возрасту. Бреннан невольно застонал. Однако на этот раз он быстро
справился с охватившим его страхом и вернулся в кабинет.
Нож все еще торчал из паркета. Рукоятка была обагрена его, Бреннана,
кровью. Филипп вытащил из пола кинжал и попробовал стереть кровь
салфеткой. Но кровь только размазалась по всему телу и лику Христа.
Бреннан возвратился в ванную, вымыл нож и, осторожно вытерев его
полотенцем, снова поднялся в свой кабинет. Выдвинув там ящик письменного
стола, Филипп достал из него кинжал, врученный де Карло. Затем собрал
все кинжалы вместе, расположив их в форме креста.
К нему были обращены шесть ликов Христа, искаженных агонией, шесть
ликов, от которых он не в силах был оторвать взгляд. Он как будто
смотрел на колеблющееся пламя костра - завораживающее, манящее и в то же
время будоражащее неведомые глубины души.
Он не помнил, сколько вот так, зачарованно простоял. Услышав скрип
входной двери, он вздрогнул. Затем сдвинул кинжалы в кучу и спихнул их в
ящик стола. Он только-только успел их спрятать, как в кабинет вошла
Маргарет.
Бреннан поздоровался с женой и задумался над тем, что он будет делать
дальше.
***
Этот день был, пожалуй, самым жарким в году. К тому же он выдался еще
и на редкость влажным. Бухер и Дэмьен неспешно прогуливались по
Пирфордскому парку. Собака не отставала от них. В жужжание пчел
вплеталось стрекотанье кузнечиков; высоко в небе заливался жаворонок.
Презрительно хмыкнув, Дэмьен оборвал сентиментальное замечание Бухера
насчет "оркестра природы". Юноша выглядел очень плохо: лицо - белое, как
простыня, со следами чрезвычайной усталости. Подобная усталость не
присуща молодости. Да и загар как будто вовсе не приставал к юноше.
Кстати, в яркие, солнечные дни Дэмьен Торн-младший ощущал особую
подавленность, а под глазами появлялись синяки, да и щеки словно
вваливались.
- Ну что, подготовка к совещанию завершена? - осведомился юноша.
- Да, сделано вроде все возможное. Почва для него подготовлена.
- Вот-вот. Именно почва подготовлена. Пришло время собирать урожай.
Бухер решил было уточнить, что Дэмьен имеет в виду, но не успел и рта
раскрыть. Юноша остановился, как вкопанный. Потом резко обернулся,
всматриваясь в даль, туда где темнела полоска деревьев. Бухер обратил
свой взгляд туда же. В нескольких сотнях метров от них солнечные блики
переливались в листве деревьев - и больше ничего и никого. Внезапно
собака громко зарычала, шерсть на ее загривке встала дыбом.
- Он прислал за мной своего раба, - произнес Дэмьен. - Лакей Божьего
Сына явился сюда, чтобы уничтожить меня.
Только Дэмьен проговорил эти слова, собака рванулась с места и
бросилась в сторону деревьев, залитых солнечным светом. А юноша
продолжал:
- Я чувствую Его присутствие повсюду. Он проникает мне в душу.
Жалость Его пронизывает меня до мозга костей.
Бухер вздрогнул. Он прекрасно понимал, что имеет в виду Дэмьен. На
собственной шкуре ощутил он влияние Сына Божьего: и, если вдруг
случалось, что Поль ложился спать недостаточно подготовленным, то всю
ночь напролет чудился ему Его голос, исчезая лишь к утру и оставляя в
памяти какие-то обрывки сновидений.
Собака тем временем скрылась в кустах, а юноша двинулся в сторону
особняка. Еле слышно он прошептал:
- Молись за меня, Поль. Вели всем ученикам молиться за меня. Мне
нужна сила и поддержка их всех.
Дэмьен побрел к дому, слегка приволакивая ноги, словно старик. Бухер
еще раз взглянул на купающиеся в сиянии деревья и последовал за своим
господином. С головы до ног его пробирала дрожь, внутри все заледенело,
несмотря на такой непривычный для Англии зной.
Опустив бинокль, Бреннан глубоко вздохнул, и влажный воздух наполнил
его легкие. Бреннана трясло, как в лихорадке.
