бегством. Земля, воздух и вода пульсировали гигантскими сердцами. И потом,
когда я поднимался вверх, преодолевая последний фут, четвертый недостающий
элемент присоединился к ним, чтобы довершить ужасающий образ, возникший
передо мной: сноп искр низвергся с небосвода, чтобы объять пламенем
дерево, видневшееся впереди. Инстинктивно я поднял руку, а когда опустил,
дерево задымилось и вспыхнуло на ветру, и неподалеку от него обозначилась
фигура человека, смотревшего сквозь меня в направлении невидимого
бушующего моря. Его темный плащ развивался на ветру.
Я заслонил лицо рукой и, пригнувшись начал двигаться к нему.
- Алан, - крикнул я, узнав его, когда подошел ближе; потом добавил: -
По!
Он слегка повернул голову в моем направлении, что-то, похожее на
задумчивую улыбку, оказалось на его лице, когда он ответил: - Перри, как
хорошо, что ты здесь. Я знал, что ты придешь.
Я подошел к нему. Его плащ хлестал меня по правому боку.
- Что за дьявольщина здесь происходит? - спросил я.
- Это не что иное, как похороны Земли, дорогой Перри, - ответил он.
- Я не понимаю.
- Покрытая шрамами оболочка Земли истощается по мере того, как
физическая сила слова покидает ее атмосферу, - сказал он. - Страсти
большинства стихий и нераскаявшихся сердец выпущены на свободу. Мириады
несбывшихся надежд угасают вокруг.
Я откинул волосы со лба. Дерево треснуло у нас за спиной, причудливо
вспыхнув в тумане. Море гудело подобно грому.
- Память о прошедшей радости - не это ли настоящее горе? - продолжал
По.
- Хорошо, может и так, - ответил я. Разглядев его получше, я понял,
что он, всегда казавшийся сверстником, был на самом деле гораздо старше.
Линии его лица были прочерчены глубже, под глазами - темные круги. Было
почти так, как-будто мы увидели друг друга в разное время, соответствующее
каждой из наших жизней.
- Мысль о будущей радости, - предположил я - может привести все в
равновесие. Разве это не повод для надежды?
Некоторое время он пытался осмыслить сказанное мной, потом покачал
головой и вздохнул.
- Надежда? - повторил он. - Это слово тоже покинуло атмосферу.
Земной, Земля... Все рушится, дорогой Перри. И весь твой облик наглядное
подтверждение тому.
- Алан... - начал я.
- Пусть будет "По", - сказал он, - между нами.
- Тогда, черт побери, По! - закричал я. - О чем ты мне говоришь? Я,
правда, тебя не понимаю!
- Любимый образ угас, - ответил он. - В его отсутствие скорлупа
нашего мира раскалывается. Она ушла, мое второе я. Увы! Самый жестокий из
всех жестоких дней! Та, которая наполняла собой это место, больше не
придет. И ты знаешь ее имя.
- Энни, - вздохнул он и указал куда-то дрожащей рукой.
Я повернул голову в том направлении, куда он указывал, к морю, и
туман расступился, чтобы поверх жующей морской стихии я мог увидеть
подобие серого мавзолея, такого блестящего от воды, которой он словно был
пропитан насквозь, что казался сделанным из стекла.
- Ее гробница, - сказал он тогда.
- Я не верю тебе, - воскликнул я и бросился прочь от него.
- Перри, - звал он. - Вернись! Это бесполезно! Не знаю, что будет со
мной, если что-то плохое случится с тобой!
- Она не там! - закричал я в ответ. - Она не может быть там!
Я спускался, царапая руки, разрывая одежду.
- Перри! Перри! - звал он.
Я затаил дыхание, проскользив половину пути вниз, потом покатился и
упал в песок. Я тут же вскочил на ноги, оказывая сопротивление сильному
ветру и волнам, доходившим мне до колен, когда я шел по направлению к
сияющему монументу. Я все еще слышал голос По со стороны горящего дерева
наверху. Но слов я не мог различить, доносился лишь лающий звук.
