Однако ритмические напевы, ребяческие жесты франкмасонов, молоток, ус-
ловный язык здравиц и надписи на столовой утвари были изъяты из этих
пиршеств, веселых и в то же время серьезных. Братья-прислужники держали
себя во время трапезы почтительно и скромно, но непринужденно и без при-
ниженности. Карл некоторое время сидел между Альбертом и Консуэло, и она
была растрогана, заметив не только скромность его манер и умеренность в
пище и питье, но и поразительные успехи в умственном развитии этого
честного крестьянина, которого просветило сердце и который так быстро
приобщился к священным понятиям религии и нравственности.
- О мой друг, - сказала она своему супругу, когда дезертир пересел на
другое место и Альберт оказался с ней рядом, - вот перед нами раб, пере-
несший побои прусских солдат, неотесанный дровосек из Богемского Леса,
едва не убивший Фридриха Великого! Как быстро сумели разумные и терпели-
вые наставники превратить в рассудительного, благочестивого и справедли-
вого человека этого бродягу! Ведь зверское правосудие некоторых стран
сперва толкнуло бы его на убийство, а потом наказало бы кнутом и висели-
цей.
- Благородное сердце! - произнес князь, сидевший в эту минуту справа
от Консуэло. - Ведь это вы - вы сами - преподали в Росвальде прекрасный
урок религии и милосердия этой душе, ослепленной отчаянием, но одаренной
благороднейшими инстинктами. Дальнейшее его воспитание пошло быстро и
легко. Когда нам случалось дать ему какой-нибудь добрый совет, он немед-
ленно соглашался, восклицая: "То же самое мне говорила синьора!" Уверяю
вас, не так уж трудно просветить и вразумить наиболее грубых людей, сто-
ит только захотеть по-настоящему. Чтобы улучшить их положение и научить
уважать самих себя, мы должны прежде всего научиться уважать и любить
их, а для этого требуется только одно - искреннее сострадание к ним и
уважение к человеческому достоинству в целом. И все-таки эти честные лю-
ди пока что имеют у нас лишь низшие степени: ведь, посвящая их в наши
таинства, мы должны сообразовываться с уровнем их умственного развития,
с уровнем их продвижения на стезе добродетели. Старик Маттеус стоит дву-
мя ступенями выше Карла, но если его сердце и ум не смогут продвинуться
дальше, то и положение его в ордене останется прежним. Низкое происхож-
дение или жалкое общественное положение никогда не смогут остановить
нас, и, как видите, башмачник Готлиб, сын тюремщика из Шпандау, допущен
к степени, которая равна вашей, хотя в моем замке он выполняет - по
склонности и по привычке - обязанности подчиненного. Живое воображение,
пылкое стремление к науке, горячее преклонение перед добродетелью, сло-
вом - несравненная красота души, обитающей в этом уродливом теле, быстро
сделали Готлиба достойным и во всем равным нам братом внутри нашего хра-
ма. Нам почти нечего было дать этому благородному юноше в области идей и
достоинств. Напротив, у него было их слишком много. Пришлось утишить его
чрезмерную экзальтацию, исцелить от нравственных и физических недугов,
которые могли бы довести его до безумия. Недостатки окружавших его людей
и порочность власть имущих возбудили бы его негодование, хотя и не могли
бы его испортить, но только мы, вооруженные духом Якоба Беме и пра-
вильным толкованием его глубоких символов, сумели убедить Готлиба, не
разочаровав, и устранить заблуждения его поэтических и мистических
взглядов, не охладив при этом его пыла и веры. Вы не могли не заметить,
что исцеление этой души отразилось и на теле, что здоровье вернулось к
нему, словно по волшебству, и его странная физиономия преобразилась.
