Ноги его дрожали от усталости, а прихрамывающую ногу при каждом шаге
охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож. До
сих пор он следовал инстинкту дикаря, который был его учителем; каждый
нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый его трюк,
усилие служил для того, что бы выжить. Однако теперь, в откровенно
бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал такое место,
где он, прикрыв свою спину, мог продать собственную жизнь как можно
дороже.
Он не покинул тропу и не нырнул в спасительную чащу налево или
направо. Он знал, что безнадежно было прятаться от жестоких и умелых
преследователей. Он бежал дальше и дальше, а кровь все сочилась; в ушах у
него противно стучало, и каждый вздох вызывал боль в пересохшем горле.
Позади него раздался дикий вой. Это значило, что пикты уже почти наступают
ему на пятки и рассчитывают вскоре схватить беглеца. Как голодные волки,
они теперь каждый свой прыжок, каждый рывок вперед сопровождали
устрашающими воплями.
Внезапно деревья кончились. Перед ним возвышалась каменная стена,
которая отвесно устремлялась вверх. Взгляд налево, затем направо
подсказали ему, что здесь имеется только одна скала, которая, как каменная
башня, вздымается над лесом. В юности киммериец, подобно козам, карабкался
по скалам, лазил по горам у себя на родине. Быть может, будь он в лучшем
физическом состоянии, он смог бы преодолеть стену-препятствие, но сейчас у
него не было никаких шансов, с его ранениями и при его большой потере
крови, проделать это. Он не взберется выше двенадцати или тринадцати
футов, прежде чем пикты выбегут из леса и пронзят его своими стрелами.
Скала? Может быть, с противоположной стороны она менее крутая и
обрывистая. Тропа, ведущая из леса, резко сворачивала направо и
направлялась к скале. Он торопливо побежал по едва заметной в траве
дорожке и увидел, что она ведет между кромками каменных глыб и расколотыми
камнями к широкому карнизу, находящемуся возле вершины базальтовой скалы.
Этот уступ был не более худшим местом, чтобы покончить счеты с
жизнью, чем какое-либо другое место. Мир перед его глазами заволокло
красной пеленой, однако он продолжал ковылять вверх по тропе, а потом
опустился на колени и пополз на четвереньках, зажав кинжал между зубами.
Он еще не достиг выдающегося вперед выступа, когда около сорока
раскрашенных пиктов-дикарей, завывая, словно койоты, хаотично столпились
вокруг скалы. Их рев возвысился до дьявольского крещендо, как только они
обнаружили его. Они бегали у подножья скалы, выпуская в беглеца стрелу за
стрелой. Стрелы угрожающе разрезали воздух вокруг киммерийца, который,
невзирая на смертельно опасный посвист, упрямо карабкался вверх. Одна
стрела с хрустом вонзилась в его икру. Не останавливаясь, он вырвал ее и
отбросил в сторону. На плохо нацеленные стрелы он не обращал внимания. Эти
стрелы разбивались, высекая искры, о камни вокруг него. Он яростно
перевалился через край базальтового карниза и обернулся. Он сжал в руках
кинжал и секиру и, лежа на каменной поверхности выступа, уставился вниз на
преследователей, беснующихся на площадке перед утесом. Видны были только
его черная грива и горящие глаза. Мощная грудь его быстро вздымалась и
опадала, когда он в жадными глотками втягивал в себя воздух, однако потом
он вынужден был крепко сцепить зубы, чтобы бороться с неотвратимо
подступившей дурнотой.
