бесконечное копирование, соединение и разъединение, вздымание и опускание,
оторванное от самого понятия времени и все равно содержавшее сущность
времени. Казалось, что я был душой времени, бесконечные возможности
наполняли этот момент, окружая меня и вливая тонкий поток ощущения
существования и радости... радости... радости...
Крутясь, этот момент и поток вытек из моего разума, и я сидел, все
еще держась за смертоносное кольцо, напротив маленькой девочки, сбежавшей
от жутких цветов; она сидела, одетая во влажную зелень, весьма и весьма
бледная.
- О-ча доу десу-ка? - произнесла она.
- Итадакимасу.
Она наполнила чашку. Я хотел протянуть руку и коснуться ее руки, но
вместо этого поднял чашку и отпил из нее.
Конечно, она приняла мою ответную реакцию. Она знала.
Но заговорила она немного погодя.
- Когда придет мой час - кто знает, как скоро? - я уйду к нему, -
сказала она. - И я буду там, с Песнопевцем. Не знаю, но я продолжу это,
возможно, как память, в том безвременном месте, и будет это частью
снопеснопения. Но и теперь я чувствую часть ее.
- Я...
Она подняла руку. Мы допили чай молча.
На самом деле мне не хотелось уходить, но я знал, что должен идти.
Как много осталось такого, что я должен был сказать, думал я, когда
вел "Изабеллу" назад, к Станции-Один, к мешку алмазов и всему остальному,
что там еще было.
Ну и ладно, подумал я. Самые лучшие слова чаще всего именно те, что
остаются несказанными.
3. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАЛАЧА
Большие пушистые хлопья падали в ночи, безмолвной и безветренной.
Похоже, на свете не существовало ни бурь, ни ветров - ни дуновения, ни
вздоха. Только холодная равномерная белизна, плывущая за окном, и
безмолвие, подчеркнутое выстрелами, удалявшимися перед тем, как затихнуть.
В центральной комнате сторожки единственными звуками были случайные шорохи
и шипение обуглившихся дров на каминной решетке.
Я сидел в кресле, повернутом в сторону от стола, лицом к двери.
Снаряжение лежало на полу, слева от меня. На столе был шлем -
неравномерное сплетение металла, кварца, фарфора и стекла. Если я услышу
щелчок микропереключателя, последующий после бормочущего звука изнутри
шлема, а затем слабое свечение появится под сеткой у его переднего края и
начнет быстро мерцать... Если все это произойдет, это будет означать,
скорее всего, вероятность того, что приближается моя гибель.
Я вынул из кармана черный шар, когда Ларри и Берт вышли наружу,
вооруженные огнеметом и чем-то, что выглядело ружьем для охоты на слонов.
Берт прихватил еще парочку гранат.
Я развернул черный шар, вынул из него бесшовную перчатку, нечто,
похожее на большой кусок мокрой замазки, приклеенной к ее ладони. Затем я
натянул перчатку на левую руку и уселся, подняв ее, а локоть поставив на
подлокотник кресла. Маленький лазерный пистолет, на который я практически
не надеялся, лежал у моей правой руки на крышке стола, прямо за шлемом.
Если я шлепну по металлической поверхности левой рукой, вещество
приклеится, освободив перчатку. Через пару секунд оно взорвется, и сила
взрыва будет направлена вглубь поверхности. Ньютон объяснил бы это
своеобразным распределением реакции, в результате которой на поверхности
контакта распахивается ад. Эта штука называлась ударным зарядом и служила
тайным оружием и инструментом для ночных взломщиков - инструментом,
узаконенным во многих местах. И все же это оружие оставляло желать
лучшего.
Рядом со шлемом, сразу за оружием стояла рация. Она нужна была, чтобы
предупредить Берта и Ларри, если я услышу щелчок переключателя следом за
бормотанием, увижу свечение, замечу мерцание его. Затем они узнали бы, что
Том и Клей, с которыми мы потеряли контакт, когда началась стрельба, не
смогли уничтожить противника и, несомненно, лежали мертвыми теперь на
своих постах немногим более километра южнее. Затем они узнали бы, что,
весьма возможно, они тоже вскоре погибнут.
