художественно-оформительская деятельность стала в школе очень активной.
Вовлекли в нее и меня, поскольку стало известно о моей склонности к
рисованию. Но мое участие в этом деле чуть было не стало для меня
катастрофой. Мне поручили нарисовать (вернее, перерисовать из журнала)
портрет Сталина для стенной газеты. Я это сделал весьма старательно, но
когда мое творчество увидали, то в школе возникла паника. Хотели было
портрет уничтожить сразу, но о нем донесли директору и комсоргу школы. До
войны в некоторых школах Москвы были особые комсомольские организаторы
(комсорги) от ЦК ВЛКСМ. Был такой комсорг и у нас, который заодно выполнял
функции представителя органов государственной безопасности. Он решил
изобразить мой портрет [88] Сталина как вражескую вылазку - так, очевидно,
ужасно он был сделан. Меня спас руководитель рисовального кружка, сказав,
что я прирожденный карикатурист, не сознающий еще своей способности
воспринимать все в карикатурном виде. Меня простили. Вождей рисовать мне
запретили. Меня включили в отдел сатиры и юмора стенной газеты. И я начал
рисовать карикатуры и придумывать к ним подписи.
Работа в отделе сатиры и юмора стенных газет стала моей общественной
работой на всю мою последующую жизнь в Советском Союзе. Меня заставили ею
заниматься, учтя мою склонность к карикатурам и шуткам. Но она, в свою
очередь, способствовала развитию у меня критического отношения к окружающей
действительности. Я стал все больше и больше обращать внимание на
отрицательные явления, причем не на из ряда вон выходящие, а заурядные,
являющиеся нормой жизни.
ВНЕШКОЛЬНЫЕ УВЛЕЧЕНИЯ
В 1936 году я стал посещать архитектурный кружок Дома пионеров, хотя уже
вышел из пионерского возраста. Я был не один такой перезревший "пионер". Все
члены кружка были моего возраста, а некоторые даже старше. Дом пионеров
сыграл огромную роль в жизни московских детей в тридцатые годы. Мне потом
многие говорили, что эту роль он продолжал играть и в послевоенные годы. Моя
жена Ольга и ее сестра Светлана занимались в музыкальном кружке Дома
пионеров и всегда с восторгом вспоминали о нем. Вместо него потом построили
Дворец пионеров. Моя дочь Тамара посещала кружок рисования в нем. Но ее
отношение к нему было уже иного рода, чем мое. Советское общество стало
богаче, советские люди стали прагматичнее. Пропало ощущение сказочности и
праздничности, какое у нас было связано с таким исключительным по тем
временам явлением, каким был Дом пионеров.
Руководителем нашего кружка был М.Г. Бархин, ставший впоследствии
известным теоретиком архитектуры. С этим кружком я объездил все архитектурно
интересные места Подмосковья. Не раз бывал в Ленинграде. [89]
В этом, 1936 году в газете "Пионерская правда" была напечатана моя статья
(совместно с моим соучеником и тогдашним другом Р. Розенфельдом) о поездке
во Владимир. Статья была снабжена моими рисунками. Это была моя первая
публикация. Р. Розенфельд стал со временем известным археологом.
Очень основательно мы изучали план реконструкции Москвы, одобренный (как
нам говорили) Сталиным, и его осуществление в реальности. Обсуждали и план
Корбюзье, причем весьма уважительно. Развивал свои идеи Бархин. Незадолго до
эмиграции я прочитал в каком-то журнале статью Бархина о градостроительстве.
В ней он высказал идеи, которые мы от него слышали в нашем кружке еще
пятьдесят лет назад.
Мне было жаль старую Москву, на моих глазах сносившуюся с лица земли. До
революции Москву посетил К. Гамсун. Он считал ее одним из самых красивых
городов мира. Об этом я прочитал еще в деревне. Люди, разрушившие старую
Москву, думали, что они это сделали в интересах бытовых удобств и
транспорта. Теперь это считают преступлением. Мне одинаково отвратительно
как то, так и другое. Советская история выглядит одинаково гнусно как в
совершении гнусностей, так и в их осуждении.
ИДЕЙНОЕ ВОСПИТАНИЕ
Тридцатые годы были самыми мрачными и, одновременно, самыми светлыми в
советской истории. Самыми мрачными в смысле тяжелых условий жизни масс
населения, массовых репрессий и надзора. Самыми светлыми по иллюзиям и по
надеждам. Мы получили широкое общее образование, включившее знакомство с
мировой историей и достижениями мировой культуры. Нас воспитывали в духе
гуманизма и идей лучших представителей рода человеческого в прошлом. Нам
старались привить высокие нравственные принципы. Что из этого вышло на деле
- другой вопрос. Реальность оказалась сильнее прекраснодушных пожеланий и
обещаний. И из смещения благих намерений и их воплощения в жизнь родились
чудовища и уроды, герои и страдальцы, палачи и жертвы. [90]
Многие представители моего поколения восприняли обрушенный на них поток
высоконравственных наставлений и многообещающих идей вполне искренне и
серьезно. Большинство идеалистов такого рода погибло на войне или в
сталинских лагерях. Кое-кто превратился в бунтаря против той реальности,
которая оказалась в вопиющем противоречии с его нравственными и социальными
идеалами. Я оказался в числе этих немногих чудом уцелевших бунтарей.
Значительную часть нашего образования составляло изучение революционных
идей и событий прошлого, вольнодумства, протестов против несправедливости,
бунтов, восстаний, борьбы против мракобесия и т. д., короче говоря - всего
того, что было проявлением восстания против существовавшего порядка вещей.
