дворца...
Солнце скрылось за холмами, когда Александр покинул празднество. Они
ехали все в ряд: Таис, по-прежнему в обличье амазонки, Птолемей Гефестион
и Кратер. Остальные полководцы следовали на несколько шагов позади, а по
сторонам двойной цепочкой ехала охрана из одетых в броню гетайров.
Гефестион вполголоса говорил что-то Кратеру, тот внимательно слушал
его и вдруг захохотал. Таис покосилась, удивляясь неожиданной веселости
всегда серьезного Кратера.
- Они вспоминают конец представления, - пояснил Птолемей.
Да, Таис тоже запомнился в конце удивительный танец со змеей.
Высокая, тонкая, необыкновенно гибкая нубийка и вавилонянка - бледнокожая,
с пышными формами; было такое впечатление, будто кольца черного змеиного
тела в самом деле обвивают белую девушку. Черная "змея", казалось, то
поднималась из-за спины своей "жертвы", кладя голову на ее плечо, то
вздымалась от земли, проскальзывая между ног вавилонянки.
- Ты говоришь о танце со змеей? - спросила Таис.
- Вовсе нет. Разве это тонкое искусство может пронять Кратера? Нет,
он вспоминает компанию вавилонских акробатов, изобразивших пантомиму
любви.
- Что же тут хорошего? - удивилась гетера. - Изображали гадость!
Правда, девушки были очень красивы, но мужчины...
- Но как они искусны в позах! Такое не придет в голову и служителям
Котитто!
- Ты тоже восхищен этим представлением? - спросила Таис.
- Ты мало знаешь меня! Или притворяешься?
Таис хитро прищурилась, поправляя за спиной цепочку, соединявшую ее
"заемные" косы.
- Любой мужчина не может смотреть на это иначе как с негодованием!
Другое дело - евнухи! - рассердился Птолемей.
- Интересно, почему? Я, например, негодую оттого, что святое служение
Афродите и Кибеле, тайна, которую знают лишь богиня и поднявшиеся до нее
двое, выставляется напоказ, унижает человека до скота и служит порождению
низших чувств, осмеянию красоты. Мерзкое нарушение завета богов! -
негодующе сказала Таис.
- Это я хорошо понимаю. Но к тому же еще чувствую, что меня обокрали,
- улыбнулся Птолемей.
- А, тебе хотелось быть на месте этих акробатов! - догадалась Таис.
- В самом деле! Не на подмостках, конечно! Если красивую женщину
обнимают и ласкают у меня на глазах, это оскорбляет меня. Не могу принять
такого зрелища!
Александр с интересом прислушался к разговору, одобрительно кивая.
- Мне хочется задать тебе вопрос, - обратился он к Таис.
- Слушаю тебя, царь.
По знаку Александра афинянка подъехала вплотную.
- Хотела бы ты быть царицей амазонок на самом деле? - вполголоса
спросил Александр.
- Для тебя - да, для себя - нет! Ты не можешь продолжать придуманную
тобою сказку.
- Пожалуй! Почему ты знаешь?
- Сказку можно осуществить только через женщину. А ты не мог быть со
мной больше суток. И ушел.
- Ты взяла меня всего и столь же неистово, как и я.
- Жрица Кибелы сказала, что Красота и Смерть неразлучны. Я тогда не
поняла ее, а теперь...
- Что теперь?
- А теперь поцелуи великого Александра памятны мне с той евфратской
ночи. Я еду с тобой, на миг осуществилась легенда о твоей любви... не ко
мне, а к царице амазонок! А царица исчезла! - И Таис послала Боанергоса
вперед в темноту, не обращая внимания на предостерегающий возглас
Птолемея...
Дома при свете трех лампионов рабыни поспешно расчесывали Таис. Ее
волосы утром пришлось высоко взбить под шлем, чтоб превратить ее в
белокурую амазонку. Спутанная вьющаяся масса прядей едва поддавалась
скользким гребням из слоновой кости. Афинянка нетерпеливо притоптывала
ногой, глядя сквозь щель в занавеси на освещенную платформу дворца. Гости
Александра уже собрались. Последняя ночь перед выступлением полководцев на
север!