Филипп уже свесил ноги с внутренней стороны стены. Он еще раз
оглянулся на куст, под которым оставил кошель с пятью кинжалами. Шестой
кинжал Филипп крепко сжимал в руке. Однако в эти минуты Бреннан твердо
знал: то, о чем просил его де Карло, он - Филипп - никогда не сможет
выполнить. Все это безумие, абсурд. Да и мысли-то об этом являлись
частью того же самого сумасшествия.
Бреннан чуть было не спрыгнул со стены, когда из кустарника выскочило
чудовище: огромный пес с желтыми, немигающими глазами. Таких Бреннан
сроду не видывал. Захваченный врасплох, он вцепился в стену и подобрал
ноги, с трудом удерживая равновесие.
Собака, оскалив пасть и не издавая ни звука, раз за разом бросалась
на стену, пытаясь передними лапами достать Бреннана.
Филипп не сводил взгляда с ее желтых глаз. Вот собака отскочила и тут
же с новой силой кинулась на стену. Филипп услышал клацанье зубов. Еле
удерживаясь на стене, Бреннан находился в шатком равновесии. Он
чувствовал себя, как на борту раскачивающегося судна и испытывал
непреодолимое желание броситься зверю прямо в пасть. Что-то подобное
ощущаешь, когда смотришь в морскую пучину и вдруг, забыв обо всем на
свете, понимаешь, что тебя, как магнит, притягивает эта бездна.
Бреннан оторвал взгляд от собаки и зажмурил глаза. Но сразу возникло
видение распятого младенца. Филипп затряс головой, пытаясь отогнать это
видение, и тут же в нос ударил невыносимо жуткий запах, исходящий от
чудовища. То самое зловоние, что преследовало Бреннана в его кошмарных
галлюцинациях.
Филипп с такой силой сжал рукоятку оружия, что фигурка Христа
врезалась в его ладонь. Боль привела Филиппа в чувство, вернув к
действительности. Галлюцинация с младенцем оставила его. Пес внизу замер
на месте, не сводя с Бреннана желтых глаз. Как будто удивление было
написано на собачьей морде. Чудовище словно раздумывало, что ему делать
дальше...
А Бреннан тем временем неторопливо спустился с другой стороны стены
и, подхватив кошель с кинжалами, услышал чудовищный вой. Это был
отчаянный вой зверя, упустившего добычу.
Глава 17
Питер Стивенсон наблюдал из окна за подкатывающими к зданию
лимузинами. Репортеры тут же плотным кольцом окружали людей, выходивших
из этих автомобилей. Щелкали вспышки и затворы фотоаппаратов. Питер
Стивенсон был вполне доволен собой. Что бы там ни произошло после этого
совещания, имя его - Стивенсона - уже вписано в историю. Потому что
благодаря исключительно его усилиям эта встреча состоится. Израильтяне
должны будут - хотя бы на глазах у публики - за руку здороваться и с
сирийцами, и с ливанцами, которые являлись связующим звеном с
Палестинским Фронтом Освобождения. Компромисс, наконец, был достигнут, и
в течение ближайшего часа ожидается подписание исторического коммюнике.
До сих пор все шло, как надо. Стивенсон закрыл глаза и принялся
фантазировать: да, а вот если бы ему удалось перетащить на свою сторону
представителей еще и ПФО, то тогда... Нет, это он, пожалуй, хватил через
край. А ведь уже и по результатам нынешних переговоров можно представить
себе броские заголовки в газетах. Это будет самый веский вклад в дело
мира и стабильности с тех самых пор, как Садат ступил на землю Израиля.
Правда, изначально Стивенсон рассчитывал на еще большую удачу.
Он даже в мыслях боялся представить, что может произойти, если сейчас
где-нибудь случится сбой. Каждая арабская страна обладала ядерным
запасом: и Ливия, и Сирия, и Ливан. Стало быть, любая из этих стран в
пику другой может развязать новый Холокаст?
Однако, что может сейчас вдруг сорваться, спросил он сам себя?
Соглашения подписаны, и то, что должно состояться нынче - так это уже
для публики.
