не столько к истине, сколько к удовлетворению своих личных целей за счет
темы. Истина оказывается делом второстепенным. Тема советской
коллективизации дает классический пример на этот счет. На эту тему написаны
тонны слов. Найти в них крупицу истины еще труднее, чем найти жемчужину в
навозной куче. Уже находясь в эмиграции, я пытался высказать о
коллективизации то, что пережил сам и видел своими глазами, на меня обрушили
самые нелепые и несправедливые обвинения, в их числе - обвинения в защите
сталинизма. И это делали в отношении человека, который в семнадцать лет
встал на путь антисталинизма и пострадал из-за этого! Хотел бы я знать, как
бы вели себя нынешние храбрые критики Сталина, если бы оказались в Советском
Союзе в 1939 году!
В силу особенностей, о которых я говорил выше, наш район был всей
предшествующей историей подготовлен к коллективизации. Думаю, что в этом
отношении он был типичен для России. Крестьяне не были собственниками земли.
Единоличность хозяйства заключалась лишь в том, что семья индивидуально
использовала отведенные ей участки земли. Землю нельзя было продать и даже
передать другим во временное пользование за плату. Революция ликвидировала
помещичье землевладение. Производительность крестьянского труда была низкая.
Продукты труда продавались лишь в исключительных случаях. Это не было
источником регулярного дохода. Многие работы выполнялись коллективно
(починка дорог, рытье прудов, сенокос). Коллективизация не была для крестьян
чем-то абсолютно новым и неожиданным. [54]
О колхозах стали говорить еще до того, как коллективизация началась
практически Неподалеку от нашей деревни возникла коммуна в духе идей
социалистов-утопистов. Она стала предметом насмешек и скоро развалилась. Так
что не любое насилие сверху могло быть принято массами крестьян. Если
колхозы и были насилием, как принято теперь думать, то это было насилие
особого рода: оно было формой организации добровольности. Иначе колхозы не
уцелели бы, несмотря ни на какие репрессии. Ведь и в основе закрепощения
крестьян в России в шестнадцатом и семнадцатом веках лежала добровольность.
Суть проблемы рабства состоит не в том, почему людей заставляют становиться
рабами, а в том, почему они позволяют превращать себя в рабов.
О колхозах говорили с насмешкой. Особенно потешались над тем, что якобы
вся деревня будет спать под одним одеялом и есть из одной чашки. Одна
доверчивая, но очень жадная старуха приобрела огромную ложку, дабы "не
упустить своего" из общей чашки. Но насмешки не помешали юмористам
единодушно и без эксцессов вступить в колхоз. Лишь немногие отказались.
Отказалась та жадная старуха, узнав, что общей чашки не будет. Отказался мой
дед и один из односельчан. Последний собрал пожитки, забрал семью и уехал в
Ленинград. Дом со всем хозяйством он просто бросил. Лошадь привязал на
станции к столбу. Такие поступки стали возможными потому, что потеря
хозяйства не превращалась в катастрофу, а при наличии возможности иметь
работу в городе не переживалась очень сильно.
Крестьяне отдали в колхоз лошадей, часть коров и овец, инвентарь,
хозяйственные постройки. Они продолжали пользоваться ими, но уже как
достоянием колхоза. Ликвидировали межи. Колхозу дали кое-какие машины.
Появились трактора. Одна из идей колхозов и состояла в том, что в условиях
единоличного хозяйства было невозможно использование машин. Хотя в конечном
итоге производительность колхозов оказалась низкой, государство получило
дешевую рабочую силу в городах за счет бегства и вербовок крестьян в города
и на стройки в отдаленных районах страны. Кроме того, государство получило
возможность выжимать из деревень [55] организованно и почти даром продукты
питания для городов и армии.
Существует устойчивое мнение, будто колхозы были выдуманы сталинскими
злодеями из чисто идеологических соображений. Это чудовищная нелепость. Идея
колхозов не есть идея марксистская. Она вообще не имеет ничего общего с
классическим марксизмом. Она не была привнесена в жизнь из-за теории. Она
родилась в самой практической жизни реального, а не воображаемого
коммунизма. Идеологию лишь использовали как средство оправдания своего
исторического творчества. Сейчас, когда история сделала свое дело, даже
советские вожди рассматривают сталинскую колхозную политику как ошибочную и
противопоставляют ей некий ленинский (и бухаринский) кооперативный план. Не
знаю, чего в этом больше - идиотизма или подлости. Ленинский кооперативный
план был совершенно невразумительный и нелепый. Ленин просто понятия не имел
о реальности коммунизма. Сталин уже не имел ленинских иллюзий. Он был
циничен. Но именно его цинизм больше отвечал исторической неизбежности, чем
все прочие программы. Одно дело - бумажные проекты. И другое дело - реальные
проблемы реальной страны. Я утверждаю, что низкая производительность труда и
другие критикуемые теперь явления колхозов были проявлением общих
закономерностей коммунистического социального строя, а не специфически
колхозных недостатков. Последние лишь усилили действие общих причин. В
колхозах сущность коммунизма обнаружилась в наиболее острой и заметной
форме. Дело не в ошибках Сталина. Дело в самом существе той реальности, в
которой действовал Сталин. Сталин делал ошибки, но не больше, чем Хрущев или
Брежнев.
Все "прелести" колхозной жизни сразу же обнаружили себя в жестокой и
вместе с тем в карикатурно усиленной форме: обезличка, бесхозяйственность,
моральная деградация, преступления, ничтожная плата за труд и прочие
общеизвестные явления привычного теперь советского образа жизни. Началось
такое бегство людей из деревень, какого еще не знала русская история. Многие
завербовывались на стройки на север и в Сибирь, лишь бы избавиться от
колхозов. Призванные в армию [56] ребята почти совсем не возвращались домой.
