не напали. К этому времени грызуны, появившиеся из ямы, наводнили собой
все вокруг меня. Они забирались на меня, бегали по мне и, используя мое
тело как плацдарм, атаковали своих приятелей внизу. Я старался как можно
меньше шевелиться, испытывая смертельный страх от мысли, что если одна из
них вздумает откусить от меня хотя бы крохотный кусочек, остальные сочтут
меня съедобным и превратят en masse, пообедав мной. К счастью, одна из них
прикончила другую и все бросились уничтожать ее остатки. Откуда-то взялись
еще несколько грызунов, и пол превратился в сплошное поле битвы и
одновременно обеденный стол, где серые визжащие существа изгибались и
барахтались, поднимались и опускались, как кошмарный поток, запятнанный
кровью.
Прошло много времени, пока я оторвал от них свой взгляд, повернул
голову и снова взглянул вверх. От того, что я увидел, у меня перехватило
дыхание. Маятник больше не дрожал, а раскачивался из стороны в сторону с
амплитудой около ярда. И он постепенно снижался. Его нижняя часть
исключительно сверкала, отражая свет таким образом, что это подчеркивало
необычайную отточенность края. Лезвие было длиной около фута, слегка
прогнуто и крепилось на медном пруте, который начинался от руки Сатурна,
другой рукой Сатурн ел своего отпрыска, остальные - в ожидании жались у
его ног. Все сооружение шипело и издавало легкий ветерок своим движением.
Теперь я уже не мог оторвать от него взгляда. Я сосчитал десять
движений до того, как он слегка опустился. Но после других десяти этого не
произошло. Еще немного, однако, и он вновь дернулся вниз. Я попытался
точно представить, в какое место он ударит меня, если будет неуклонно
продолжать снижаться. Казалось, он нацелен прямо мне в сердце. Вдруг я
подумал, знала ли Лиги, что со мной происходит. Так же, как накануне По, я
попытался вызвать ее.
"Лиги? Ты там? Ты слышишь меня? Ты знаешь, где я и что происходит со
мной?"
Ничего. Может быть, все мое внимание сконцентрировано на лезвии и это
мешает мне? Может быть, снотворное притупило мои способности? Может быть,
она хотела испытать действительность барьера, который создала, а я был в
это время без сознания, и она решила, что я мертв?
"По, ты еще здесь?" - попытался я.
"Ужасно!" - казалось, закричал он. - "Бездна оглядывается на одного!"
"Тебе было предначертано заполнить ее по своему усмотрению", -
предположил я, озаренный внезапной вспышкой проницательности. - "Ты
художник. Твое воображение - это ее пустота".
"Ужасно!" - повторил он.
"Где ты, По? Где ты?"
Я снова перестал ощущать его присутствие. Маятник ощутимо опустился
вниз, размах его движений слегка увеличился.
Тогда я забыл и про По, и про Лиги. Я даже забыл про крыс, так
напряженно я следил за надвигающимся лезвием, которое колебало воздух надо
мной. Через некоторое время: часы? дни? не знаю точно. Я забыл даже себя,
став частью этого сверкающего вершителя моей судьбы. В это время я испытал
великое спокойствие, бесконечное расслабление, необыкновенное ощущение
снизошедшей на меня благодати.
В какой-то момент я потерял сознание.
Опять прошло время, не знаю сколько. Я проснулся от ужасной
обжигающей жажды. Крысы ходили туда-сюда, шаря в поисках съестного. Когда
я открыл глаза, взгляд инстинктивно остановился на маятнике. Он опустился
довольно ощутимо, размах его был сейчас около тридцати футов. Его шипящее
и свистящее пение поднимало парализующее действие, разум прекращал свою
работу, и только тело жертвенно ожидало соприкосновения с ним.
Пожалуй, лучше было бы снова потерять сознание, подумал я, дав
подписать себе смертный приговор одним ударом в сердце, когда я буду
лежать в обмороке. Но теперь, когда я хотел этого, забвение не приходило.
Я весь был - настороженность, настороженность и ожидание.