Все же к приходу Леонтиска, явившегося проводить гетеру на пир, Таис
была совершенно готова. Тессалиец с удивлением смотрел на ее скромный
девический наряд. Короткая снежно-белая и прозрачная эксомида не скрывала
ни одной линии тела, обнажая левое плечо, грудь и сильные ноги в
серебряных сандалиях с высоким переплетом. Черные волосы Таис заплела в
две толстые косы, спускавшиеся до подколенок. Никаких других украшений,
только простые золотые, кольцами, серьги и узкая диадема надо лбом с
крупными сверкающими топазами золотистого цвета.
Контраст с "царицей амазонок" показался Леонтиску настолько сильным,
что воин замер, оглядывая афинянку. Она приходилась Леонтиску чуть выше
плеча, и тем не менее он не мог отделаться от чувства, что смотрит на нее
снизу вверх.
Эрис неотступно сопровождала хозяйку и спряталась где-то в нише
платформы с твердым намерением дождаться рассвета и окончания пира.
Александр позвал на пир, кроме своих друзей - военачальников,
избранных гетайров, историков и философов, - еще восемь человек высшей
персидской знати.
Странным образом, никого из женщин, кроме Таис, не пригласили сюда, в
тронный зал Ксеркса, где за столом собралось все командование победоносной
армии.
Платформа с громадами белых дворцов темнела утесом в тридцать локтей
высоты под звездами ранней южной ночи. Сквозь зубчатое ограждение террасы
пробивались широкие лучи света от плясавших в бронзовых котлах языков
пламени горящего масла.
Поднимаясь по широкой белой лестнице в сто ступеней, Таис
чувствовала, как нарастает в ней смешанное с тоской лихое возбуждение,
точно перед выходом в священном танце. Она увидела стену восточных гор в
отсвете звездного безлунного неба. Словно завеса спала перед ее мысленным
взором. Она перенеслась в напоенную золотом солнца и сосен Элладу,
услышала журчанье и плеск чистых ручьев в обрывистых мшистых ущельях:
белые, розовые, бронзовые статуи нагих богинь, богов и героев, дикие
четверки вздыбленных, замерших в скульптурах коней, яркие краски фресок и
картин в стоях, пинакотеках, жилых домах. Прошла босыми ногами по теплой
пыли каменистых тропинок, спускающихся к лазурному морю. Кинулась, как в
объятия матери в детстве, в волны, несущие к благоуханным пестрым берегам
то ласковых нереид - девушек моря, спутниц Тетис, то бешеных коней
Посейдона, развевающих пенные гривы в шуме ветра и грохоте валов.
- Таис, очнись! - ласково притронулся к ее обнаженному плечу
Леонтиск.
Афинянка вернулась на платформу дворцов Персеполиса, под сень
огромных крылатых быков Ксерксова павильона.
Вздрогнув, она поняла что простояла здесь несколько минут, пока
терпеливый тессалиец решился напомнить, что все собрались в Стаколонном
зале Ксеркса...
Таис прошла насквозь привратную постройку с четырьмя колоннами и
тремя входами по 25 локтей высоты, минуя выход направо, к ападане и
дворцам Дария. Она направилась по дорожке снаружи стены, к
северо-восточной части платформы, где располагались Ксерксовы дворцы и
сокровищница. Здесь она не боялась, что на ее чистейший белый наряд
попадет копоть от огромных пылающих чаш. Ночь выдалась тихая, клубы
черного дыма взвивались вертикально, и сажа не летела по сторонам.
Леонтиск пошел направо по дорожке из плит сверкающего известняка, через
незаконченный постройкой четырехколонный павильон на площадке перед
тронным залом Ксеркса. Широкий портик с шестнадцатью тонкими колоннами
также освещался чашами. Тут горел бараний жир, не дававший ни запаха, ни
копоти и употреблявшийся персами для светильников во внутренних
помещениях.
