Уралсовета не согласился.
Словом, роль Войкова в уничтожении семьи императора в дополнительных
доказательствах не нуждается. Он был одним из самых ярых сторонников этой
жестокой по отношению к детям Николая меры. Великая французская революция в
свое время казнила короля и королеву, но не тронула дофина. В Екатеринбурге
не пощадили больного наследника Алексея - возможно, с целью обрубить царский
род навсегда.
Палачи выполнили поставленную перед ними задачу. И были обласканы и
вознаграждены Кремлем. Все участники злодейского убийства царской семьи
получили высокие и "хлебные" посты в Москве. Юровский стал руководить
московской ЧК, а после Гохраном, Голощекин - Казахстаном, Сафаров -
комсомолом, Белобородов - НКВД.
По моральным качествам они одного поля ягоды. Юровский был бесчувственным
палачом, не знающим, что такое муки совести, и в тридцать восьмом году
скончался от рака, Голошекин - дегенератом, его расстреляли свои в сорок
первом, Сафарова постигла та же участь, Белобородова - тоже, к тому же его
еще поймали за руку на краже крупной суммы денег.
Нет никаких сомнений, что и Войков был выдвинут на работу в Москву, а
потом и за границу исключительно за участие в палаческой акции в
Екатеринбурге. По своим моральным качествам он тоже не отличался от других
убийц из этой галереи.
По воспоминаниям Бесед овского, Войков был высокого роста, с подчеркнуто
выпрямленной фигурой, с неприятными, вечно мутными от пьянства и наркотиков
глазами, с жеманным голосом, а главное, с беспокойнопохотливыми взглядами,
которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин. Печать театральности
лежала на всей его фигуре. Он производил впечатление провинциального
светского льва. Говорил всегда искусственным баритоном, с длительными
паузами, пышными фразами, непременно оглядывался вокруг, как бы проверяя,
произвел ли он должный эффект на слушателей.
У сотрудников посольства зрели подозрения относительно нормальности его
повышенной чувствительности к дамскому полу. Женщины, с которыми он
запирался в своем кабинете, намекали на извращенность его половых чувств.
Подозрения усилились, когда посланник "вышел на улицу". По ночам он шлялся
по глухим улицам Пражского предместья, а потом занимал скамейки в парке с
какими-то дамами.
Впрочем, не исключено, что "господин посланник" прикидывался сексуальным
маньяком, чтобы отвести от себя подозрения в той деятельности, которую он не
хотел афишировать. Передвижения Войкова по городу и его ночные контакты
фиксировались. Они прекратились после того, как польское министерство
иностранных дел официально предупредило: оно не имеет права вторгаться в
личную жизнь господина посланника, но желает поставить его в известность,
что на глухих варшавских улицах нередко прохожих увечат, а посему жизни
Войкова грозит опасность. Наверное, польским спецслужбам стало кое-что
известно о его конспиративных делах, которые он маскировал под любовные
похождения. Ведь посол - не рядовой сотрудник посольства, его просто так из
страны не выдворишь.
Стало быть, оценка, данная Войкову Беседовским, не верна? Посол в Варшаве
не был бабником? Истина, скорее, посередине. Уж кого-кого, а Войкова к числу
бесцветных личностей не отнесешь. Жить он любил красиво, на широкую ногу. И
рисковать тоже.
Авантюризм, азарт были его врожденными чертами. Он не мог без чувства
опасности. При нем несгораемые шкафы в секретных комнатах посольства были
переполнены взрывчаткой, ручными гранатами, оболочками бомб. Одно время он
носился с идеей убить маршала Пилсудского, который в результате военного
переворота пришел к власти.
Наверное, в Войкове проснулся бывший боевик. Хотя он в нем никогда не
засыпал. Постпред не терпел спокойной жизни. Ему нужны были таинственные
встречи, секретные совещания, подпольная работа. Размеренная жизнь вызывала
у него депрессию, тоску. Он приобрел моторную лодку, гонял на ней по Висле,
устраивая во время этих прогулок совещания с членами подпольного ЦК польской
компартии и комсомола. На носу лодки развевался советский флаг, отбивавший у
полиции желание ее остановить и проверить документы у подозрительных
пассажиров.
На этой моторке Войков совершил и вовсе дерзкий поступок. Видному
польскому коммунисту Лещинскому удалось бежать из кабинета судебного
следователя. Он укрылся в советском посольстве. Ночью Войков сел за руль
автомобиля и лично вывез беглеца к пристани, где стояла его моторная лодка.
На ней полпред перевез Лещинского в Данциг. Советский флаг освобождал судно
от таможенного досмотра польской пограничной стражи.
Многие сумасбродные, на грани смертельного риска, поступки Войкова до сих
пор не преданы огласке. Но и то, что известно, поражает несоответствием
дипломатическому статусу. Взять хотя бы его идею об устранении Пилсудского.
Войков неоднократно обсуждал технические детали теракта против главы
польского государства с работниками ОГПУ, работавшими под крышей посольства.
Но на покушение такого уровня нужна была санкция как минимум Дзержинского.
При очередной поездке в Москву Войков поднял этот вопрос, но Дзержинский,
даже не советуясь в Политбюро, дал отрицательный ответ.
За время своего пребывания в качестве полномочного представителя
советского правительства в Варшаве Войков успел нажить себе врагов и среди
руководства торгпредства, поскольку бесцеремонно вторгался в чисто
коммерческую сторону сделок. Слухи о самоуправстве посланника все чаще
долетали до Кремля. Возможно, они сознательно раздувались и
преувеличивались, поскольку самонадеянный полпред затрагивал интересы
торгового ведомства, не любившего, чтобы в его дела кто-то вмешивался.
