жуткий монстр, круживший в полусотне локтей от Конана, явно был
порождением Нергала.
- Кром!
Стрела с визгом сорвалась с тетивы, серая тварь вскрикнула,
захлебнувшись кровью, и, сложив крылья, канула вниз. Арбалетный болт
торчал посреди чудовищного лица - там, где мгновение назад зияли дыры
ноздрей.
- Первый, - отсчитал Конан, лязгнув рычагом.
- Боюсь, это их не остановит, - негромко сказала Рина. - Гарпии!
Мерзкие твари! И на редкость злобные!
- Но зубы у них мелкие и когти невелики. Не вижу, как они могут нам
повредить... Мы прикончим любую из этих птичек на расстоянии ста локтей, а
когда кончатся стрелы и твои диски, отобьемся мечом и дротиком. Нет, они
до нас не доберутся!
- До нас - возможно, но подумай о нашем шаре! О цветке!
- О цветке? - Мгновение киммериец следил за опускавшейся вниз стаей,
потом лицо его посуровело, темные брови сошлись в линию. - Ты думаешь, они
повредят цветок?
- Если поймут, что нас так просто не взять, и разозлятся... Только
этого я и боюсь, Конан! Они раздерут цветок в клочья, и мы рухнем в
бездну!
- Кром! - Стальной болт вспорол воздух, пробив лоб одному из
монстров; с пронзительным воплем тот полетел вниз. - Кром! - повторил
Конан, торопливо натягивая тетиву. - Ты права, девочка, они могут
разорвать шар, на это хватит даже их жалких когтей... Нам нельзя
подпускать их близко!
Оседлав мешок, он просунул ноги в сапогах под болтавшиеся внизу
стебли, потом вытащил меч и прижал обнаженный клинок бедром. Теперь он был
готов к обороне; он мог рубить, колоть и стрелять во всех направлениях,
кроме одного - прямо вверх. К сожалению, оно являлось самым важным: там
пламенел огромный шар беззащитного цветка. Однако серые твари как будто не
замечали этого уязвимого места. Живая плоть двух путников привлекала
гарпий гораздо больше; образовав широкое кольцо, они кружили и кружили
вокруг них, безгласные и молчаливые, как сама смерть.
- Сейчас бросятся, - вдруг сказала Рина. Она пошевелилась, и диски
зазвенели в ее сумке. - Ты...
Девушка не успела закончить. В воздухе вдруг стало тесно от серых тел
с растопыренными хвостами, яростно плещущих крыльев, когтистых лап,
тянувшихся к повисшим над бездной людям. Конан стрелял и стрелял, чувствуя
спиной, как мерно ходят лопатки Рины - она метала диски то с левой, то с
правой руки. Хотя это оружие уступало по дальности броска арбалету, его
преимуществом являлась скорость: стальные пластинки жужжали в воздухе
словно рой разъяренных пчел, и киммериец видел, как серые твари одна за
другой исчезают в бездне. У большинства была перерублена шея, и безголовые
туловища с распластанными крыльями падали вниз, вращаясь и брызгая кровью.
Ни одна стрела Конана не пропала даром, но он вдруг обнаружил, что их
так мало в сравнении с атаковавшей стаей! Колчан стремительно пустел, и
киммериец, отложив арбалет, взялся за меч. Он ткнул несколько раз в жуткие
морды круживших рядом чудищ, страстно желая очутиться на земле - на
твердой почве, где можно было бы как следует размахнуться и по-настоящему
пустить кровь этим отродьям Нергала. Воздушный полет, еще недавно так
очаровавший его, казался теперь неприятной, едва ли не бессмысленной
затеей, а сетка из толстых цветочных стеблей представлялась ловушкой.
Он снова ударил клинком - раз, другой, третий - но твари были
увертливы. Тут, в воздухе, все преимущества оставались за ними, и лишь
стрела и метательный нож могли уравнять шансы. Зарычав от ярости, Конан
опять взялся за арбалет.
Завеса крыльев распалась - он даже не успел выпустить стрелу. Серые
твари кружили в двух сотнях локтей от них и, бросив взгляд на жуткую стаю,
киммериец не заметил, чтобы она сильно преуменьшилась. Этих чудовищных
птиц было много, слишком много!