Деревни стали пустеть и исчезать с лица земли. В деревнях остались лишь
старики и семьи, которым некуда было бежать. В район стали переселяться люди
из других мест, в основном нищие и малограмотные. От прежней культуры не
осталось и следа. Началось безудержное пьянство и примитивное воровство.
Почти все оставшиеся в наших местах мужчины побывали председателями колхозов
и другими "начальничками", спились, попали в тюрьму. Когда я в 1946 году
попал в наш "медвежий угол", там почти совсем не осталось мужчин - погибли в
тюрьмах или на войне. Исторический скачок обошелся России дорого.
Мать вступила в колхоз по очень простой причине: с такой семьей жить в
городе было бы невозможно. Она избрала единственно правильную тактику:
растить детей и постепенно отправлять в Москву. Отец в колхоз не вступил,
поскольку считался постоянным жителем Москвы (имел московскую прописку и
жилплощадь). Матери пришлось проработать в колхозе шестнадцать лет. Только
русская женщина могла выдержать эти каторжные годы. Потому описания
сталинских лагерей на меня не произвели сильного впечатления: я видел и
пережил сам кое-что похуже.
Сестра Анна с двенадцати лет начала работать в колхозе наравне со
взрослыми. Я работал в колхозе каждое лето во время школьных каникул. Летом
1938 года я за два месяца заработал столько трудодней, сколько взрослые
зарабатывали за полгода. За это мне выдали два пуда овса. Но и это было
серьезным подспорьем семье.
ДОСТОИНСТВА КОЛХОЗОВ
Стоило мне только заикнуться о достоинствах колхозов, как мои слушатели и
читатели, привыкшие делить все на абсолютное зло и абсолютное добро, сразу
же усмотрели в этом апологетику сталинизма. Но реальный процесс жизни
многосторонен и противоречив. Его не сведешь к одной простой формуле. В нем
участвуют многие люди, имеющие различные интересы и находящиеся в различных
отношениях к происходящему. Кол[57] хозная жизнь имела не только недостатки,
но несомненные достоинства. Достоинства не абсолютные, а относительные. И
временные. Но все-таки достоинства, с точки зрения охваченных колхозами
людей. Люди освободились от тревог за хозяйство. Раньше они ночей не спали в
страхе, что из-за плохой погоды пропадет урожай. Теперь им стало наплевать
на погоду и на урожай. Они даже стали радоваться плохой погоде. Когда
начинался дождь, бросали дела, собирались в сарае и часами точили лясы, т.
е. болтали и смеялись. Появилось полное безразличие к тому, что делалось в
колхозе. Все усилия сосредоточились на приусадебных участках, оставшихся в
индивидуальном пользовании. Множество людей превратилось в начальничков, что
позволяло им жить безбедно и легко. То, что их регулярно сажали в тюрьму, не
сокращало числа желающих занять их место. Внутри колхозов появились
должности, позволявшие их обладателям безнаказанно воровать колхозное добро.
Молодые люди получили возможность становиться трактористами, механиками,
учетчиками, бригадирами. Вне колхозов появились "интеллигентные" должности в
клубах, медицинских пунктах, школах, машинно-тракторных станциях. Совместная
работа многих людей становилась общественной жизнью, приносившей развлечение
самим фактом совместности. Собрания, совещания, беседы, пропагандистские
лекции и прочие явления новой жизни, связанные с колхозами и сопровождавшие
их, делали жизнь людей интересней, чем старая. На том уровне культуры, на
каком находилась масса населения, все это играло роль огромную, несмотря на
убогость и формальность этих мероприятий. Эти факторы постепенно теряли
значение по мере обезлюдивания деревень. Но они сохраняли значение в тех
местах, которые становились точками концентрации оставшегося и вновь
прибывавшего населения.
ОТНОШЕНИЕ ЛЮДЕЙ К КОЛХОЗАМ
Чтобы правильно оценить суть дела, надо встать на позиции тех людей,
которые были участниками исторического процесса. С нынешними мерками
посторонних [58] морализаторов в нем ничего не поймешь. Я неоднократно
спрашивал мать и других колхозников во время приездов в деревню и позднее о
том, согласились бы они снова стать единоличниками, если бы такая
возможность представилась. Все они наотрез отказались. Старый строй жизни
рухнул безвозвратно. Простые люди на уровне здравого смысла понимали, что
возврат в прошлое невозможен. Колхозы им казались если не мостиком в
будущее, то принудительной силой, толкавшей их в будущее. Массы населения
понимали, что об улучшении условий жизни надо было думать уже на основе
произошедшего перелома. Лишь высокообразованные мудрецы, не имеющие ни
малейшего понятия о сущности реального процесса жизни и равнодушные к
судьбам участников этого процесса, до сих пор занимаются суемудрием по
принципу "что бы было, если бы было не так, как было".
В проблеме отношения людей к коллективизации интереснее другое.
Традиционный коллективизм жизни делал людей неспособными именно к
коллективным формам протеста. Люди реагировали на удары судьбы
индивидуально, причем не в форме активного протеста, а в форме пассивных
поисков выхода. Люди уклонялись от социальной борьбы, устраиваясь
поодиночке. Они воспринимали происходящее как должное, как природную
катастрофу. Думали лишь об одном: выжить. Проблема заключалась не в том,
чтобы избрать лучшую форму жизни - никакого выбора не было, - а в том, чтобы
выжить в любой форме, предоставляемой обстоятельствами.
Не раздался ни один голос протеста. Я знаю лишь об одном случае,
отдаленно напоминавшем протест. Вышло постановление высших властей о
передаче земли "в вечную собственность колхозов". Одна женщина, мать пятерых