Стивенсон снова выглянул в окно и увидел, как к зданию приближаются
автомобили представителей Израиля. Репортеры у подъезда как по команде
засуетились. Вдоль дороги выстроились многочисленные зеваки, глазеющие
на красочное зрелище. Впервые за последние месяцы в толпе не было видно
ни лозунгов, ни транспарантов. Люди просто наблюдали "исторический
момент", чтобы впоследствии рассказывать своим детям и внукам о том, что
они-де лицезрели особ, сохранивших мир на планете. А демонстрантов
потрясла трагедия на Трафальгарской площади. Они лишились тогда своего
лидера и до сих пор скорбели по нему.
Стивенсон вздохнул и отошел от окна. Глянув в зеркало, он одернул
костюм и направился к лестнице встречать гостей. Через час весь мир
заговорит только о нем. Стивенсон - борец за подлинный мир на планете
добился желаемого...
В целях безопасности Филиппу Бреннану и госсекретарю полагалось ехать
в разных автомобилях. Зевая, Бреннан разглядывал толпы людей, ощущая
каким-то шестым чувством, откуда из гущи зевак на него направлена
видеокамера. Возможно, его белозубая улыбка будет сиять сегодня вечером
на экранах миллионов телезрителей. Машина затормозила, и Бреннан шагнул
в толпу журналистов. - Господин посол, не могли бы вы прокомментировать
слухи о том, что по состоянию здоровья вы подаете в отставку?
- Конечно, могу, - на ходу бросил Бреннан, в окружении помощников и
телохранителей проталкиваясь ко входу, - это не более чем слухи.
- Как вы себя чувствуете, господин посол?
- Отлично, - расплылся он в улыбке. Да, именно эти кадры дадут они
сегодня вечером вслед за теми, другими, где он зевает в автомобиле,
подумал Бреннан. Ну да черт с ними со всеми.
Вместе со своим помощником, посол прошел в конференц-зал и сел, как
обычно, рядом с госсекретарем. Этот крупный мужчина приветливо кивнул
Бреннану, но в его взгляде мелькнула какая-то тень. Филипп надеялся
только на то, что тот не будет лезть в душу, выпытывав зачем это Бреннан
летал в Рим, покинув свой пост, потому что оправданий у Бреннана не
было.
Ладно, сейчас надо забыть обо всем. И Бреннан действительно стал
вслушиваться в слова выступающих. Представители Сирии и Ливана сидели
рядом. Сзади - русские. Лидеры из ОПЕК расположились вместе, а
израильская верхушка находилась справа от американцев. По мере того как
Бреннан вслушивался, до него наконец начал доходить тот нехитрый факт,
что вот это все и есть реальный мир, его настоящая, действительная жизнь
- без сумасшедших священников, дьяволов и всяких там бесов. Он услышал
внушительный голос Питера Стивенсона:
- Предложения включают в себя обсуждение вопроса о районе Восточного
Иерусалима. Позвольте мне представить вам членов сирийской делегации.
Телекамера тут же крупным планом показала сирийца, легонько
постукивающего по микрофону и пробегающего взглядом свои записи.
Сириец заговорил на родном языке, и Бреннан вставил в ухо устройство,
позволявшее слышать синхронный перевод. В зале стояла тишина. До того
момента, пока выступавший, не коснулся имени Арафата - этого старика,
пережившего кучу покушений на себя и до сих пор цеплявшегося за власть.
При одном только упоминании этой "легендарной" фамилии один из
израильтян тут же вскочил на ноги. Это был Саймон. Бреннан вместе со
всеми собравшимися в изумлении уставился на него, пытаясь понять, что он
там выкрикивает на иврите.
Поднялся со своего места и Стивенсон, словно рефери на боксерском
ринге. Все заметили, что лицо его белее мела.
В этот самый момент Саймон бросился в сторону сирийца. Кто-то пытался
преградить ему путь, но было уже слишком поздно. В лучах прожекторов
мелькнул какой-то предмет и, когда израильтянин занес руку для удара,
яркий свет юпитеров отразился на массивной ониксовой пепельнице в руке
Саймона. Этой пепельницей он что есть силы ударил по губам сирийца. Из
горла последнего вырвался не то стон, не то рычание, и, залитый кровью,
он опрокинулся навзничь, теряя выбитые зубы. Саймон тем временем
