Алоис де Медок улыбнулся.
- Не думай об этом. До обеда у тебя есть время почистить сапоги.
Стол в покоях Жерара де Ридерфорда, Магистра Ордена Тамплиеров, был
семи локтей в длину и трех в ширину. Однако он вряд ли занимал все место,
отведенное Магистру в Иерусалимской Общине.
Сарацинские мастера вырезали на длинных боковинах стола украшение из
норманнских лиц - овал за овалом с широко раскрытыми глазами под
коническими стальными шлемами; пышные усы над квадратными зубами; уши, как
ручки кувшинов, переплетающиеся от одной головы к другой.
Томас Амнет внимательно смотрел на эту цепочку голов, сразу же угадав
прототип карикатуры. Господи, сказал он сам себе, как же эти бедные
создания должны ненавидеть нас! Западные варвары, удерживающие их города
силой оружия, верой в Бога-Плотника и более старого Бога-Духа.
- Что ты там колдуешь, Томас?
- А? Что Вы сказали, Жерар?
- Ты так углубился в изучение края стола, что совсем не слышал меня.
- Я слышал Вас достаточно хорошо. Вы хотели знать, достоин ли Ги де
Лузиньян короны.
- Выбирает Бог, Томас.
- Или, в некотором смысле, Сибилла. Она мать покойного короля
Валбуина, сестра Балдуина, прокаженного короля, который был до него, и
дочь короля Амальрика. И теперь она взяла Ги в супруги.
- Это еще не делает его королем, - напомнил Жерар. - Все, что я хочу
знать, это должен ли орден Тамплиеров поддерживать Ги или употребить свой
вес для того, чтобы выбрать принца Антиохии?
- Вы имеете в виду при условии, что сначала этот принц Рейнальд
решит, что не будет пытаться силой захватить трон?
- Конечно, конечно. А если он попытается?
- Рейнальд де Шатильон - чудовище - Вы это уже знаете, мой господин.
- Когда патриарх Антиохии проклял Рейнальда за грабеж Императора
Мануэля в Константинополе, - продолжал Амнет, - принц приказал своему
парикмахеру обрить старику голову и бороду, оставив ожерелье и корону из
неглубоких порезов вокруг глаз и горла. Потом Рейнальд смазал эти раны
медом и держал Патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока
мухи чуть не свели его с ума.
- Рейнальд напал и разграбил поселения на Кипре, за три недели сжег
их церкви - церкви, Жерар! - и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин,
резал скот. Этот остров не оправится от Рейнальда де Шатильона и за
поколение.
- Вряд ли он действовал из благих побуждений, когда захватил корабль
в Красном Море и сжег флот, везущий паломников в Медину. Ходили слухи, что
он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город до последней
головешки. Он смеялся над криками о помощи и обещаниями тонущих
паломников...
- Но, Томас, разве это не обязанность христианина убивать неверных?
- С одной стороны, он громит христиан на Кипре. С другой -
расправляется с сарацинами в Медине. Король Саладин, Защитник Ислама,
поклялся отомстить этому человеку - так же, как и император
Константинополя. Рейнальд де Шатильон представляет угрозу для любого в
пределах досягаемости меча.
- Так что, ты советуешь мне поддержать Ги?
- Ги дурак и будет наихудшим королем, который когда-либо здесь был.
- Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом. Скажи,
Томас, ты _в_и_д_е_л_ царствование Ги - от Рождества Христова 1180 до
Рождества Христова-только-ты-и-дьявол-знает-какого в своем Камне?
- В Камне, Господин? Неужели нужен Камень, чтобы увидеть то, что
может разглядеть ребенок своими собственными глазами? Именно Ги устроил в
Араде резню мирных бедуинских племен и их стад, просто чтобы позлить
христианских лордов, получающих с них дань.
- Томас, я вновь спрашиваю, разве это неверно, убивать язычников?
- Неверно? Я не сказал _н_е_в_е_р_н_о_. Только глупо, мой Господин.
Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы оказаться в
этой стране должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, сражаясь
с пиратами, язычниками и разбойниками, грабящими караваны, и с кровавым
восстанием собственных кишок. Когда тысячи неверных вырастают из песка как
трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым, как бритва, клинком
и воодушевлен верностью своим языческим вождям. Так что будет только мудро
отложить наши рассуждения о том, что правильно и неправильно и оставить
спящих бедуинов лежать у своих колодцев и получать с них дань.
- Ты упрекаешь меня, Томас?
- Господин! Я упрекаю такого дурака как Ги де Лузиньян и такую
скотину, как Рейнальд де Шатильон.
- Но как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи мне,
достаточно ли силен Гай, чтобы устоять против Рейнальда де Шатильона?
- Это не важно, - ответил Томас. Мы устоим.
- И мы должны поддерживать Ги?..
- О, Ги будет следующим королем Иерусалима. Без сомнения.
- Но я не об этом спрашиваю...
Сильный стук в дверь прервал Магистра.
- Кто там? - заревел Жерар.
Дверь с треском приоткрылась и молодой слуга, полукровка от
норманнского отца и сарацинской матери, просунул голову. Много подобных
молодцов были в услужении у тамплиеров, большей частью их собственные
незаконнорожденные дети. Юношеское лицо было потным и покрыто дорожной
пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.
- Я прибыл из Обители в Антиохии, Господин, с сообщением от сэра
Алоиса де Медока.
- Неужели это не может подождать?
- Он сказал, это срочно. Что-то о богатом простаке, которого можно
пощипать.
- Хорошо, давай сюда.
Юноша достал кожаный кошель из-под полы куртки и передал его Жерару.
Тот взял кинжал с тонким лезвием, разрезал тесемки кошеля, вытащил свиток
пергамента и сломал восковую печать. Развернув желтоватый пергамент, он
поднес его к глазам.
Затем вздохнул и передал Томасу. - Написано неразборчиво. Как будто
Алоис спешил.
Томас Амнет взял документ и начал молча читать.
Жерар наблюдал за ним с некоторым раздражением. Воины, умеющие
читать, все еще редкость в мире Амнета. Хотя многие тамплиеры и знали
грамоту настолько, чтобы разобрать название города или реки на карте, тех,
кто читал с легкостью, было немного. Амнет понимал, что у Жерара другие
преимущества - положение и власть - и поэтому он мог не бояться тех, кто
знал грамоту. Сейчас, однако, магистра раздражало сознание того, что такой
парень, как Амнет, мог что-то вычитать в пергаменте, который для него
оставался немым.
- Ну и что же там? - наконец спросил он.
- Сэр Алоис ссудил деньги некоему Бертрану де Шамбору, своему
дальнему родственнику. Под залог земельного угодья в Орлеане. Орден
обязуется снабдить этого Бертрана рыцарями, пешими воинами, лошадьми,
оружием и повозками на сумму 1200 динаров.
- Размеры угодья?
- Три тысячи акров... Интересно, так ли богата эта земля? Алоис
ничего не говорит о ее качестве.
- Ты когда-нибудь слышал, чтобы он имел дело с плохой землей?
Продолжай.
- Алоис предполагает, что мы купим расположение Рейнальда, передав
эту землю его кузену, который собирается вернуться во Францию в этом
году...
- Но, - возразил Амнет, - земля пока не наша. Как же мы можем
распоряжаться ею?
- Земля вскорости будет нашей, - сказал Жерар.
- Откуда вы с Алоисом знаете это? У вас собственный Камень?
Жерар похлопал себя по лбу.
- О, нет, мой юный друг. Зачем мне способность к пророчеству, когда у
меня есть мозг, который Бог дал ребенку?
Магистр Тамплиеров хохотнул, возвращая Амнету его же собственные
слова.
- Этот Бертран будет искать славу, чтобы возместить убытки своей
короткой и греховной жизни. Так мы дадим ему славу.
- И как это будет выглядеть?
- Мы скажем бедному дурню, что наивысшей славы он может достичь, взяв
обитель _Г_а_ш_и_ш_и_и_н_о_в_ Аламут.