Над головой просвистело еще несколько стрел. Отряд преследователей
понял, что жертва остановилась и затихла. Пикты легко перепрыгивали с
камня на камень, маневрируя у подножия скалы. Первым крутой части утеса
достиг огромный и сильный воин, орлиные перья которого были окрашены и
указывали на то, что это был вожак. Он положил стрелу на тетиву и
наполовину натянул ее, Он ненадолго задержался внизу у начала вьющейся
вверх крутой тропы. Потом он откинул голову и приоткрыл губы в диком
триумфальном крике. Но стрела эта так и не была выпущена. Вождь застыл в
неподвижности, как гранитная статуя, и жажда крови в его черных
обезумевших глазах сменилась выражением испуганного удивления. С ревом он
отпрянул назад и далеко вытянул руки, чтобы остановить своих
накатывающихся товарищей. Хотя киммериец на уступе слышал их беспорядочный
разговор, но он находился слишком высоко над толпой пиктов, чтобы понять
смысл выкрикиваемых вождем торопливых приказов.
Во всяком случае всеобщий воинственный рев внизу смолк, и все
уставились вверх - но не на человека на каменном карнизе, а на скалу. Без
дальнейшего промедления они ослабили тетивы своих луков и засунули стрелы
в кожаные колчаны у себя на поясах, потом они повернулись, мелкой рысью
потрусили по тропе, по которой они сюда пришли и исчезли за обломками
камней, так ни разу и не оглянувшись.
Киммериец озадаченно уставился им вслед. Он достаточно хорошо знал
пиктов, чтобы понять, что охотничье преследование прекращено окончательно,
и что они больше не вернутся назад. Они, несомненно, уже находились на
пути в свои деревни, расположенные на расстоянии около сотни миль на
восток.
Но все происходящее казалось ему необъяснимым. Что в его убежище
оказалось такого, что заставило военный отряд пиктов отказаться от своей
обреченной жертвы, которую они преследовали с настойчивостью
изголодавшихся волков? Он знал, что это было священное место, которое
могло использоваться различными кланами в качестве убежища, и беглецу,
который нашел там укрытие от клана, к которому он принадлежал, нечего было
бояться. Но другие кланы не придерживались такой же точки зрения на данное
место. И люди, которые преследовали его так долго, конечно не считали его
священным, это место, находящееся на таком огромном расстоянии от их дома.
Это были люди Орла, чьи деревни находились отсюда далеко на востоке,
вблизи границ пиктов, принадлежащих к племени Волка.
Волками были именно те, которые захватили в плен киммерийца, когда он
после своего бегства из Аквилонии исчез в дремучих лесах. И они передали
его людям Орла в обмен на находившегося у них в плену вождя племени Волка.
У пиктов племени Орла были кровавые счеты к огромному киммерийцу. И этот
счет стал еще более кровавым, потому что его бегство стоило жизни одному
из известных вождей племени. Поэтому они преследовали его так неустанно,
через широкие реки и крутые горы, не обращая внимания на то, что они сами
становились объектом охоты для враждебных племен.
И теперь, уцелевшие после такого изнурительного преследования пикты
просто повернули назад, хотя именно в этот момент их жертва прекратила
движение, и у нее больше не оставалось никакой возможности ускользнуть от
преследователей. Киммериец недоуменно покачал головой. Нет, он не мог
объяснить то, что произошло.
Он осторожно поднялся. Голова у него лихорадочно кружилась от
чудовищного напряжения, и он был едва в состоянии понять, что травля его
прекратилась. Члены его совершенно окоченели, раны болезненно ныли. Он
выплюнул сухую пыль и быстрым движением руки протер налитые кровью усталые
глаза. Моргая, он осмотрелся вокруг. Под ним длинными и непрерывными
волнами тянулась зеленая лесная чаща, а над западным краем повисла
сине-стальная дымка, которая, насколько он знал, должна была теперь висеть
над морем. Ветер шаловливо играл его черной гривой, а соленый воздух
освежил его. Он большими поспешными глотками втягивал его в свою распухшую
грудь.
Потом он повернулся, выругался от резкой боли в своей кровоточащей
икре ноги и осмотрел карниз, на котором стоял. Позади него поднималась
крутая каменная стена, увенчанная на высоте тридцати футов высоченным
каменным гребнем. Вверх вели небольшие углубления для рук и ног,
расположенные в порядке, напоминавшем узенькую лестницу. А на расстоянии
пары шагов в стене темнела щель, которая была именно такой ширины, чтобы в
нее мог пролезть человек.