После трапезы все накинули плащи и стали прогуливаться по отлогому
склону холма, осененного священной рощей. Руины старинного замка, пред-
назначенного для испытаний новичков, возвышались над этим прекрасным
уголком, и Консуэло постепенно узнавала тропинки, по которым еще так не-
давно мчалась в памятную грозовую ночь. Обильный источник, который выте-
кал из грота, незатейливо прорезанного в скале и некогда предназначавше-
гося для отправления исполненных суеверия обрядов, убегал, журча, меж
кустов вереска в глубь долины, где превращался в красивый ручей, так хо-
рошо знакомый нашей пленнице. Усыпанные песком аллеи, посеребренные лу-
ной, перекрещивались под прекрасными деревьями, и группы гуляющих встре-
чались, соединялись и тихо беседовали друг с другом. Высокая ограда с
зарешеченными отверстиями укрывала эту часть сада, где стояла простор-
ная, комфортабельная беседка, служившая рабочим кабинетом, любимым убе-
жищем князя, недоступным для нескромных и любопытных взоров. Братьяприс-
лужники тоже прогуливались группами, но только вдоль ограды, чтобы иметь
возможность предупредить братьев в случае приближения непосвященных.
Впрочем, это было почти невероятно. Герцог делал вид, что интересуется
лишь масонскими таинствами, хотя в действительности они были у него на
втором плане. Дело в том, что франкмасонское учение находилось теперь
под охраной закона и под покровительством знатных особ, которые были или
только считали себя членами общества. Никто не подозревал о значи-
тельности высших степеней. Постепенно поднимаясь, они завершались при-
суждением степени члена судилища Невидимых.
К тому же шумное пиршество в сверкавшем огнями герцогском замке до
такой степени поглощало внимание многочисленных гостей герцога, что им и
в голову не приходило покинуть роскошные залы и недавно разбитые цветни-
ки ради голых скал и руин старинного парка. Молодая маркграфиня Бай-
рейтская, близкий друг герцога, выполняла вместо него обязанности хозяй-
ки. Сам он исчез, сославшись на нездоровье, но сразу после трапезы Неви-
димых вернулся в замок и возглавил другой стол, где сидели его именитые
гости. Увидев издали эти огни, Консуэло, опиравшаяся на руку Альберта,
вспомнила об Андзолето и простодушно призналась своему супругу, что была
минута, когда она допустила по отношению к любимому другу детства жесто-
кую иронию. Альберт был недоволен ею.
- Да, это было греховное чувство, - сказала она, - но тогда я была
так несчастна. Я уже решилась принести себя в жертву графу Альберту, а
лукавые и жестокие Невидимые опять бросили меня в объятия опасного Ливе-
рани. В душе у меня была смерть. С восторгом я обрела того, с кем долг
вынуждал меня расстаться, а Маркус, желая отвлечь меня от страданий,
принуждал восхищаться красавцем Андзолето! Право, я бы никогда не пове-
рила, что способна смотреть на него с таким равнодушием! Но ведь я дума-
ла, что меня хотят испытать, заставить петь с ним, и в тот момент готова
была его возненавидеть; он отнял бы у меня последний миг, последнюю меч-
ту о счастье. Теперь же, друг мой, я могу встретиться с ним без горечи и
быть более снисходительной. Счастье делает человека таким добрым, таким
милосердным! Я была бы рада принести ему пользу и внушить если не склон-
ность к добродетели, то хотя бы серьезную любовь к искусству.
- К чему заранее отчаиваться? - сказал Альберт. - Посмотрим, каков он
будет в день несчастья и одиночества. Сейчас, в разгаре славы, он не ус-
лышит советов мудрости. Но если он потеряет голос и красоту, вот тогда,
быть может, мы завладеем его душою.
- Займитесь его обращением вы, Альберт.
- Только вместе с вами, моя Консуэло.
- Так вы не боитесь воспоминаний о прошлом?
- Нет, я стал до того самонадеян, что ничего не боюсь, я во власти
чуда.
- И я тоже, Альберт, я не сомневаюсь в себе! О, у вас есть все осно-
вания быть спокойным.
