Эллады. С беспечной улыбкой склонившись к Таис, он спросил вполголоса,
почему она в простом наряде.
- Разве ты не понял? Я только что похоронила...
- Кого? Что ты говоришь!
- Царицу амазонок и ее любовь, - едва слышно прошептала афинянка.
Александр нахмурился, откинулся на спинку трона. Птолемей подумал,
что царь разгневался, и, чтобы перебить разговор, стал громко просить Таис
станцевать.
- Здесь негде. Я лучше спою, - ответила гетера.
- Спеть, спеть, Таис будет петь! - закричали со всех сторон.
Шум стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у
музыканта семиструнную китару с колокольчиками и запела ударным
гекзаметром старинный гимн о персидской войне, о сожженных Афинах и боевой
клятве не служить ничему, кроме войны, пока последний перс не будет
выброшен в море. Яростную мелодию Таис пропела с таким диким
темпераментом, что многие повскакали с мест, отбивая ногами такт и
раскалывая о колонны ценные чаши. Вскоре весь зал загремел боевым напевом.
Сам Александр встал с трона, чтобы принять участие в песне. С последним
призывом всегда помнить злобу врагов и особенно сатрапа Мардония Таис
швырнула китару музыкантам и села, прикрыв лицо руками. Александр поднял
ее за локоть вровень со своим лицом. Целуя, он сказал, обращаясь к гостям:
- Какую награду присудим прекрасной Таис?
Перебивая друг друга, военачальники стали предлагать разные дары, от
чаши с золотом до боевого слона. Таис подняла руку и громко обратилась к
Александру:
- Ты знаешь, я никогда не прошу наград и подарков. Но если тебе
хочется, разреши сказать речь и не гневайся, если она тебе не понравится.
- Речь! Речь! Таис, речь! - дружно заорали воины.
Александр весело кивнул, выпил неразбавленного вина и снова опустился
на трон. Леонтиск и Гефестион расчистили место на столе, но Таис
отказалась.
- Человек не должен становиться ногами туда, где он ест. Это привычка
варваров! Дайте мне скамью!
Услужливые руки мигом поставили тяжелую скамейку, отделанную слоновой
костью. Таис вскочила на нее, похлопала в ладоши, призывая к вниманию. Она
могла бы и не делать этого. Все глаза были прикованы к ней.
Гетера начала со слов благодарности Александру за приглашение,
Птолемею и Леонтиску за помощь в странствовании и за чудесного коня. Этот
конь дал ей возможность не только проехать десять тысяч стадий через
страны Сирии и Финикии до Вавилона, но и единственной из эллинских женщин
совершить поход в пять тысяч стадий до Персеполиса.
- Этот город, - продолжала Таис, - сердце и душа Персии. К моему
великому удивлению, кроме сокровищ и роскошных дворцов, здесь нет ни
храмов, ни собрания ученых и философов, ни театров, ни гимнасионов. Не
созданы статуи и не написаны картины, прославляющие красоту и подвиги
богов в образе людей и божественных героев. Кроме надменных толстомордых
быков-царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных,
здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать
локтей высоты - все это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением
подданных. Ради этого здесь трудились искалеченные эллины, ионийцы,
македонцы и фракийцы, толпу которых мы встретили? Ради этого Ксеркс со
своим злым сатрапом принес кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои
родные Афины, увел в плен тысячи и тысячи искусных мастеров нашей страны?
Я здесь одна с вами, герои-победители, повергшие в прах могущество
недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю, что нет хуже преступления,
чем поднять руку на созданное человеком прекрасное. Но, если это служит
злой власти? Тогда оно всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и
света!
Таис простерла вперед руки, как бы спрашивая весь зал. Воины
одобрительно и грозно загудели. Гетера вдруг выпрямилась, как спущенная
тетива.
- Завтра вы уходите на север, оставляя в неприкосновенности обиталище
сокрушенной вами деспотии! Неужели я одна ношу в своем сердце пожарище
Афин? А мучения пленных эллинов, длившиеся до сих пор, слезы матерей, хотя
бы это и было восемьдесят лет назад?! Неужели божественный Александр нашел
удовольствие усесться на троне разорителя Эллады, будто слуга, забравшийся
в покои господина?
Голос афинянки, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом.
Александр вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели.
Александр молчал, глядя на Таис, склонившую голову, как в ожидании
удара.
- Что же ты хочешь, афинянка? - спросил царь таким львиным рыком, что
закаленные воины вздрогнули.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть
полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные
толпы людей.
Таис подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
- Огня! - звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил ее за талию, сорвал со скамьи и подвел к стене.
- Возьми! - он снял факел и подал гетере, сам взял второй.
Таис отстранилась в почтительном поклоне. - Не мне первой! Начать
приличествует тому, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повел вдоль стен Таис за руку. Два факела
мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, легкие деревянные
переплеты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями
восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам,
поджигая все, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и
маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения
охраны были в огне. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся (или был
перенесен) на жилые дворцы Дария и Ксеркса в юго-западном углу платформы.