Я вызвал их, когда услышал щелчок. Я поднял шлем и вскочил на ноги,
когда свечение в нем замерцало.
Но было слишком поздно.
Четвертым местом, указанным в рождественской открытке, которую я
послал Дону в прошлом году, были книжная лавка Пибоди и пивная в
Балтиморе, штат Мериленд. Соответственно, в последнюю октябрьскую ночь я
сидел в ее задней комнате у последнего стола, перед альковом с дверью,
ведущей в аллею. В сумрачном помещении женщина, одетая в черное, играла на
древнем пианино, и музыка все вздымалась и вздымалась. Справа от меня в
узком камине задыхался и дымил огонь, а над каминной полкой дрожала тень
древних оленьих рогов. Я потягивал пиво и прислушивался к звукам.
Я хотел надеяться на то, что как раз в этот вечер Дон не появится. У
меня оставалось достаточно денег, чтобы дотянуть до весны, и потому я не
слишком нуждался в работе. К тому же я сейчас находился слишком далеко на
севере, стоя на якоре в Чезапике, и мне хотелось поскорее отплыть к
Карибам. Похолодание и появление опасных ветров говорили мне, что я
слишком долго задерживаюсь в этих широтах. Словом, дольше, чем до середины
ночи я в этом баре не просижу. Еще часа два.
Я съел сэндвич и заказал еще пива. Его еще не принесли, когда я
заметил Дона, приближавшегося к входу: пальто у него было переброшено
через руку, и он повернулся лицом ко мне. Я изобразил соответствующее
удивление, когда он очутился рядом с моим столом со словами: "Рон! Неужели
это ты?".
Я встал и пожал руку.
- Алан! Тесен мир - или что-то вроде этого. - Садись! Садись!
Он сел в кресло напротив меня, бросив пальто на другое, слева.
- А что ты делаешь в этом городе? - спросил он.
- Заглянул просто так, - ответил я. - Сказать привет паре приятелей,
- я поглаживал грубые шрамы, запятнавшие поверхность стола передо мной. -
И это моя последняя стоянка. Я отправляюсь через несколько часов.
Он кивнул.
- А чего это ты стучишь по дереву?
Я усмехнулся.
- Это я просто прикидываюсь тайной пивной Генри Меккена.
- Это давно-давно?
Я кивнул.
- Представляю, - кивнул он. - Это все из-за прошлого - или из-за
сегодняшнего? Я никак не могу сообразить.
- Может, немного того и немного другого, - сказал я. - Хотел бы я
снова заглянуть к Меккену. Я послушал бы, что он думает о теперешнем
появлении. А вас каким ветром?
- То есть?
- Каким ветром занесло? Сюда. Сейчас.
- Ох, - он перехватил официанта заказал пива. - Деловая поездка, -
сказал он затем. - Нанимаю консультанта.
- О. Так есть дело? И какое?
- Сложное. Запутанное.
Он закурил, и чуть погодя принесли пиво. Он курил, пил пиво и слушал
музыку.
Я пел эту песню и снова спою ее: мир подобен взметнувшемуся отрывку
музыки. Многие перемены происходили в ходе моей жизни, и, кажется,
большинство из них имело место в течение последних нескольких лет.
Перемены стали образом моей жизни несколько лет назад и я подозревал, что
это будет моей постоянной участью все эти годы - если дела Дона не втянут
меня в гибельную западню.
Дон заправлял вторым по величине в мире детективным агентством и он
иногда пользовался моими услугами из-за того, что я реально не
существовал. Меня не существовало теперь потому, что когда-то, в другое
время и в другом месте, мы породили самую дикую мелодию нашего времени.