- Они не зря называют ее "Орлиным Гнездом". Она неприступна.
- Да, но доблестный Бертран не узнает этого, пока полностью не
увязнет в осаде. А потом будет слишком поздно.
- Знатный француз, ищущий славы, против банды на вид безоружных
ассасинов. Это будет скорпион в постель шейха Синана, Горного Старца.
- И приведет к тому, что три тысячи акров в Орлеане будут нашими.
Томас Амнет некоторое время молча размышлял.
- Карл, - внезапно сказал он.
- А? - Жерар де Ридерфорд отвел взгляд от пергамента. Он взял его
обратно и держал за восковую печать.
- Так зовут тоскующего по родине кузена Рейнальда. Карл.
- Может быть. Он помирит нас с Рейнальдом.
- Когда вы кормите чудовище, лучше взять длинное копье.
- Так мы скормим им Бертрана де Шамбора - и сохраним свои пальцы.
В своей комнате, расположенной в высокой башне, Томас Амнет закрыл
жалюзи и задернул занавески, чтобы не впускать холодный ночной воздух. Но
не только от воздуха хотел он закрыться.
Несмотря на свою словесную дуэль с Жераром де Ридерфордом, он был
обеспокоен приближающейся коронацией Ги де Лузиньяна. Он был плут, это
было видно любому. Но Томас Амнет был не любым.
Дюжина лет в качестве Хранителя Камня - пост, который достался ему в
юности, и не только из-за его благородного происхождения и умения
обращаться с мечом на службе Ордену - сделали его более чутким к течению
времени, чем обычный человек.
Обычные люди встречают каждый рассвет как начало нового дня, битву
или дальнюю дорогу принимают как новую проблему, которую необходимо
решить, болезнь, ранение и в конце-концов смерть - как неожиданность.
Вместо этого Амнет видел время как единое целое.
Каждый день был звеном в цепи лет. Каждая битва была простой пешкой
на великой доске войны и политики. Каждая рана была была частью общей
смерти, которая в конце-концов приходила к телу. Амнет видел поток времени
и себя как белую щепку в нем.
Камень, конечно, позволял рассмотреть этот поток подробнее.
Томас Амнет открыл свой тяжелый старый сундук и вытащил ларец, в
котором хранился Камень. Он был сделан из древесины грецкого ореха, почти
черный от времени, изнутри выстлан бархатом. Амнет изолировал его при
помощи пентаграммы из двойных точек внутри и вокруг крышки. Для того,
чтобы сохранить энергию и скрыть Камень от тех глаз, а возможно, и других
чувств, что могли бы его обнаружить.
Он поднял крышку.
В свете единственной тонкой свечи Камень слабо засветился, будто
приветствуя его. Он выглядел, как Космическое Яйцо, гладкий и сверкающий,
округлый с одного конца и заостренный с другого.
Он протянул руку и достал Камень голыми пальцами.
Ожидаемая волна боли прошла вверх по руке. Со временем и при долгом
опыте боль стала более терпимой, но никогда не уменьшалась. Это было
похоже на дрожь, которую можно почувствовать сидя на лошади, когда стрела
попадает ей в шею. Дрожь приближающейся смерти.
Прикосновение к Камню вызывало музыку в его мозгу: хор ангелов пел
осанну в честь своего Бога. Это была небесная колыбельная, которая
повторялась снова и снова, когда Камень бывал в его руках. В то же время
огонь славы освещал темное пространство перед его глазами: радуга цветов,
будто через кристалл проходил солнечный свет. Цвета кружились в его
голове, пока он не положил Камень на крышку стола.
Амнет тяжело дышал.
Он почти ожидал, что яйцо прожжет дерево и сделает для себя
обугленное гнездо. Однако энергия, им испускаемая, была другого рода.
Следующая часть ритуала была простой алхимией. В реторте он смешал
розовое масло, высушенный базилик, масло жимолости - за большие деньги
привезенное из Франции - с чистой водой и драхмой перегнанного вина. Сама
