траверсе верхушки Арца-Богдо я решил повернуть на север.
Обширная всхолмленная равнина с покровом мелкого щебня сплошь
поросла диким луком. Как и везде, в Нэмэгэту и в Восточной Гоби
при езде по луковым равнинам слышался запах чеснока. Этот запах
раздражал обоняние. Все мы к вечеру были голодны и мечтали о
полузабытых деликатесах вроде "Любительской" колбасы. Мощные
слои базальтовой лавы покрывали там и сям вершины холмов. В
одном сухом русле привлекли внимание красивые прослои в
базальтах. В каждом прослое чередовались трех-пятисантиметровой
толщины полоски ярко-красной яшмы, яшмы очень красивого
бежевого цвета и, наконец, прозрачного опалесцирующего
халцедона. Внизу, под обрывом базальта, валялось множество
каменных орудий, вернее, отходов производства орудий --
нуклеусов и отломков. Пристальный осмотр окончательно убедил
меня в находке мастерской каменных орудий. Здесь,
непосредственно у месторождения яшмы и халцедона,
доисторические обитатели Гоби занимались своим, требовавшим
большого искусства делом. У мастеров каменного века
чувствовался художественный вкус. Они разделяли разноцветные
слойки, выделывая орудия -- ножички и стрелы какого-нибудь
одного цвета, или же в более крупных орудиях рубилах, ножах --
красиво подбирали цвета, используя природную полосчатость. Я
нашел несколько таких двухцветных красно-бежевых или
бежево-белых стрел...
Еще около десяти километров мы поднимались постепенно все
выше и вдруг с края обрыва увидели всю впадину Оши. Характерная
особенность монгольских геологических обнажений проявлялась и
тут. Впадина Оши была промыта в большой пологой возвышенности,
остатком которой торчала гора Оши-нуру, собственно
представлявшая собою обрыв восточного края впадины. Около пяти
километров мы проехали, выбирая место для спуска, и наконец
очутились на дне против длинного останца красных пород,
прикрытых пятнадцатиметровой толщей черного базальта с идеально
ровной плоскостью наверху.
Мы привели два дня в лабиринтах обрывов и ущелий, но,
несмотря на тщательные поиски и присутствие таких
знаменитостей, как "Соколиный" и "Орлиный" глаза -- Новожилова
и Пронина, нам удалось найти совсем немного костей динозавров.
До вечера мы бродили в различных направлениях и каждый по
намеченному участку, пока не выбивались из сил. Ветер редко
достигал душного дна впадины, нагретые солнцем камни отдавали
свой жар в застоявшийся воздух. Когда мы нашли следы лагеря
американской экспедиции, которая провела здесь две недели, то
удивились, зачем выбрали они такое плохое место для долгой
стоянки. В первое посещение Оши в 1922 году американцам удалось
сразу же найти два неполных скелета маленьких динозавров --
пситтакозавров. Зато в 1924 году усилия шестнадцати человек при
двухнедельных поисках не дали ничего. Немногим больше повезло и
нам, хотя, конечно, нам удалось обойти и сколько-нибудь
подробно обследовать едва пятую часть всей сложной системы
обрывов. Разгадку нашего неведения я нашел по ту сторону
центрального останца. Здесь, впервые в Гоби, я увидел большие
камни, покрытые лишайниками, и такой же замшелый щебень на
склонах голых холмов. В гобийских горах Монголии нет древних
камней и скал, какие часто встречаются у нас на родине --
например, ледниковые валуны. Перед покрытыми мхом и лишайниками
камнями как-то чувствуешь пронесшиеся над ними тысячелетия.
В гобийских горах камень обнажен и свеж, истерт песком,
растрескан солнцем и морозом, изрыт ветром. Рыхлые породы
оплывают глинистой коркой, как будто недавно облитые водой.
