в милицию отнюдь не из человеколюбия, а
потому что уже донесли. Но я дал взятку участковому милиционеру. Взятка
мизерная. А так как таких, как я, в участке набирается порядочно, участковый
имеет от нас на хорошую выпивку раз в неделю.
По этой причине милиция желаемых для соседей действий пока не
предпринимает. Соседи же ежедневно напоминают хозяйке, что они могли бы
донести на нее, но не делают этого из человеколюбия. Они же русские люди!
Они же понимают, что на одну жалкую пенсию по старости не проживешь!
Деловая часть моего дня начинается обычно после обеда, а чаще - вообще
вечером, когда у граждан кончается их рабочий день. Первую
же часть дня можно рассматривать как чисто светскую. Сейчас я
напра-вляюсь к ящикам, наваленным к тыловой стене продуктового магазина:
вдруг встречу раннего пропойцу, и он пригласит разделить с ним свою
жалкую, но щедрую трапезу. Так оно и есть! Еще издали мне машет рукой
знакомый забулдыга. Он мой бывший пациент. В прошлом году я снизил ему
степень пьянства. Он был хроническим алкоголиком, а теперь лишь горький
пьяница. Не смейтесь! Для него и его семьи это-- великое благо. Спросите у
его жены. Да и у него самого. Как хронический алкоголик, он не мог работать
и подвергался принудитель-ному лечению. Безрезультатно, конечно. А как
горький пьяница, он работает, получает приличную зарплату, на хорошем счету
в учреждении. Его там даже приводят как пример бывшего пьяницы, который
"осознал и сумел взять себя в руки". Как хронический алкоголик, он валялся
где попало и часто попадал в вытрезвитель. Как горький пьяница, он всегда
добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его
вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его
пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм есть явление
в сфере физиологии, а горькое пьянство-- в области духа. Я просто слегка
изменил "разворот его мозгов". Услыхав это мое объяснение, врачи больницы,
лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но
десятки бывших алкоголиков, ныне-- горьких пьяниц, бродят по городу как
неопровержимые аргументы правоты моих методов.
Потому я иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для
наблюдения за подъездом, из которого должна появиться Богиня. На колени ко
мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я
начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я
замечу в любом состоянии... Вот Она! Я акку-ратно беру кошку на руки и делаю
несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и
мое внимание к Ней.
Из подъезда напротив вырывается Чарли -- неопределенной породы пес. Он
мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает
с моего плеча, вырвав клок из бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет
нос, руки. Из окна раздается недоволь-ный голос хозяйки Чарли. Она считает
меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ
нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки
Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз
оглядывается. Когда говорят, что собака -- друг человека, выражаются
неточно, ибо собака-- последний друг человека.
Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт,
снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами
городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов,
которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я
имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие "карманные"
расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все
люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить
в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно
расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не
считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по
больницам, торчать в очередях, платить
огромные деньги всякого рода "частникам", "гомеопатам" и "целите-лям".
Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но
воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не
платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют
заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это образованные
люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от
радикулита.
-- Но вам же это ничего не стоило,-- сказал он.
-- Вы ошибаетесь,-- сказал я,-- это мне стоило гораздо больших усилий,
чем тем врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не
мстительный. Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам
обратно!..-- После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял
вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.
Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар -- отсыпаться на
скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно.
Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место,
приглашают в компанию.
Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает
мне половину пальто. Судьба гитариста -- типичная судьба самобытного
русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкаль-ных способностях
знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и
самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое
будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и
сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно
начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.
-- Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои согражда-не?--
говорит он.-- Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно,
страдаю. Но не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого
совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хо-тел бы так сыграть,
чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг
Абсолюта.
Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдох-нуть как
следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет
рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихоло-гии,
иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать
цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные,
присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикос-новения легкие предметы. За
это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег.
Поздно ночью я тихонько проберусь в "свою" комнатушку, разложу койку,
произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне
придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а
я буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А
танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот
так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту
малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время
дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и
сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три... И
все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, женщины -- дамами.
Исчез-нут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица
расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три,
раз-два...
Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев-- дерганье до
отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает.
Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов-- тренировка на предстоящий
вечный сон. А потом -- холодный и беспо-щадный вывод: самые фантастические
мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые
легкодостижимые -- ни-когда.
Бессонная ночь
бесконечною кажется.
Но стоит лишь веки зажать.
сны безнадежные
петлями вяжутся.
Хочешь-- не можешь бежать.
Бесследно теряется
жизнь скоротечная.
Страсть догорает зазря.
Как же ты тянешься,
ночь бесконечная!
Что не восходишь, заря?!
АНТИПОД
-- Допустим,-- говорит Антипод,-- душа важнее для человека, чем все
остальное. Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно,
оставим эту сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо
хранить. Как? Согласен, есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том,
что они хороши лишь на словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и
укрепить ее, надо поступать так, что в результате приходится убивать именно
душу. Это противоречие неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие
логически неразрешимые проблемы решаются постоянно. Как? Колебания,
смяте-ния, взлеты, падения, насилие, гибель, грязь, слезы, кровь, комедия,
драма, подлость, обман -- вот средства решения логически неразреши-мых
проблем.
И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить
только одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли
вообще обойтись без твоей души с ее мучитель-ными проблемами? Не лучше ли
холодная и расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?
ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы "все было по честному".
Поясню' на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ
Гробыко на своей черной "Волге" к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу
вылетает бледный и трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и
сопровождает в свой кабинет. На столе уже приготовлена "легкая закуска",
достойная высокой персоны.
-- Ты меня этим не покупай,-- презрительно кивает товарищ Гробы-ко на
стол,-- я тебе сам таким г....м всю твою паршивую богадельню завалить могу.
Хотя от рюмашки не откажусь. Садись! Потолковать надо.
-- ...Так вот в чем капуста,-- говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив
все, что было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах.-- Мои Балбес решил
по дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая
нужна! Наши дипломаты-- это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не
закончит школу с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы...