Наверное в целях нейтрализации настырного посланника возникло дело о
таинственной пропаже из его несгораемого ящика значительной денежной суммы.
Войков разъяснял, что, сжигая некоторые секретные бумаги, срок хранения
которых истек, нечаянно бросил в огонь и несколько тысяч долларов. При этом
называл свидетеля - секретаря посольства, в присутствии которого все
происходило. Свидетель, однако, заявил, что в сожжении бумаг не участвовал и
никаких пылающих в огне долларов не видел.
В Центральную контрольную комиссию подбросили новый компромат - документы
Политбюро, которые Войков якобы держал в легко доступных местах. Москва
вдруг запросила сведения о числе дипломатических раутов, приемов, балов.
Оказывается, поступили сигналы о том, что посольство получает в огромных
количествах икру, балыки и другие деликатесы, а также горячительные напитки
без соответствующего оформления. Назревала крупная неприятность, которая
могла обернуться для Войкова отзывом из Варшавы. В польской печати появились
сообщения о предстоящем отъезде советского посланника в Москву - правда, без
указания причин.
И тут вмешался господин случай.
ПОЕЗД ИЗ ЛОНДОНА
Седьмого июня 1927 года Войков на посольской машине в сопровождении
сотрудника полпредства Юрия Григоровича приехал на Главный Варшавский
вокзал.
Было без пяти минут девять часов утра. Вот-вот должен подойти скорый
поезд из Лондона, который следовал через Берлин на Варшаву.
Накануне Войков получил сообщение, что этим поездом едет полпред в Англии
Аркадий Павлович Розенгольц. В Варшаве он должен пересесть на московский
поезд. Войков прибыл на вокзал, чтобы встретить коллегу и оказать ему в
случае необходимости помощь.
Поезд на Москву отправлялся из Варшавы в девять часов пятьдесят пять
минут утра. Следовательно, у Аркадия Павловича менее часа времени. Маловато
для обстоятельного разговора, но достаточно, чтобы попить кофе в
железнодорожном буфете и узнать подробности неприятного инцидента в Лондоне,
о котором раструбили варшавские газеты.
Розенгольц был на год моложе Войкова, но успел зарекомендовать себя на
партийном, военном и дипломатическом поприще. Они неплохо знали друг друга,
часто встречались на различных совещаниях. И хотя партийный стаж Розенгольц
имел на два года короче, послужной список у него был что надо: успел
побывать членом Реввоенсовета СССР, возглавлял управление ВоенноВоздушных
Сил РККА. С военной работы в 1925 году перешел на дипломатическую, получив
престижную должность полпреда СССР в Англии.
И вот в конце мая Лондон заявляет о разрыве дипломатических отношений с
Москвой. Полпреду Розенгольцу вместе со всем советским персоналом предложено
покинуть Британию в течение десяти суток. Они и возвращаются на родину этим
поездом.
Польская пресса с удовольствием смаковала подробности скандала. Высылку
советских дипломатов объясняли тем, что они занимались шпионской и подрывной
деятельностью.
В середине мая большая группа лондонских полицейских в форме и в штатском
приехала к дому номер сорок девять по улице Мургейт. Там размещалось
официальное торговое представительство СССР в Великобритании, а также
совместное советско-британское акционерное общество "АРКОС",
зарегистрированное в соответствии с английскими законами.
Полицейские ворвались в здание торгпредства в половине пятого дня и
учинили повальный обыск, который продолжался до полуночи. Предварительно
были отключены все телефоны, чтобы никто из сотрудников не сумел никуда
позвонить. Полиция изъяла всю почту и даже шифры, которыми торгпредство
пользовалось легально. Не обошлось и без силовых приемов - некоторые
сотрудники оказали сопротивление.
Полиция подозревала, что помимо торговой в здании занимаются еще какой-то
деятельностью, явно незаконной. Искали некий особо секретный английский
документ, который, по всем данным, попал в это здание и ради которого был
устроен полицейский налет. И хотя обнаружить его не удалось, в советском
офисе нашли другие доказательства шпионской и подрывной деятельности
Советов.
Назавтра Москва выступила с протестом по поводу проведения этой акции.
Найденные шпионские свидетельства были объявлены фальшивками. Их поставили в
один ряд с теми "документальными материалами", которые время от времени
появлялись в западной прессе и призваны были свидетельствовать о "зловещих
планах" ОГПУ и Коминтерна, направленных якобы на потрясение экономических и
политических устоев западного мира. Внешне подлинность документов не
вызывала сомнений - их стиль, лексика, реквизиты, подписи должностных лиц -
все было как настоящее.
"Правда" разъясняла: фальшивки, опубликованные в западных газетах,
спровоцировали тяжкие, трагические последствия - казни болгарских
коммунистов, будто бы готовивших по заданию Коминтерна взрыв собора в Софии,
налет немецкой полиции на советское торгпредство в Берлине и теперь вот
английской - на представительство в Лондоне. Престижу и интересам нашей
страны, только-только начавшей выходить из международной изоляции, был
нанесен значительный ущерб.
Войков в душе посмеивался, читая эти комментарии. Надо будет спросить у
Розенгольца, на чем в действительности прокололся "АРКОС".
Между тем, свистя и пыхтя, к перрону подходил лондонский поезд. Войков
увидел в окне лицо Розенгольца и поспешил к вагону.
Однако поговорить откровенно им не удалось. Вокруг сновали люди. И
Войков, и Розенгольц допускали, что среди них были и такие, кого приставили
к советскому дипломатическому персоналу еще в Лондоне.
В скромном зале вокзального буфета, куда советские посланники зашли,
чтобы скоротать время за чашечкой кофе, тоже не было условий для
конфиденциальной беседы. Говорили о пустяках - о погоде, дорожных