Таис вошла в мягкий полусвет гигантского зала и остановилась у одной
из ста колонн, которые, несмотря на пропорциональную стройность, теснились
в зале, как пальмовые стволы в роще. Западный угол зала, ярко освещенный и
уставленный столами, заполняла шумная толпа слуг и музыкантов, из-за
которых Таис не сразу увидела пирующих. Группа девушек-флейтисток
расположилась между колоннами. Другие музыканты устроились в конце линии
столов, у крайнего ряда колонн, за которыми виднелись колыхаемые
сквозняком тяжелые занавеси на высоких трехстворчатых окнах. Таис глубоко
вздохнула и, подняв голову, вышла на свет множества лампионов и факелов,
прикрепленных к стенам. Приветственные крики и хлопанье в ладони
взорвались бурей, когда хмельные сподвижники Александра увидели ее. Она
стояла неподвижно несколько минут, как бы предлагая всем полюбоваться
собою без надменного величия, всегда требующего унижения и умаления
другого человека. Таис предстала перед пирующими с великолепным чувством
внутреннего покоя и достоинства, которое дает возможность не бояться хулы
и не преодолевать смущение заносчивостью.
Гости Александра были пресыщены и избалованы доступностью женщин.
Огромное количество пленниц, рабынь, музыкантш-аулетрид, вдов перебитых
персов - любого возраста, нации, цвета кожи, на любой вкус - неизбежно
испортило отношение к женщине как к драгоценности, воспитанное в Элладе и
перенимаемое македонцами. Но Таис, известная гетера, была куда более
недоступной, чем все женщины в окружении македонской армии. Перед
лампионами, освещенная насквозь через тончайший хитон, улыбаясь, она
поправила непокорные волосы и затем неторопливо пошла к подножию трона
Ксеркса, где восседал великий полководец.
В ее походке торжество женской красоты и наслаждение собственной
гибкостью сочетались с той стройностью линий фигуры, которую воспел поэт в
гимне о Каллирое [Каллироя - Прекрасноструйная (из мифа о нимфе
источника)].
Плавные изгибы струились от плеч к ступням, словно стекая по твердому
полированному камню ее тела, и "пели движением", как волны источника
Каллирои.
Персы, никогда не видевшие Таис, сразу поняли, что перед ними -
сокровище Эллады, где множество поколений, преданных здоровью и нелегкому
труду земледельца на скудных морских побережьях, живя в слиянии с близкой
людям природой, создали великолепный облик человека. Они не знали, что в
Таис была примесь еще более древней, тоже здоровой и сильной крови людей
морского Крита, родственников и современников прародителей народов Индии.
Таис уселась у ног Александра, рядом с Птолемеем. Прерванный ее
появлением пир возобновился. Только что гонец привез донесение, что казна,
захваченная в Сузе, Пасаргадах и Персеполисе, прибыла благополучно в
Экбатану. По предварительным подсчетам, в распоряжении Александра
оказалось больше ста пятидесяти тысяч талантов. О таком богатстве не могла
мечтать вся Эллада. Если все это богатство перевезти в страны Эллады,
Македонию, Ионию, то оно обесценило бы все состояния и разорило бы всех
имущих. Александр решил хранить добычу за семью стенами Экбатаны.
Еще одна радостная весть: криптии-разведчики донесли, что Дарию не
удалось собрать большого войска. Две тысячи наемников, три-четыре тысячи
легкой кавалерии не составляли угрозы для победоносной армии. Добить врага
и покончить с бывшим "царем царей" теперь было сравнительно простой
задачей.
И, опьяненные неслыханными победами, восхищенные гигантской добычей,
множеством рабов и просторами лежавшей в покорности страны, молодые воины
и пожилые ветераны македонской армии неустанно поднимали чаши, славя
великого Александра, хвастая победами, проливая внезапные слезы о погибших
товарищах.
А двадцатишестилетний герой, повелитель Египта, Финикии, Сирии, Малой
и Великой Азии, опьяненный своей славой, успехом, вином и еще более -
великими замыслами, с любовью смотрел на шумных товарищей, положив могучие
руки на золотые с синей эмалью подлокотники трона грозного опустошителя