Влево, вправо... вжик! Откуда-то раздался маниакальный смех, который,
как я не сразу понял, был моим собственным. Я прокусил губу до крови и
закрыл глаза. Тут же снова открыл их, поняв, что так еще хуже, когда не
знаешь, где находится нож. Но голова немного прояснилась и я заставил себя
подумать.
Я спокойно и детально стал изучать маятник, не давая ему себя
гипнотизировать. Я сосчитал удары сердца между двумя опусканиями ножа. В
это время я немного успокоился и попытался установить закономерность, с
которой совершались рывки, опускающие маятник:
310... вниз,
286... вниз,
127... вниз,
416... вниз.
Никакой размеренности в этом не было. Было не похоже на монотонность
часового механизма. Это навело меня на мысль, что на другом конце маятника
был человек, а не механическое устройство. Тогда я почувствовал слепую
ниточку надежды. В то время как законы механики не могли быть нарушены,
человеческое упрямство можно было предсказать и управлять им.
Я снова обдумал свое положение. Веревка, которой я был привязан, была
похожа на подпругу - единая лента из плотного материала, множество раз
обмотанная вокруг меня. Стоит мне каким-то образом уменьшить количество
витков хотя бы на один, и вся перетяжка будет ослаблена. Человек,
способный делать такие точные наблюдения в моем положении - притом неплохо
умеющий считать, - должен предугадать, когда будет самое низкое положение
маятника перед тем, как он коснется тела, и когда надо будет вдохнуть или
выдохнуть. Ноя знал, что наверху находится человек и захочет протянуть
заключительный этап как можно дольше.
Неожиданно для меня проблему с веревкой оказалось решить очень
просто. Но если я не сумею вовремя задержать дыхание, лезвие разрежет мою
плоть на радость тому, кто наверху. Потом будет достаточно времени, чтобы
скатиться с настила на пол. Но при этом надо быть очень осторожным, чтобы
не угодить в яму. Я предполагал, что именно этого-то они и хотят: чтобы я
выбрал яму добровольно и сам похоронил себя на дне. Все остальное было
устроено только, чтобы подсластить пилюлю.
Я стал дышать медленно и ровно и приготовился ждать.
Маятник еще дернулся восемь раз и был уже в нескольких дюймах от моей
груди. В следующий раз он опустился совсем чуть-чуть. Еще четыре раза, и
он слегка поцарапал меня, проходя мимо. Теперь начнется захватывающая дух
игра, предположил я. Он будет оставаться на той же высоте или даже слегка
приподнимется.
Я сделал глубокий вдох, сцепил зубы и закрыл глаза. В груди началось
жжение. Я сцепил руки, поджал ноги и откатился вправо. Подо мной уже не
было настила, я падал...
Темные фигуры сновали, разбегаясь во всех направлениях. Шипящий звук
прекратился. Я поднял голову как раз в то время, когда проклятая машина
поднималась назад к потолку. Я потер затекшее тело, пытаясь оставаться
начеку в ожидании новой опасности.
Только сейчас я понял, откуда шел свет, заливающий все вокруг. Он
проникал в камеру от основания двух металлических стен - справа и слева от
меня. Я ничего не мог увидеть сквозь эти щели, но даже если и пытался к
ним приблизиться, то камеру наполнял удушливый запах. Это было похоже на
раскаленное железо. Под воздействием этой подсветки безобразные сцены
обретали живость и подвижность. Стены казались рельефными, а палитра
красного цвета сочнее и богаче, чем простое изображение крови и пламени.
Все это стало - вначале еле заметно - мерцать.
И снова они двигались и переливались. Я почувствовал запах дыма и
услышал извне лязгающие и шаркающие звуки. Я поднялся на ноги, отбросив
ногой подпругу, навевавшую неприятные воспоминания. Отошел на шаг от
наступающей огненной стены. Все-таки главной их целью было принудить меня
выбрать яму.
Стены снова начали двигаться. Я отступил еще на шаг. Так я двигался
по краю ямы, пока не достиг каменной стены, в которой была дверь.