- Сколько у тебя осталось стрел? - охрипшим голосом спросила Рина.
Конан заглянул в полупустой колчан.
- Двенадцать.
- А у меня - пять дисков... Плохи наши дела!
- Будем отбиваться мечом и копьем.
- Будем. Только бы они не тронули наш цветок!
С ненавистью и тоской взглянув на хищное кольцо, что сомкнулось
вокруг парящей в воздухе сферы, Конан сжал кулаки. О, если бы он мог
призвать на помощь Силу! Если б он мог как прежде метнуть ослепительную и
смертоносную молнию! Если б он мог зажечь жаркий шар астрального огня!
Если б он мог...
Воистину, Митра жестоко покарал его! Там, в Ариме - мраком
беспамятства, а здесь, в этой проклятой пропасти - бессилием! Он видел
врага, он пылал гневом - и был не в состоянии добраться до него. До этих
мерзких и наглых тварей, чьи пасти растягивались в глумливых ухмылках!
Скрипнув зубами, Конан снова принялся считать стрелы, потом отбросил
колчан и спросил:
- Может, ты сумеешь как-то использовать Силу? Ну, раз у тебя не
ладится дело с молниями, так и не надо молний... Но если ты превратишь нас
в невидимок...
- Прости, но я не умею ставить защиту. Я ведь уже говорила об этом, -
голос Рины звучал виновато. - Я могу делать лишь то, что я могу... Лечить
и предсказывать... это все, милый.
Милый! Слово скользнуло по краешку сознания Конана, не задев его. Он
недовольно пробурчал:
- Если мы чего-нибудь не придумаем, лечить будет некого, детка.
Внезапно серая стая, кружившая около них, стремительно ринулась вниз,
потом вверх; сразу десяток тварей повис на стеблях, терзая их зубами и
когтями, а одна вцепилась в сапог Конана. Он гневно вскрикнул и начал
колоть мечом, стараясь не задеть переплетений сети, в которой они висели
над бездной. Рядом девушка била копьем, и с каждым ударом очередной монстр
с протяжным предсмертным воплем летел вниз. Вскоре они очистили стебли от
летающих тварей, перебив два или три десятка; но сотни серых чудищ
по-прежнему окружали шар. Казалось, их не страшила гибель; да и могла ли
она испугать отродий Нергала, повелителя смерти?
- Ну вот, - сказала Рина, откладывая дротик, - атака снизу... Теперь
они либо снова бросятся на нас, либо нападут сверху. А до земли еще
далеко.
- Далеко, - подтвердил Конан, всматриваясь в мерцавший под ногами
туман. Ему почудилось, что громыхание на дне пропасти стало сильней, но
кроме далекого и неясного гула ничто не говорило о том, что земля близка.
Они могли спускаться в эту бездну несколько дней, и за это время
чудовищные птицы обглодали бы их кости до зеркального блеска.
Киммериец перевел взгляд на белую стену, что медленно уходила вверх в
сотне локтей от шара. Она была все такой же гладкой, с округлыми выступами
и впадинами, и зацепиться там было абсолютно невозможно. Ему показалось,
что скала словно бы колеблется - неторопливо и почти незаметно, то
приближаясь к плывущему вниз цветку, то отдаляясь от него. Конан встряхнул
головой. Возможно ли это? Не чудится ли ему? Но ветерок, которым тянуло от
белой стены, бесспорно сделался сильнее...
Он хотел повернуться к Рине, поделиться с ней своим наблюдением, но
девушка вдруг вскрикнула и дернула его за рукав.
- Они атакуют! Сверху, Конан! Стреляй! Стреляй, во имя светлого
Митры!
Почти автоматически он вскинул арбалет, свистнула первая стрела, и ей
ответило басовитое жужжание боевого диска. Воздух снова наполнился плеском
крыл и предсмертными воплями падавших в бездну тварей; Конан стрелял,
пытаясь не подпускать их к верхней части шара. Но что он мог сделать?
Двенадцать стрел поразили двенадцать чудовищных ликов, но десятки других
тварей плотным облаком опускались на красный цветок, впивались зубами и
когтями в его плоть, терзали и рвали кожистую оболочку. Сфера дрогнула,
накренилась под тяжестью облепивших ее серых созданий и быстрее пошла
вниз.