Каждый обрыв здесь -- как только что нанесенная земле рана. В
зонах развития песков занесенные ими холмы и горы создают
гнетущее впечатление победы рыхлой безликой пыльной материи над
чем-то твердым и гордым. А здесь, на Оши, покрытые лишайниками
глыбы казались древним устойчивым островком среди хаоса
размытого, вечно меняющегося камня. Это означало, что размыв и
разрушение горных пород на Оши-нуру раньше, может быть, два-три
тысячелетия назад, были более сильны, а теперь ослабли. Вместе
с ослаблением размыва перестали вымываться и окаменелые кости.
В местонахождении Оши не было захоронено костных скоплений,
потому что во время отложения пород не было речных русел.
Указание на сильное развитие косой слоистости -- признака
переменных речных потоков, сделанное американцами, нами не
подтвердилось. Следовательно, в первое посещение Оши
американская экспедиция собрала все то, что было вымыто за
тысячи лет. Остатки же, погребенные и рассеянные в огромных
массах песчаников и глин, найти было мало шансов.
Я долго бродил по Оши, пытаясь понять, как образовалось
это местонахождение, при каких условиях и в какое время.
Невероятные формы размывов со всех сторон обступали меня.
Надменно выпятили красные груди утесы, сверху прикрытые
броневыми плитами базальта цвета железа, словно вожди сказочных
индейцев. У подножия обрывов -- поразительный хаос камня --
конкреций темно-коричневого песчаника. Шары, колеса, валы,
колбасы, трубы, какие-то окорока -- все темное и мертвое
валялось на низких буграх. Выше камень делался светлее --
красный, желтый, светло-серый. Его очертания на крутых стенах и
выступах принимали облик живого: страшные рожи, птицы, звери
хмуро глядели с высоты на карабкающегося по дну ущелья
человека. Особенно поразителен был уступ на восточном конце
Центрального останца, высоко над дном котловины. Низкая
каменная скамья образовала полукруг, и на концах его стояли два
четырехметровых каменных идола: правый (северный) -- с грозно
нахмуренным лбом, левый (южный) -- с недоброй гримасой
искривленного рта. Человеческое подобие этих фигур выветривания
было просто поразительным. Еще более удивительна их "установка"
на местности -- настоящее древнее жертвенное место.
Новожилов нашел вертикальную конкрецию песчаника около
семидесяти сантиметров, высоты, в профиль очень похожую на
задорную старушонку. Ниже ущелий Центрального останца ветвились
менее крутые овраги, разделенные широкими и плоскими
промежутками. Поверхность этих маленьких плато, равно как и дно
ущелий, была завалена правильными шарами темного песчаника
размером в среднем с человеческую голову. Почерневшие от
пустынного загара шары удивительно походили на пушечные ядра, и
местность напоминала поле необычайно жестокого старинного
сражения.
На второй день пребывания на Оши Новожилов, Брилев и я
совершили обход восточной части впадины. На вершине горы
Оши-нуру мы воздвигли обо, заложили в него обычную коробку с
запиской об экспедиции и приступили к исследованию восточной
системы обрывов и ущелий. Склон впадины спадал двумя
гигантскими ступенями по сто метров высоты. Второй уступ
образовали базальты. По их плитообразной поверхности змеились
жуткие пропасти -- обрывистые каньоны по пятьдесят -- семьдесят
метров в глубину. Верхний слой -- черные и темно-коричневые
отвесные базальтовые скалы, в трещинах которых пестрели яркие
пучки синих цветов. Внизу валялись гигантские кубические глыбы
базальтов.
Мы с трудом спустились в одну из таких пропастей.
Базальты, раскалившись на солнце, дышали невыносимым жаром.
Отсюда мы пробрались в ущелье глинистых пород с более пологими,
но удивительно ровными и гладкими стенами. Серые породы
казались откосами туго натянутой замши, красные -- завесами
бархата. Под ними вилась желтая лента русла, усеянная кустиками
крупных оранжевых, синих и белых цветов. По ущелью струился их
сильный аромат, особенно от оранжевых, которые носят у монголов
замечательно поэтическое название -- алтан дзула (золотая
свеча). Они издавали запах лилии, но во много раз более сильный
и пряный.