Оставаться на ней дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки
Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окруженный
военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя,
взвивающееся в почерневшее небо. Балки крыш и потолков, простоявшие
столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные
листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого металла на лестницы и
плиты платформы, и, застывая, летели звонкими раскаленными лепешками в
пыль городской площади. Пламя ревело и свистело, перекрывая вопли жителей,
столпившихся у края площади, боясь приблизиться.
Звездное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более черной
ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с
суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали
это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на
поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой
беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали
сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа
ошеломленных горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от
распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться
перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и, очнувшись, выпустил руку Таис, онемевшую в
крепкой ладони царя. Он устремил на гетеру пристальный взгляд, как после
речи в зале, и вдруг вскрикнул:
- Уйди!
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
- Нет! - еще решительнее сказал царь. - Не навсегда. Я позову тебя.
- Не позовешь! - ответила Таис.
- Как можешь ты знать?
- Ты знаешь свои слабости, побеждаешь их, и это дает тебе силу и
власть над людьми.
- Так моя слабость - женщины? Никто не говорил мне этого!
- И не мудрено. Не в женщинах, а в божественно-безумном стремлении ко
всему недостижимо далекому твое сердце. Ничего нет в мире неуловимее
женской красоты. И ты уклоняешься от этой безнадежной борьбы, вести
которую обречены лишь поэты и художники. Красота ускользает, как черта
горизонта. Ты выбрал горизонт и уйдешь туда.
- А когда вернусь?
- О том знают лишь мойры Гелиайне, великий царь.
- Прошу тебя, останься пока здесь. Я покидаю больным Черного Клейта и
хотел бы...
- Я поняла.
- Только поберегись, не выходи без охраны. Весть о той, кто сжег
Персеполис, разнесется скорее и шире, чем сказка об амазонках!
Таис, не ответив, повернулась и медленно пошла в темноту. В
нескольких шагах позади, зорко глядя по сторонам, неслышно кралась Эрис.
12. НАСЛЕДНИКИ КРИТА
Горный ветер, прохладный даже в сверкающий полдень лета, подхватил
лежавший перед Таис лист пергамента. Она придавила письмо золотой
рукояткой кинжала.
Мысленный образ подруги отдалился, исчез в знойной равнине,
распростершейся на восток от семи стен Экбатаны.
Гесиона, после двух лет молчания, прислала длинное письмо! Верной
подруге Неарха пришлось испытать немало, чтобы быть рядом с возлюбленным.
Можно позавидовать критянину, нашедшему в фиванке такую любовь и терпенье.
Грандиозные замыслы Александра потребовали большого флота. Корабли
строились в устье Евфрата и на Тигре. Там распоряжался новый помощник
Неарха - подвижный, как жидкое серебро, полукритянин-полуфиникиец
Онесикрит.
Кедры, черные сосны, дубы и вязы с гор от истоков Евфрата и Тигра
сплавлялись до верфей Неарха. Гесиона со свойственным фиванке эпическим
стилем описывала свои скитания между Вавилоном и маленькими городками
кораблестроителей, оазисами пальм, одинокими храмами и бедными селениями
рыбаков, затерявшихся среди моря тростниковых зарослей.
Мухи - бич Вавилона и Суз, черными роями кишевшие на рынках, в
жилищах и даже в храмах, оказались пустяком перед бедствием мириад
кусающихся кровопийц, тучами реявших над тихими водами. Ветер, к счастью,
не столь уж редкий, приносил избавление. Все остальное время люди
проводили в дыму, и Гесиона уверяла подругу, что прокоптилась насквозь и
стала нетленной, как мумия Египта.
Таис огляделась. В чистом воздухе Экбатаны мухи не доставляли
беспокойства. Гесиона была бы счастливее в этом городе, напоминавшем ей
родные разрушенные Фивы.
На мраморных плитах высокой террасы звонко зашлепали босые детские
ноги. Сын Птолемея походил больше на мать, чем на отца. Военачальник
убедил Таис вступить с ним в официальный брак, как только македонцы
вернулись после погони за Дарием. Хромая и ворча, появился в конце террасы
искалеченный тессалиец, оставшийся в Экбатане у Таис смотрителем дома и
лошадей, после того как тессалийские конники вместе с другими эллинскими
воинами были отпущены Александром на родину. Теперь Ройкос приглядывал и
за мальчиком, которому требовалась мужская рука и умение воина. Не
вернулся на родину и начальник конников Леонтиск, отправившийся на восток
вместе с Александром. Таис не любила вспоминать об этом - рана еще болела.
Мальчик выпрашивал позволения покататься на Боанергосе. Ройкос
уверял, что лучше обождать, пока не будет окончательно объезжен маленький
конь из-за гор Иберии, присланный Птолемеем. Таис примирила обоих
обещанием самой прокатить сына на вечерней поездке, которую она свято
соблюдала, чтобы оставаться в форме на случай внезапного отъезда.
Леонтиск поскакал по широким ступеням вниз в сад к павильону из
грубого серого камня, облюбованному Эрис для уединения. Никто не смел
нарушать ее покой в те часы, когда бывшая черная жрица сидела и грезила
неизвестно о чем с открытыми глазами. Сыну Таис позволялось прибегать к
павильону и окликать Эрис, вызывая на борьбу и состязание в беге. В дикой
