Люку из таксофона на углу, но и на этот раз мне никто не ответил.
Мы были тогда счастливы... Даже странно, как все удачно складывалось.
Погода - само совершенство, и все, что мы задумали, получалось не хуже.
Вечером мы пошли в гости, там было так весело... Потом мы ужинали в
прелестном местечке, которое обнаружили совершенно случайно. Мы долго
сидели за бокалами с вином, не желая, чтобы день кончался, потом решили
продолжить эту полосу удач и поехали на пустынный берег, где сидели,
плавали, смотрели на луну, а ветер легонько шевелил наши волосы. А
потом... потом я сделал одну вещь, которую не должен был ни в коем случае
делать. Но разве Фауст не считал, что прекрасное мгновение стоит души?
- Пойдем, - сказал я.
Я метко отправил пустую банку из-под пива в контейнер для мусора и
поймал Джулию за руку.
- Отправимся на прогулку.
- Куда же? - спросила она.
Я помог ей подняться.
- В волшебную страну, - сказал я, - в далекий сказочный предел, в
Эдем. Идем же!
Она рассмеялась и позволила мне вести ее.
Мы пошли вдоль кромки берега к тому месту, где полоса песка сужалась.
Луна висела в небе роскошная и желтая, а море словно пело мою любимую
песню.
Мы шагали рука об руку, пока неожиданный поворот тропинки не увел нас
в сторону от полосы песка. Я стал искать глазами пещеру, которая должна
была вот-вот появиться, высокая, узкая пещера.
- Пещера, - объявил я минуту спустя. - Давай войдем?
- Там темно...
- Вот и прекрасно.
И мы вошли в пасть пещеры.
Шагов шесть нам еще светила заглянувшая в пещеру луна, и за это время
я успел заметить поворот налево.
- Сюда, - уверенно произнес я.
- Но здесь так темно!
- Естественно. Держись за мою руку покрепче. Все будет в порядке.
Еще пятнадцать или двадцать шагов - и справа что-то неясно
засветилось.
Я повел Джулию к повороту, и по мере нашего продвижения вперед, свет
становился все ярче.
- Мы можем заблудиться, - негромко проговорила она.
- Я никогда не заблужусь, - успокоил ее я.
Свет становился все ярче. Еще поворот, короткий коридор, и мы
оказались у подножия горы. Ниже виделся лес, и солнце прошло уже половину
утреннего пути над деревьями этого леса.
Джулия замерла, широко раскрыв голубые глаза.
- День! - изумленно воскликнула она.
- Темпус фугит, - ответил я. - Идем.
Некоторое время мы шли через лес, слушая песни птиц и ветра в ветвях,
темноволосая Джулия и я. Немного спустя я провел ее через каньон цветных
трав и камней, по дну которого протекал хрустальный ручей, впадавший в
реку.
Мы шли вдоль реки, пока не оказались у обрыва, уходящего вдаль,
полного радуг от падающей воды и туманов.
Стоя на гребне водопада, глядя на обширную долину у наших ног, мы
увидели шпили и купола города, золотые и сверкающие, как бриллианты,
смутно проступающие сквозь утренний туман.
- Где мы? - шепотом спросила Джулия.
- Прямо за поворотом, - ответил я. - Идем.
И я повел ее влево по тропинке, которая вела нас обратно вдоль
обрыва, пока мы не миновали водопад. Тени и алмазные брызги, мощный рев, а
потом еще большая мощь тишины...
Наконец мы вошли в туннель, поначалу влажный, потом высохший по мере
того, как мы поднимались выше.
Туннель вывел нас в галерею, открытую с левой стороны, глядевшую в
ночь, где ярко сияли звезды...
Зрелище было грандиозное. Сияние незнакомых созвездий было настолько
мощным и ослепительным, что наши фигуры отбрасывали тени на стену позади
нас.
Она облокотилась на низкий парапет, ее кожа словно светилась изнутри,
как редкий сорт мрамора, она смотрела вниз.
- Они и там, внизу, - прошептала она, - и по обе стороны! Внизу тоже
ничего нет, кроме звезд! И по сторонам...
- Да. Красиво, правда?
Мы долго стояли там, любуясь этим необыкновенным зрелищем, пока мне,
наконец, не удалось убедить Джулию пройти дальше по туннелю. Теперь он
сразу же вывел нас на поверхность, и мы оказались перед руинами древнего
амфитеатра. Под небом позднего полудня мраморные скамьи, все в трещинах, и
рухнувшие колонны оплел вьющийся плющ. Тут и там лежали разбитые статуи,
словно низвергнутые землетрясением.
Выглядело это чертовски живописно. Я думал, что ей это должно
понравиться, и не ошибся. Мы по очереди усаживали друг друга на почетное
место и произносили со сцены речь.
Акустика здесь была превосходная.
Потом мы шли дальше, рука в руке, по мириаду троп под разноцветными
небесами пока не оказались наконец на берегу тихого озера. Над дальним
берегом висело заходящее оранжевое солнце. Справа неярко блестели какие-то
скалы. Мы нашли удобное местечко, где мох и папоротники образовали
естественную подушку. Я обнял ее, и мы долго стояли, и ветер в ветвях
деревьев играл на лютне, а ему контрапунктировали невидимые птицы.
Потом, немого позже, я расстегнул ее блузу.
- Прямо здесь? - спросила она.
- Мне здесь нравится. А тебе - нет?
- Здесь очень красиво. Ладно. Подожди минутку...
Мы опустились на подушку из мхов и любили друг друга, пока нас не
укрыли тени. А потом она заснула, как я и хотел.