Логически рассуждая, это было единственное убежище в помещении.
Потом, медленно, я стал поворачиваться. Яма упорно звала меня с тех
самых пор, как я обнаружил ее. Сейчас меня так и тянуло заглянуть внутрь,
чтобы узнать, что наводило на меня такой ужас, сковывало волю. Я направил
взгляд вниз. Отсветы от надвигавшихся стен добавили освещенности и у себя
под ногами я увидел ужасную картину.
Человек невысокого роста с бакенбардами стоял у раскрытого гроба. На
нем был вечерний костюм, на руках - черные перчатки. В одной руке он
держал небольшой хлыст, какие бывают у дрессировщиков зверей. Каким-то
образом я знал, что этот человек - Руфус Грисуолд. Передним - голова
опущена, руки повисли - стоял По. Грисуолд взмахнул хлыстом, что означало,
что По должен войти в гроб. По выпрямился и поднял голову, а потом
превратился в контур, в темноту, сквозь которую сияли звезды и искрились
кометы; удивительный в своей величественности Млечный путь, уходящий в
высоту бесконечности, стоял перед гробом. Грисуолд смотрел в сторону,
скрежеща зубами.
Потом хлыст сломался, и снова возникла фигура По; стены надвинулись
на меня, но ужасней всего было то, что внизу, где Грисуолд хотел
уничтожить воображение, удивительное и непознанное, человеческого духа,
поместив их в ящик и навсегда похоронив в этой яме.
Стены снова пришли в движение. От невыносимой жары я покрылся
испариной. Клацанье продолжалось, запах дыма был удушающим. Я
почувствовал, что сейчас упаду, и прижался спиной к каменной стене.
- Нет! - закричал я. - Не делай этого, По! Пропади ты пропадом,
Грисуолд!
Но, казалось, никто не слышит меня. Балансируя, я пошел по краю ямы.
Откуда-то доносились голоса. Раздался треск за дверью рядом со мной.
Волосатая рука схватила меня за плечо. Я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, я был в камере. В центре не было ямы и дверь
была распахнута. Лиги и Эмерсон были рядом. Петерс стоял у двери.
- Генерал Лассаль взял город? - спросил я, повторяя, как мне
казалось, то, что только что слышал.
- Да, - ответила она.
- Ваш барьер... Он сработал?
Она кивнула.
- Но все, что произошло со мной здесь, похоже на сон, вызванный
таблетками.
- Грисуолду наконец удалось использовать Энни как оружие против вас,
- сказала она мне. - Он хотел уничтожить вас, но в конце она устояла
против приказаний Темплтона.
- Таким образом, наши пути пересеклись здесь. В мире иллюзий. А что с
Ван Кемпеленом?
- Это был трюк. Сейчас, когда Энни не является помехой, Вальдемар
снова может видеть. Ван Кемпелен на самом деле сбежал в герцогство Арагон.
- Тогда нам надо двигаться в обратный путь.
- По-видимому, так.
Мы покинули сдавшийся город, направившись на север, где нас ждала
повозка. Всю дорогу, пока мы шли, я пил воду.
Она была единственной артисткой в мире, где она пела. Бессмертное
море и песок были солью ее слов, самой песней было королевство, по
которому она шла. Она вызвала поэта наружу из пещеры, развязала ему руки,
обняла его.
- Они хотели заставить меня ощипать мою черную птицу, - сказала она,
- полуночных полетов.
По смотрел мимо нее на волнующееся море. Облако набежало на солнце.
- Доверчив будь и знай, что я не причиню тебе вреда, - сказала она
ему.
- Иллюзия, - сказал он и отвернулся от нее.
Пространство перед ним содрогнулась, как стена из стекла.
- Не уходи, - тихо сказала она.
- Иллюзия.
Он ступил в темноту сквозь расщелину в стене замка.
7
Пневмония сделала свое дело. Элизабет По лежала на засаленной
подушке, ее детское лицо обрамляли длинные черные волосы, большие серые
глаза, наконец, закрылись. Маленькая артистка была одета в свой лучший
