проживавшие тогда в Швейцарии, поддержали план Ленина о возвращении на
родину. Было немало и таких, кто открыто осуждал Ленина за эту затею.
Войков, как видим, в их число не входил.
О том, что он не был единомышленником Ленина, говорит и тот факт, что по
возвращении в Россию Войков по-прежнему пребывал в рядах меньшевиков. Более
того, он даже некоторое время работал в министерстве труда Временного
правительства - того самого правительства министров-капиталистов, к
свержению которого призывал Ленин.
В качестве эмиссара этого правительства летом 1917 года Войков прибыл в
Екатеринбург. Здесь с ним произошла непонятная метаморфоза - в августе он
перешел на сторону большевиков. В октябрьские дни он уже был членом
Екатеринбургского военно-революционного комитета.
После прихода большевиков к власти Войков становится комиссаром
продовольствия Уральской области и членом областного исполнительного
комитета.
В конце 1918 года его повысили в должности - перевели в Москву и
назначили членом коллегии Наркомата продовольствия. Затем он работал в
Центросоюзе, в правлении треста "Центролес". Последняя должность перед
переходом на дипломатическую работу - член коллегии Наркомата внешней
торговли.
По данным все того же Григория Беседовского, из Внешторга Войков был
изгнан с громким скандалом, со строгим партийным выговором. Наказан он был
за систематическое разворовывание ценных мехов, которые раздаривал своим
бесчисленным приятельницам.
Благодаря связям в кремлевских кругах Войков всплыл на дипломатическом
поприще. В октябре 1921 года его назначили главой делегации РСФСР и УССР в
смешанной советско-польской комиссии по передаче Польше культурных
ценностей, эвакуированных в годы первой мировой войны в Россию.
В октябре 1924 года его неожиданно назначили советским посланником в
Варшаву.
Польша в те годы занимала особое положение в ряду стран, с которыми
граничил Советский Союз. Кремлевское руководство внимательно наблюдало за
событиями в Германии, в которой нарастало революционное движение. Из Москвы
в Берлин и обратно постоянно курсировали эмиссары Коминтерна. Следовали они
через Варшаву.
Сегодня известно, что были намечены даже члены правительства советской
Германии. Ядром немецкого Совнаркома должны были стать Пятаков и Ларин - по
хозяйственной линии, Уншлихт, Берзин и Тухачевский - по военной. Ягода и
Петере - по линии ГПУ. Подбирались кадры партийных работников, владевших
хотя бы немного немецким языком, для переброски в Германию.
Посланником в Польше до назначения Войкова был Леонид Оболенский - из
рода знаменитых русских кйязей. Прекрасное образование, европейские языки,
светские манеры... Ему протежировал секретарь ЦК РКП(б) Крестинский,
которому Оболенский до революции оказывал ряд мелких услуг.
И вот Оболенского сняли, а вместо него назначили новичка-дилетанта.
Крестинскому, который пытался вступиться за своего протеже, популярно
объяснили: ситуация в Польше такова, что необходимость в
посланниках-чистюлях, подобных Оболенскому, отпала, и требуются люди,
имеющие опыт боевой оперативной работы. Одной из причин снятия Оболенского
было то, что он мягкотело согласился с требованием польских властей о
немедленном выезде из Варшавы шестерых работников ГПУ и Разведупра,
действовавших под крышей советского посольства. Мол, обстановка, наоборот,
требует усиления присутствия этих "посторонних ведомств". А посол должен
умело руководить ими.
Аристократ Оболенский с его старорежимными представлениями о
дипломатическом этикете явно не годился для той роли, которую отводила ему
Москва. Например, в Варшаве русские офицеры-эмигранты избили сотрудника
советского посольства Кравченко, по совместительству работника ГПУ. В ответ
Москва принимает решение об избиении четырех польских дипломатов. Оболенский
получает протест польских властей - Кравченко избивали не поляки, а ваши же
русские офицеры-эмигранты, за действия которых власти ответственности не
несут. Возмущенный Оболенский сообщает об этом в Москву, поскольку тонкий ум
и европейское воспитание не приемлют подобного рода "дипломатических"
средств воздействия. В Москве, получив депешу, огорченно восклицают:
"Товарищ недопонял... ".
Войков, в молодости прошедший школу боевиков, хорошо знакомый с работой
чекистов, для этой роли годится больше. Но почему именно Войков? Он ведь не
дипломат.
Официальная Варшава тоже против его назначения, но отнюдь не из-за того,
что он не обладает необходимыми профессиональными данными. Польское
правительство не соглашается принять Войкова в качестве советского
посланника совсем по иным мотивам. Министерство иностранных дел Польши через
своего посла в Москве доводит до сведения руководства советского НКИД, что
польскую сторону устроила бы другая кандидатура.
Руководитель внешнеполитического ведомства Чичерин настораживается - это
уже второй случай отказа Войкову в агремане. Два года назад такое же решение
приняло британское правительство, когда в Москве попытались назначить
Войкова советским официальным агентом в Канаде.
Чичерин докладывает Политбюро о нежелании Польши иметь у себя
представителя советского правительства в лице Войкова. Почему? Чичерин
отвечает: польская пресса развернула яростную кампанию против назначения
Войкова, и правительство не может не прислушаться к голосу народа.
- С каких это пор польское правительство стало руководствоваться
интересами народа? - подал голос Сталин. - Насколько нам известно,
правительство Польши - буржуазное... Здесь, наверное, совсем иная причина...
- Причина, Иосиф Виссарионович, в том, что Войков участвовал в
екатеринбургском акте, - сказал Чичерин.