- Все, - сказал Конан, - стрелы кончились. Да если б и остались,
теперь мне до этих тварей не добраться. Хотя... - Он принялся распутывать
веревку с железным крюком, которой были перевязаны мешки.
Рина, ухватившись за стебли, далеко высунулась наружу - видно, хотела
разглядеть, что творится на верхней части шара. Гарпии ее не атаковали;
похоже, они сообразили, что, разорвав оболочку, доберутся до своей добычи
без всяких потерь.
- Их там десятка два, - сказала Рина дрогнувшим голосом. - Я не
вижу... не разглядеть... но больше двух десятков на куполе не поместится.
Остальные кружат сверху, словно стая воронья над падалью... - Тут она
заметила в руках Конана веревку. - Что ты собираешься делать?
- Попробую зацепиться крюком о скалу. Подтянем к ней шар, и я
заберусь наверх... Что нам еще остается?
Он выждал момент, когда цветок поднесло ветром поближе к белой стене,
и метнул веревку. Крюк глухо лязгнул и скользнул вниз, не оставив ни
царапины на блестящей поверхности, и Конан выругался. Если перед ним и в
самом деле находилась грудь Первосотворенного, подпирающего верхний мир,
то плоть его была тверже камня! Выбрав веревку, киммериец метнул ее снова
- с прежним результатом. Над головой его шла лихорадочная возня, и
внезапно густая капля цветочного сока капнула на плечо Конана. Она была
алой, как человеческая кровь.
- Кажется, пришла пора прощаться, - вымолвил он, поворачиваясь к
Рине.
- Кажется... - Она вздохнула, потерла ладошками побледневшие щеки. -
А жаль! Мне так хотелось взглянуть на величайший из храмов Митры...
вымолить прощение для тебя... и еще... еще... - Голос ее стих, но губы
беззвучно шевелились. Глядя в ее ясные серые глаза, Конан разобрал лишь
одно слово - милый; он потянулся к девушке, чтобы обнять и успокоить ее.
Нет, не успокоить - Рина, Ученица, владеющая Силой, была спокойна перед
лицом смерти! Значит, ему оставалось лишь обнять и приласкать ее, сделать
то, что он давно хотел.
Конан протянул к девушке руки, но вдруг зрачки ее расширились - она
глядела на что-то за его спиной, полуоткрыв в удивлении рот. Киммериец еще
не успел обернуться, как твари, облепившие сверху цветок, загомонили,
завизжали и серой тучей ринулись в сторону. Огромная сфера дрогнула,
выпрямилась, и спуск вновь стал ровным и плавным.
- Ко-нан, смо-три... - медленно, по слогам произнесла Рина, не в
силах справиться с изумлением.
Он повернул голову. В белой сияющей стене разверзлась гигантская
пещера, и цветок с торжественной неторопливостью плыл прямо к ней.
26. ХРАМ
Рина, тихо вздыхая, лежала в его объятиях, закинув обнаженную руку
Конану на шею. Во сне туника девушки сбилась, открыв округлые колени и
бархатную поверхность бедра, но киммериец глядел на юную и чистую ее
прелесть без привычного вожделения. Теперь, спустя долгие дни, проведенные
вместе, она уже не казалась Конану недосягаемым существом,
неприкосновенной служительницей Митры, чьи тело и душа посвящены одной
лишь божественной цели. Чудесным образом она вдруг превратилась в женщину,
стала дорога ему, но то, что он чувствовал сейчас, нельзя было выразить
грубым и плотским словом. Вожделение? Нет... Любовь? Тоже вряд ли... Он
был слишком тверд, слишком силен и неукротим, чтобы любить женщину - ибо
любовь предполагала самопожертвование. Нежность? Да, это было ближе всего
к истине.
Они лежали в большой пещере с высоким куполом - там, где их сморил
сон; неподалеку от входного отверстия плавно колыхалась карминовая сфера
цветка, и пол под ними казался не каменно-жестким и холодным, а теплым и
упругим, словно исполин, приютивший их в крохотной складочке своей
необозримой плоти, хотел согреть и убаюкать нежданных гостей. Конан
заметил, что стены тут светятся сильней, чем внешняя поверхность утеса.