Я наложил на нее заговор, чтобы она не проснулась, потому что начал
сомневаться в собственном благоразумии и в том, следовало ли предпринимать
это путешествие. Потом я оделся сам и одел Джулию, и поднял ее на руки,
чтобы отнести ее обратно на наш берег. На этот раз я выбрал самый короткий
путь.
На берегу, на том месте, где мы вышли, я положил ее на песок и сам
растянулся рядом.
Скоро я уснул.
Мы проснулись только когда взошло солнце и нас разбудили голоса
пришедших на пляж людей.
Джулия села и посмотрела на меня.
- Эта ночь... - сказала она, - она не могла быть только сном, но и
явью тоже быть не могла, правда?
- Думаю, что так, - улыбнулся я в ответ.
Она нахмурилась.
- С чем именно ты согласен? - спросила она.
- Конечно с тем, что нам просто необходимо позавтракать, - ответил я.
- Пойдем поедим чего-нибудь, а?
- Погоди минутку. Она положила мне руку на плечо.
- Этой ночью... случилось что-то необыкновенное. Что это было?
- Зачем же убивать волшебство словами? Пойдем лучше завтракать.
Потом она не раз пыталась расспросить меня об этой ночи, но я был
тверд и отказывался вести разговор на эту тему. Во всем был, конечно,
виноват я сам. Не следовало мне вообще отправляться с ней на эту прогулку.
И в нашей последней соре-споре, после которой мы расстались, этот факт
сыграл свою роль...
Теперь размышляя обо всем этом, я осознал вдруг, что дело не только в
этой моей древней глупости. Я осознал, что я любил Джулию и, что еще хуже,
до сих пор ее люблю. И если бы я не придумал этой прогулки или хотя бы
признал справедливость ее обвинений в том, что я был волшебником, она не
встала бы на эту тропу, по которой пошла, не стала бы искать пути к
собственной власти, вероятно, для защиты. И она сейчас была бы жива...
Я закусил губу и заплакал. Потом обошел тормозившую передо мной
машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был
уверен, что не случится обратное.
3
Скорбь и гнев сжали мой мир и он поддался, но я не хотел поддаваться.
Казалось, эти чувства парализовали мои воспоминания о более счастливых
временах, о других странах и возможностях.
В схватке нахлынувших на меня воспоминаний я потерял способность
смотреть на вещи с различных точек зрения, отчасти потому что отбросил
целый набор выборов, сузив в какой-то степени собственную свободу воли.
Мне самому такое мое свойство не нравится, но после какого-то предела я
уже не в состоянии брать его под контроль, потому что тогда у меня
возникает ощущение уступки какому-то детерминизму, и это раздражает меня
еще больше.
По обратной дуге цикла раздражение начинает подпитывать
первоначальные переживания и я вступаю в фазу бесконечного
самовозбуждения, как колебательный контур. Простой способ выйти из такой
ситуации - атака в лоб, чтобы устранить объект-причину. Более сложный путь
отличается более философской природой и состоит в том, чтобы отступить в
сторону, уйти и вернуть себе контроль над собой. Как всегда,
предпочтительнее более трудный способ.
Атака в лоб очень легко может закончится сломанной шеей.
Я свернул, припарковал машину на первом свободном участке, открыл
окно и раскурил свою любимую трубку.
Я поклялся не заводить мотор, пока не остыну окончательно. Я всегда
слишком сильно на все реагирую. Похоже, это фамильное. Но я не хотел
поступать так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу
неприятностей.
Такая "все или ничего" реакция на полные обороты, может и хороша,
если вам всегда везет, но на этом пути ждет и трагедия, по крайней мере,
опера, если против вас выступает что-то экстраординарное. А сейчас, судя
по всему, речь шла именно о таком случае. Следовательно, я вел себя как
болван и дурак, и я повторил это себе несколько раз, пока не поверил.
Потом я попытался прислушаться к своему более спокойному "Я", и оно
согласилось, что я и в самом деле дурак, потому что не понимал собственных
чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то исправить, потому что
выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за
последствия, за то, что все эти годы не разгадал особой природы врага и
потому, что даже сейчас упрощал грозившую опасность.
Нет, схватить Виктора Мелмана за горло и выбить из него правду - едва
ли бы это что-то дало. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на
каждом шагу заботясь о прикрытии.
"Жизнь - это всегда очень сложная штука, - сказал я себе. - Сиди тихо
и собирай информацию. Размышляй".
Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение, и мой мир
так же медленно снова вырос, расширился, и в нем я увидел возможность
того, что П хорошо знал меня и мог построить свой план действий так, чтобы
я отбросил сомнения, перестал думать, поддавшись чувствам момента.
Нет, я не стану, как остальные...
Я еще довольно долго сидел и размышлял, потом медленно тронул машину
с места.
Это было мрачное кирпичное угловое здание. В нем имелось четыре этажа
и несколько нанесенных распылителем нецензурных ругательств со стороны
боковой улочки на стене и со стороны заднего двора. Эти надписи, несколько
разбитых окон и пожарная лестница были мною обнаружены, пока я шагал вдоль
фасада дома, осматривая его. Два нижних этажа занимала компания "Склады
Брута" - в соответствии с надписью рядом с лестницей в небольшом подъезде,
куда я вошел. На улице как раз начался мелкий дождик. В подъезде воняло
мочой, на подоконнике валялась пустая бутылка из под виски "Джек Дэниелс",
на облезлой стене висели два почтовых ящика. На одном было написано
"Склады Брута", а на другом - две буквы: "В" и "М". Оба ящика были пусты.
Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.
На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек.
Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно
было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая
тишина.
Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он
выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками
наверх, скрывшись из виду.
На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них
явно давно не открывались, четвертая - до блеска выкрашенная черным