Я взялся за холодный металл темной двери, открыл задвижку, распахнул
ее и вошел. Я пересек сумрачное пространство, ступая по лодыжку в воде.
Передо мной на постаменте лежал каменный саркофаг.
Он был пуст. Мне захотелось рассмеяться и заплакать одновременно.
Вместо этого я пошатываясь направился к выходу и закричал:
- По! По! Ты ошибся! Ее здесь нет! По! По!
Огромная черная масса воды накатилась на меня и отбросила назад, к
усыпальнице..
Я проснулся на полу каюты, хотя точно помню, что накануне вечером
укладывался на большой койке, принадлежавшей Сибрайту Элисону. Не могу
припомнить, чтобы я падал с нее или делал что-нибудь такое, от чего
промокла бы и изорвалась моя одежда. Мои ботинки были полны песка, и
несколько песочных дорожек тянулись от того места, где я лежал, к центру
комнаты, где они должно быть, начинались. Я потер правый глаз и сел.
Снимая пришедшую в негодность красновато-коричневую рубашку, я обнаружил
на предплечье несколько ссадин. Тут я вспомнил шторм, мавзолей, молящую
фигуру По у горящего дерева.
Я отыскал свежую одежду в сундуке, переоделся. Я надеялся, что с По
ничего не случилось. Я был взволнован явными признаками его помешательства
и, в не меньшей мере, странным оборотом всех событий. Уже давно мне
удалось понять, что наши странные встречи состояли не только из
реальности. В них одновременно присутствовало что-то из области символов,
знаков, предзнаменований. Исходя из этого я мог понять, почему усыпальница
была пуста: Энни в это время находилась в месмерическом трансе. Но тут
было еще что-то. Должно было быть. Конечно, то, что рассказал мне вчера
Элисон, немного приоткрывало завесу над феноменом. Но даже этот доблестный
алхимик не мог знать всего. Нет такого человека, которого я мог бы
спросить обо всем, что касается этого дела, кроме...
Я задумался. Накануне своего отъезда Элисон представил меня леди
Лиги, женщине с большими глазами и черными, с блестящим отливом, волосами.
Ее красота была столь чарующей, что замедлила ход моих мыслей, по крайней
мере, наполовину. Но это произошло не только под влиянием ее наружности,
как я понял минуту спустя. В ней было еще что-то, что производило сильное
завораживающее действие. Стоило мне понять это, как я тут же отступил на
шаг назад и перевел дыхание. Чары были разрушены. Дама улыбнулась.
- Рада с вами познакомиться, - сказала она низким гипнотизирующим
голосом, напомнившем мне манерой звучания одного русского эмигранта, и
глядя мне прямо в глаза с необыкновенным напряжением.
- Это человек, о котором я вам говорил, - сказал Элисон.
- Я знаю, - ответила она.
- И он согласен выполнить дело, которое я ему поручил.
- Я знаю, - повторила она.
- Надеюсь, что ваши способности послужат нашему общему делу.
Она кивнула.
- Конечно.
- Однако, у нас был очень напряженный день, - сказал он, - и я думаю,
что продолжение знакомства можно отложить до завтра, как и встречу с вашим
подопечным. Мой преемник уже осведомлен о том, что монсеньор Вальдемар
способен принимать информацию из мест, находящихся за пределами реальной
досягаемости.
- Понимаю, - сказала она.
- А я - нет, - сказал я, - но в этом деле предпочту целиком
положиться на вас.
- Я получу необходимую информацию и передам ее капитану Гаю перед
отъездом, - сказал Элисон.
- Очень хорошо, - ответил я. - В таком случае...
- ...Вы можете удалиться, - закончил он за меня, - а я попрощаюсь с
вами, пожелаю счастливого пути и доброй ночи.
Он крепко сжал мою руку.
- Хорошо, - сказал я. - До свидания и спокойной ночи.
На прощание я кивнул Лиги.
- До завтра.
- Я знаю, - сказала она.
Я отправился назад в свою каюту, где бросился вниз лицом на большую
койку. Я заснул почти сразу, потом отправившись в наш дворец на берегу
моря. А сейчас...