Героями нашей юности становились люди вроде Спартака, Кромвеля, Робеспьера,
Марата, Пугачева, Разина, декабристов, народников и, само собой разумеется,
большевиков. Вся история человечества во всех ее аспектах преподносилась нам
как борьба лучших представителей рода человеческого против неравенства,
эксплуатации, несправедливости, мракобесия и прочих язв классового общества,
как борьба их за претворение в жизнь самых светлых и благородных идеалов.
Нам рекомендовали книги, героями которых были борцы против язв прошлых
общественных устройств. И мы читали эти книги с удовольствием. Даже книги о
революции, Гражданской войне и о последующей советской истории были
построены так, что герои их выдерживали борьбу против каких-то темных сил и
вообще морально порицаемых явлений. Эти герои создавались по образу
революционеров прошлого. Поскольку советское общество считалось конечным
результатом всей прошлой борьбы за счастье человечества и высшим продуктом
всей предшествовавшей истории, нашим воспитателям даже в голову не приходила
мысль о том, что все революционные идеи прошлого могут быть обращены на
советское общество, что последнее может само стать предметом протеста и
источником бунта. Так что когда я во время допроса на Лубянке в 1939 году
высказал следователю, допрашивавшему меня, эту мысль, он просто оторопел от
неожиданности. [91]
Легко быть умным и смелым задним числом, глядя на прошлое с высоты наших
дней. Теперь многие удивляются, как это люди в те годы позволили себя
обмануть. При этом эти умники и смельчаки не замечают того что сами по уши
погрязли в обмане и самообмане иного рода, в современном обмане. И одним из
признаков современного самообмана является то, что идейное состояние
советских людей прошлого рассматривается ими как обман и самообман. Я
утверждаю категорически, что в таком грандиозном процессе, какой пережила
страна, имели место бесчисленные случаи обмана и самообмана, но процесс в
целом не был обманом и самообманом. Дело обстояло вовсе не так, будто
какая-то кучка людей на вершине общества хорошо понимала реальность и
преднамеренно вводила людей в заблуждение, будто среди обманываемых было
много таких, которые тоже все понимали, но принимали участие в обмане,
извлекая для себя выгоду. Реальная история огромной страны не имеет ничего
общего с таким взглядом на нее как на результат интрижек, своекорыстных
махинаций и криминальных действий.
В реальности происходило формирование нового человека, адекватного новым
условиям существования. Когда речь идет о многомиллионных массах людей,
бессмысленно рассчитывать на то, что идеологическое воспитание сделает людей
именно такими, как хочется воспитателям, и сделает такими всех. В воспитании
масс людей принимает участие множество факторов. Их воздействие на людей
различно, порою противоположно по результатам. И лишь какая-то часть людей
поддается обработке в желаемом духе. Если не все в людях становится таким,
как хотелось бы, и если не все люди становятся такими, как хотелось бы, это
не означает, что система воспитания потерпела крах. Эффективность системы
воспитания масс оценивается по тому, что она все-таки внесла в общий процесс
формирования сознания людей и какую роль этот вклад сыграл в историческом
процессе в данную эпоху. Я утверждаю, что система идейного воспитания,
сложившаяся в стране после революции и достигшая расцвета в тридцатые годы,
блестяще выполнила ту историческую задачу, какая на нее и возлагалась
объективно. Благодаря этой системе до[92] статочно большое число людей было
сделано таким, как требовалось обстоятельствами, и массы людей были
приведены в такое состояние, какое требовалось этими обстоятельствами. То,
что в стране было сделано в смысле социальной, экономической и культурной
революции, было бы невозможно без идейного воспитания масс людей. И что бы
ни говорили о поведении миллионов людей в период войны, якобы
свидетельствовавшем о крахе советской системы и идеологии, на самом деле
именно война была самой показательной проверкой эффективности мощнейшей
системы идейного воспитания тех лет.
Говоря так, я вовсе не хочу петь дифирамбы этой системе. Я хочу лишь
обратить внимание на то, с каким могучим механизмом обработки сознания людей
я имел дело в те годы. Легко быть критически настроенным теперь, когда годы
миновали и даже сами советские лидеры заговорили как диссиденты. А
перенеситесь мысленно в прошлые годы, в условия тридцатых годов! И
представьте себя мальчишкой, живущим в массе людей, охваченным грандиозными
иллюзиями и столь же грандиозным страхом усомниться в них, испытывающим на
себе ежечасно и ежедневно действие гигантского механизма идеологической
обработки! Это теперь, когда лавина истории уже пронеслась и вы смотрите на
прошедшее, находясь в полной безопасности и имея сведения о том, что
причинила лавина, можно позволить себе смотреть на все свысока и с
насмешкой. А что было бы с вами, если бы вы, ничтожная песчинка, оказались
на пути великой лавины истории?! Я был такой ничтожной песчинкой. Я еще не
знал, что я сам есть такое, в какой исторической ситуации оказался, что из
себя представлял исторический поток, захвативший меня, я был одним из
бесчисленных объектов воздействия общества - объектом воспитания и
самовоспитания гигантского социального организма с гигантской системой
обработки сознания людей.
Механизм идейного воздействия на человека не сводился к специальным
учреждениям и людям, к специальным урокам и словам. Дело в том, что он
пронизывал все мое социальное окружение, организовывал буквально всех людей
на это дело. Этим была прониза[93] на вся жизнь, и уклониться от этого было
невозможно даже при желании. Но и желания этого не было. Когда у меня
созрело желание пойти против этого всеобщего потока, я все-таки сумел
чего-то добиться. Но тогда, в 1933 году и первые годы жизни в Москве, я, как
и все, был во власти этого потока. Более того, я был захвачен, может быть,