Именно я пустил в мир первые аккорды проекта Центрального банка данных, и
я принимал существенное участие в попытках создать рабочую модель
реального мира, включающую в себя данные о всех и вся. Насколько полно мы
преуспели и стало ли обладание подобием мира действительно обеспечивать
опеку над ним и наиболее эффективные меры контроля за его
функционированием - этот вопрос был спорен для прежних моих сотоварищей,
пока вся эта музыка росла и развивалась. Впоследствии я переменил свои
взгляды и в результате принятого решения не получил гражданства во втором
мире, в Центральном банке данных, который стал теперь гораздо более
важным, чем реальная жизнь. Уход из реальности, мой собственный временный
выход за грань мира вызвал необходимость других преступлений - нелегальных
входов обратно. Я периодически возникал в этой компьютерной реальности,
потому что приходилось иногда как-то обеспечивать свою дальнейшую реальную
жизнь работой, например, на Дона. Я очень часто становился весьма полезным
ему - когда он получал необычные головоломки.
К счастью, в данный момент, похоже, именно такую он и имел - еще до
того, как я почувствовал, что помираю от безделья.
Мы прикончили наше пойло, потребовали счет и расплатились.
- Сюда, - сказал я, показывая на заднюю дверь, и он завернулся в
пальто и последовал за мной.
- Поговорим здесь? - спросил он, когда мы двинулись вдоль аллеи.
- Пожалуй, нет, - сказал я. - Прокатимся, потом побеседуем.
Он кивнул и двинулся дальше.
Тремя четвертями часа позднее мы сидели в салоне "Протеуса" и я
готовил кофе. Холодные воды залива мягко покачивали нас под безлунным
небом. Я зажег лишь пару маленьких светильников. Уютно. За бортом
"Протеуса" - толпа, сумятица, бешеный темп жизни в городах, на земле, и
функционально-метафизическую отдаленность от всего этого могли обеспечить
всего несколько метров воды. Мы с огромной легкостью повсюду изменяли
ландшафт, но океан всегда казался неизменным, и я полагал, что мы
пропитывались каким-то чувством безвременья, когда оставались с ним один
на один. Может быть, это одна из причин, по которым я так много времени
проводил в океане.
- Вы впервые принимаете меня здесь, на борту, - сказал он. - Удобно.
Весьма.
- Спасибо. Сливки? Сахар?
- Да. И то, и другое.
Мы уселись с дымящимися кружками, и я спросил:
- Ну, так что у вас?
- Одно обстоятельство, родившее две проблемы, - ответил он. - Одна из
них такого рода, что выходит за пределы моей компетенции. Другая - нет. Я
скажу, что это абсолютно уникальная ситуация и, соответственно, требует
специалиста высокой квалификации.
- Я вообще не являюсь специалистом по чему-нибудь. Разве что -
специалистом по выживанию.
Он неожиданно поднял глаза и уставился на меня.
- Я всегда предполагал, что вы ужасно много знаете о компьютерах, -
заметил он.
Я смотрел вдаль. Это был удар ниже пояса. Я никогда не обнаруживал
себя перед Доном как авторитет в этой области, и между нами всегда
существовал неписанный договор о том, что мои методы работы,
обстоятельства и личность находятся вне обсуждения. С другой стороны, ему
должно было быть ясно, что мои познания этих систем обширны и глубоки. И
все-таки мне не нравилось обсуждать это. Итак, я ринулся обороняться.
- Компьютерных мальчиков сейчас - на гривенник дюжина, - сказал я. -
Возможно, в ваши времена было иначе, но сейчас начинают обучать
компьютерным премудростям с подросткового возраста, с первого года в
школе. Так же, как и любой представитель моего поколения.
- Вы знаете, что я имел в виду не это, - пояснил он, - или вы не
знакомы со мной достаточно давно для того, чтобы доверять мне несколько
больше, чем сейчас? Это весьма близко касается характера предстоящей вам
работы. Вот и все.
Я кивнул. Реакция по самой своей природе не самая подходящая, и я
вложил немало эмоций в ее проявление. Итак...
- Ладно, я знаю об этом побольше подростка-школьника, - согласился я.
- Спасибо. Возможно, в этой точке мы и расходимся, - он отпил кофе. -
Моя собственная подготовка - закон и учет, затем - армейская, военная