Начинало светать, и чистый утренний воздух принес множество чудесных
ароматов. То была прекрасная летняя ночь. Соловьи пели в зелени холмов,
перекликаясь друг с другом. Вокруг супружеской четы собирались все новые
группы, но они не только не мешали влюбленным, а, напротив, добавляли к
их невинному опьянению сладость братской дружбы или по меньшей мере неж-
ной симпатии. Все Невидимые, присутствовавшие на празднестве, были
представлены Консуэло как члены ее новой семьи. То были лучшие из лучших
- самые талантливые, самые просвещенные и самые добродетельные члены ор-
дена: одни прославились в свете, другие, никому не известные во внешнем
мире, были знамениты внутри ордена своими трудами и познаниями. Просто-
людины и аристократы были связаны тесными узами. Консуэло узнала их нас-
тоящие имена и те, более звучные прозвища, какие они носили тайно в сво-
ем братском кругу: Веспер, Эллопе, Пеон, Гилас, Эвриал, Беллерофон и
т.д. Никогда еще Консуэло не была окружена таким множеством благородных
сердец и самобытных характеров. Рассказы этих людей о рискованных предп-
риятиях, связанных с вербовкой сторонников, и о том, что было уже дос-
тигнуто ими, восхищали ее, словно поэтический вымысел, в реальность ко-
торого ей трудно было поверить, - ведь она хорошо знала развращенный и
наглый свет. Трогательные и пылкие проявления дружбы и уважения, в кото-
рых отсутствовал даже малейший оттенок пошлого ухаживания, малейший на-
мек на опасную фамильярность, возвышенная беседа, прелесть отношений,
воплощавших в себе самые благородные атрибуты равенства и братства,
прекрасная золотая заря, встававшая над их жизнью и над землей, - все
это казалось Консуэло и Альберту каким-то дивным сном. Взявшись за руки,
они вовсе не стремились уединиться и оставить своих дорогих братьев.
Сладостная истома, пленительная, как чистый утренний воздух, заливала их
души. До краев полные своей любовью, они испытывали блаженное спо-
койствие. Тренк рассказал о муках, перенесенных им во время заточения в
Глаце, об опасностях, связанных с побегом. Так же, как Консуэло и Гайдн
в Богемском Лесу, он бродил по всей Польше, но это происходило в сильные
морозы, а он, одетый в лохмотья, еще заботился о раненом спутнике - лю-
безном Шелле, которого впоследствии описал в своих мемуарах как прекрас-
нейшего друга. Чтобы заработать на кусок хлеба, он играл на скрипке и
был таким же странствующим музыкантом, каким была Консуэло на берегах
Дуная. Потом он шепотом поведал Консуэло о своей любви к принцессе Ама-
лии, о своих надеждах... Бедный юный Тренк! Он так же мало предвидел
грозу, готовую разразиться над его головой, как и счастливая чета, кото-
рой суждено было из этой чудесной, сказочной летней ночи перенестись в
жизнь, полную борьбы, разочарований и мук!
Порпорино, стоя под кипарисом, пропел чудесный гимн, сочиненный
Альбертом в память мучеников, погибших за их дело; молодой Бенда акком-
панировал ему на скрипке. Сам Альберт взял скрипку и сыграл несколько
пассажей, восхитивших слушателей. Консуэло не стала петь - она плакала
от счастья и умиления. Граф де Сен-Жермен рассказал о беседах Яна Гуса с
Иеронимом Пражским, и рассказал так правдоподобно, горячо и красноречи-
во, что просто невозможно было усомниться в том, что он сам присутство-
вал при этом. В подобные часы сладостных волнений и восторга унылый рас-
судок беззащитен перед иллюзиями поэзии. Рыцарь д'Эон с язвительной иро-
нией и восхитительным изяществом описал жалкие и смешные стороны знаме-
нитейших тиранов Европы, пороки придворных и непрочность всего этого об-
щественного здания, которое, казалось, так легко пошатнуть с помощью
благородного воодушевления. Граф Головкин превосходно обрисовал великую
душу и наивные странности своего друга Жан-Жака Руссо. У этого знатного
философа (теперь мы сказали бы - чудака) была красавица дочь, которую он
воспитывал в соответствии со своими взглядами; она была для него и Эми-
лем и Софи, превращаясь то в красивого мальчика, то в прелестную девуш-
ку. Он собирался ввести ее в общество Невидимых и попросил Консуэло под-
готовить ее к посвящению. Прославленный Цинцендорф изложил суть органи-
зации и евангельских нравов своей колонии моравских гернгутеров. Он поч-