- В екатеринбургском? - переспросил Сталин. - А что они увидели здесь
предосудительного?
Генсек сделал логическое ударение на слове "они".
- А разве в девятнадцатом веке польские демократы не мечтали вместе с
русскими о цареубийстве? Пожалуйста, вот Пушкин: "Самовластительный злодей,
тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей со злобной радостию
вижу". На эту же тему можно найти и у польских поэтов.
- У Адама Мицкевича, например, - подсказал образованный Чичерин.
- Никаких уступок. Они еще будут указывать нам, кого присылать, -
возмутился Молотов.
- Войков, кажется, прямого участия в расстреле бывшего царя не принимал,
- заметил Троцкий.
Сталин выслушал мнения других членов Политбюро и подытожил:
- Поручим товарищу Чичерину сообщить польскому министру иностранных дел
нашу точку зрения. Форма сообщения - по усмотрению товарища Чичерина.
Допускаю, что это может быть его личное письмо.
Чичерин поручение Политбюро выполнил - направил министру иностранных дел
Польши графу Скшинскому личное послание, в котором напомнил и стихотворение
Пушкина, и стихотворение Мицкевича. Последнее, кстати, на польском языке.
Письмо заканчивалось категорическим заверением, что Войков не принимал
никакого участия в убийстве семьи Романовых.
Аргументы советского наркома показались Варшаве убедительными, и она
согласилась на назначение Войкова посланником. В ноябре 1924 года он уже
приступил к своим новым обязанностям. Русская эмиграция в Польше провела
серию акций протеста, что спустя три года после расправы с Войковым на
перроне Варшавского вокзала дало основание Кремлю заявить о ее причастности
к этому теракту.
Акции протеста против назначения Войкова посланником в основном сводились
к публикациям в эмигрантской печати и пикетированию у здания советской
миссии. Люди держали в руках плакаты, обвинявшие Войкова в расстреле царской
семьи.
Войков называл это клеветническими измышлениями.
Однако сегодня на основе рассекреченных документов об убийстве Николая II
и его семьи можно сделать однозначное заключение о причастности Войкова к
екатеринбургской трагедии.
Конечно, лично он наган к императорскому затылку не приставлял, как и не
целился в лоб супруги царя и их детей. Непосредственных исполнителей хватало
и без него. Их имена установлены - Юровский, Ермаков, Никулин. Известны и
фамилии семерых иностранных наемников, среди которых мадьяр Имре Надь.
Возможно, это тот самый венгерский коммунист Имре Надь, повешенный в 1956
году в Будапеште на воротах тюрьмы.
Но и руки Войкова обагрены кровью невинных жертв, хотя при подготовке
убийства он отвечал за "хозяйственные вопросы". Свои знания по химии,
полученные в Женевском университете, он применил только один раз, и то - при
уничтожении трупов! Перед тем, как их сжечь, Войков снял с одного трупа
перстень с большим рубином и носил его без зазрения совести.
В архиве следователя Соколова, который первым проводил расследование
обстоятельств убийства царской семьи после взятия белогвардейцами
Екатеринбурга, сохранилась записка, написанная от руки Войковым: "Предлагаю
выдать еще три кувшина японской серной кислоты предъявителю сего. Областной
комиссар Екатеринбурга Войков". Тела Романовых плохо горели, и получивший
европейское образование химик понял, что запрошенной предварительно серной
кислоты недостаточно. Керосина и спирта хватило. Войков предусмотрел даже
сукно для заворачивания трупов. Наверное, сказались навыки боевика.
Еще в горбачевские времена был установлен состав комиссии, которая
занималась подготовкой убийства царской семьи. Четвертым в списке значился
Войков. Комиссия собиралась несколько раз - обсуждался порядок расстрела и
способ уничтожения мертвых тел. Вот здесь и были востребованы его химические
знания.
Нашлось применение и французскому языку, которому Войков обучался в
Женеве.
По найденным новым документам, прямое убийство сначала не
предусматривалось. Ликвидировать царя и его семью пытались с помощью
хитроумного плана, целью которого была организация инсценировки побега
императора.
Однажды в булочке, поданной к чаю, Николай II обнаружил искусно
запеченную в тесто записку. Она была на французском языке. Царь прочел ее.
Ему предлагалось бежать. В конце стояла подпись: "Офицер".
Он должен был дать ответ тоже по-французски.
Однако Николай II по каким-то причинам предложение не принял и на записку
не ответил. Предположив, наверное, что он колеблется, неизвестный "офицер"
снова дал о себе знать и снова запиской в булочке. Таких посланий царь
получил несколько.
Письма были настолько искренними и горячими, что адресат готов был
поверить в чистоту замыслов их автора. Но что-то удерживало царя от
необдуманного поступка. Он так и не решился на предложенный ему вариант
побега.
И правильно поступил. Потому что этим "офицером" был не кто иной, как
Петр Войков. Это он сочинял письма по-французски. Замысел чекистов
заключался в том, чтобы спровоцировать царя на побег, добиться от него
письменного согласия на предложение мифического офицера и организовать
спектакль с бегством, во время которого ликвидировать царскую семью,
предъявив письменные доказательства заговора. Но царь на провокацию не
поддался. Поэтому чекистам оставалось только прямое убийство.
В эмифантской литературе описано свидетельство одного из сотрудников
советского посольства в Варшаве, которому Войков рассказывал о своем
варианте истребления царской семьи. По словам Войкова, его проект был самым
"чистым". Он предлагал довезти царское семейство до ближайшей полноводной
реки и, расстреляв, потопить в реке, привязав гири к телам. Но президиум