Он, хромая, заковылял туда, заглянул в нее и тут же выругался.
Солнце, высоко стоящее над северным лесом, осветило расщелину. Щель
служила входом в туннелеобразную пещеру, а в ее конце виднелась довольно
большая, окованная железом дверь.
Он неверяще прищурил глаза. Эта страна была совершенно дикой.
Киммериец знал точно, что западное побережье было безлюдным на тысячу
миль, если не считать редких деревень диких прибрежных племен, которые
были еще менее цивилизованными, чем их родственники, живущие в лесу.
Ближайшим форпостом цивилизации были пограничные поселения,
раскинувшиеся вдоль реки Грома, в сотне миль к востоку. И киммериец был
уверен еще кое в чем: в том, что он был единственным белым, который
когда-либо пересекал эти безбрежные, дремучие леса, находящиеся между
рекой и побережьем океана. Однако эту дверь, несомненно, изготовили отнюдь
не пикты.
То, что он не мог объяснить этого возбудило его подозрения, поэтому
он приблизился к ней полный недоверия, сжимая в руках топор и кинжал.
Когда его глаза приспособились к мягкому полумраку после яркого солнца,
привыкли к слабому свету, который скудно просачивался к кованой двери
сквозь специальное отверстие для освещения, он заметил еще кое-что
примечательное. Туннель продолжался также и за дверью, а вдоль его стен
громоздились огромные кованые медью и железом, поставленные друг на друга,
сундуки. Оп пытался понять для чего они здесь. Он нагнулся над одним из
них, который стоял на каменном полу, однако крышка сундука не открывалась.
Он уже поднял вверх свой топор, чтобы разбить замок сундука, но вдруг
передумал и вместо этого захромал к массивной сводчатой двери. Теперь он
был более уверен, и его оружие осталось висеть на поясе. Он решительно
нажал на дерево покрытое искусственной резьбой. Дверь открылась без
сопротивления.
Так же внезапно его уверенность испарилась. С проклятием, сорвавшимся
с губ, он быстро отступил назад. Он выхватил свой боевой топор-секиру и
кинжал. Какое-то мгновение он стоял, замерев в угрожающей позе, подобно
статуе и вытянув шею, чтобы постоянно видеть эту дверь.
Он еще раз заглянул в пещеру, в которой было гораздо темнее, чем в
коридоре, но пещера эта была освещена слабым светом, исходящим от большого
драгоценного камня на подставке из слоновой кости, стоящей в центре
огромного стола из черного дерева, Вокруг него сидели молчаливые фигуры,
присутствие которых так удивило его в первое мгновение.
Они не пошевелились, не обернулись к нему. Однако голубой туман,
висевший под сводами пещеры на высоте его головы, зашевелился, как будто
он был живым.
- Ну, - пробурчал киммериец, - что они там все подохли что-ли?
На его бурчание не последовало никакого ответа. Киммерийца было не
так-то легко вывести из себя, но демонстративное пренебрежение к его
появлению взбесило его.
- Вы могли бы по крайней мере предложить мне хотя бы немного вашего
вина, - грубо сказал он. - Во имя Крома, вы что считаете, что того, кто не
принадлежит к вашему братству, не стоит и принимать по-дружески? Вы
хотите...
Он смолк и, не произнося ни звука, уставился на молчаливые суровые
фигуры, которые так необычно тихо сидели вокруг огромного стола из черного
дерева.
- Они не пьяны, - пробормотал, наконец, он. - Они вообще не пили.
Что, во имя Крома, все это значит?
Он переступил через порог. Голубой туман, завихрившись, тотчас же
начал двигаться быстрее. Он слился, сгустился, и вот уже киммериец