Было достаточно светло для меня, чтобы побриться и умыться, поливая
себя холодной водой из большой емкости в алхимическом конце моих
апартаментов. Закончив прихорашиваться, я вышел в поисках завтрака. В
столовой мне сказали, что будут подавать еду в каюту и дали инструкцию по
поводу оповещения о трапезе. С тех пор я находился в салоне, решив
остаться и подождать, пока лук и яйца, тосты и палтус будут для меня
приготовлены. Ночная путаница снов и неожиданностей, загадок и страхов
была смыта несколькими чашечками превосходного кофе, с последней из
которых я вышел на палубу, чтобы продлить удовольствие, наблюдая за
играющими под солнцем волнами, несколькими облаками, плывущими как белые
острова в безмятежной голубизне высокого неба. Солнце было еще достаточно
низко. Я смотрел на него, а мысли мои уносились далеко к морскому
побережью, где мы расстались, и глаза уже начинали искать хотя бы малейшие
признаки его, но земли не было видно ни поблизости, ни даже на линии
горизонта. Несколько чаек делали круги позади нас, то ныряя в кильватер,
то поднимались ввысь. Когда кок, одноглазый испанец по имени Доминго,
что-то громко крикнул (проклятия или слова песни, было не разобрать) и
выплеснул утренние помои, они ответили ему и быстро ринулись вниз
попировать в бурлящих водах. Я пошел немного вперед, ища какое-то время в
этом направлении хоть какой-то признак огромного темного силуэта "Утренней
Звезды". Но она тоже была за пределами голубых границ моего мира.
Я поежился от холода и сделал еще глоток, остывающего кофе. Я решил в
следующий раз надеть что-нибудь потеплее, когда надумаю подняться на
палубу так рано поутру. Собираясь спуститься вниз и вернуть чашку на
камбуз по дороге к каюте Лиги, я встретил улыбающегося Дика Петерса,
который, коснувшись бескозырки, в шутливом приветствии прорычал: -
"Мартин", - мастер Эдди.
Я улыбнулся, кивнул ему и повернул назад: - Доброе утро, мистер
Петерс.
- Можно просто - "Дик", - ответил он. - Прекрасный денек, не так ли?
- Действительно, - согласился я.
- А как вы себя чувствуете в командирах? - продолжал он.
- Трудно сказать, мне еще не пришлось отдавать никаких приказаний.
Он пожал плечами.
- Насколько я понимаю, в этом нет необходимости, - сказал он. -
Меньше неприятностей. Мистер Элисон, должно быть, позаботился обо всем
распорядиться на какое-то время.
- Я тоже так думаю.
- Доводилось когда-нибудь плавать? - спросил он.
- Я был как-то на борту корабля еще ребенком. Не помню, чтобы меня
мучила морская болезнь. Вы ведь это имели ввиду?
- Хорошо, - заключил он, когда что-то темное упало с верхнего
настила, прокатилось по палубе и оказалось рядом с ним. Он протянул руку и
сжал лохматое плечо своей обезьяны. Зверь добродушно отреагировал на этот
жест, и я не могу не заметить, что они были чуточку похожи друг на друга.
Я говорю об этом, не для того, чтобы унизить человека, который пришел мне
на помощь в трудную минуту, - хотя согласен, что было бы простительно
погрешить против истины во имя красоты - а потому, что эта некрасивость
его лица была, в более высоком и мудром смысле, предметом гораздо большего
восхищения, чем эти штампованные красавчики из числа любимцев публики. Его
губы были тонкими, зубы, если вы их видели, длинные и выступающие вперед.
Если бы вы присмотрелись к нему более внимательно, он производил приятное
впечатление. С другой стороны, кому-то его веселость могла показаться
демонической. Фактически, его лицо было искажено как бы гримасой смеха, и
в складках между морщинками кожа была светлее, наводя меня на мысль, не
были ли некоторые части его лица целиком сделаны из суровой ткани. Это
лицо отпугивало, особенно когда вы понимали, что переход от кажущейся
веселости к гневу был всего лишь плодом вашего глубокого созерцания, а не
каких либо действий со стороны этого человека. Вы чувствовали себя так,