На самом дне котловины Оши идти было тоже нелегко. Душная
жара, казалось, сгущалась. Песок с кустиками колючки хрустел
под ногами, уступчиво оседая и замедляя шаг. Мы по очереди
несли тяжелую кость огромного динозавра -- зауропода, найденную
в верхней серой толще. Но это были последние трудности.
Исследование местонахождения закончилось, и непригодность его
для раскопок сделалась очевидной. Отложения нижнемеловой эпохи,
встреченные на Оши, чрезвычайно напоминали такие же отложения
гор Хара-Хутул в Восточной Гоби. Те же базальты, серая и
надбазальтовая глинистая толща, множество конкреций песчаника в
подбазальтовых слоях. Но Хара-Хутул был очень богат остатками
растений и костями разнообразных динозавров. Там, как это уже
говорилось, пролегало большое русло, и сохранившиеся
вертикальные пни болотных кипарисов указывали на близость
затопленного низменного берега, находившегося в километре от
костеносного русла.
На Оши зона отложения песчаников и глин находилась дальше
от берега. Вода, сносившая остатки динозавров и растений, из
береговой области сюда не дошла. Только редкие трупы маленьких
попугаеклювых динозавров заплывали сюда да еще попадали
отдельные кости зауроподов -- гигантских обитателей морских
прибрежий.
Зона отложения Нэмэгэту находилась не ближе к берегу, чем
Оши, но в Оши не было могучих рек, подводные русла которых
заходили в море далеко от берега и приносили множество остатков
обитателей суши.
Девятого августа мы начали штурмовать песчаный южный борт
впадины, постепенно взбираясь с холма на холм. Насколько легок
был спуск, настолько труден оказался подъем. С края котловины я
еще раз окинул ее взглядом, проверяя направление сбросов,
образовавших первоначально почти квадратную впадину, причудливо
размытую затем временными потоками. Скоро мы вернулись к месту
отворота, повернули направо, на запад, и, проехав двадцать пять
километров, забрались на перевал между двумя невысокими горами.
Опять небесно-голубой щебень известняка расстелился перед нами
по наклонной равнине, спускавшейся к речке Хунгуй-гол
("Безлюдная"). В жаркой впадине нас облепило неимоверное
количество мельчайшего гнуса -- мокреца. Машины стали оседать и
проваливаться в пухлых глинах. Прямо-таки физическая духота
чувствовалась среди этих пухлых глин, когда машину что-то
хватало за задний мост, тянуло и осаживало назад. Трудно
передать тревогу, с которой озираешься вокруг в поисках твердой
почвы!
С трудом выбрались из ловушки и доехали до маленького
бага. Там узнали, что автомобильный след, приведший нас в
котловину, не принадлежал нашим машинам. Местность оказалась
изъезженной машинами другой экспедиции, покрышки у которых, к
несчастью, не отличались от наших. Я сфотографировал группу
очень симпатичных мальчишек, выстроившихся передо мной верхом,
наподобие трех богатырей Васнецова. Только вместо копий в руках
у "богатырей" были укрюки -- длинные палки с веревочными
петлями на концах, употреблявшиеся для ловли лошадей.
Разыскав старую караванную тропу, мы направились через
холмы прямо на Бага-Богдо -- наш очередной маяк. По твердой
почве машины пошли быстро, и огромная Бага-Богдо росла перед
нами с каждым часом. А справа, с севера, приближалась
гигантская заросль дериса, совершенно непроходимая для машин.
Эта заросшая дерисом котловина неумолимо отжимала нас на юг, к
крутой подошве Бага-Богдо. На речке Хонгорингол ("Низинная
речка") мы остановились на обед и нашли кол с письмом от
Рождественского, который ночевал здесь 28 июля. Оказалось, что
в это время два дня лил дождь. Стало понятно, почему следы
