растительностью и палящим зноем. При более близком знакомстве
Гоби сделалась гораздо более сложным понятием.
Это прежде всего равнинные плоские впадины с песками и
глинистыми площадками в центре, где мало обнаженной почвы, а
все одето щебенкой, черной, коричневой или серой, мелкой во
впадинах и крупной -- в горах. Это мелкосопочник -- сильно
размытые, задернованные плоские холмы или небольшие горы. Это
гряды обнаженных твердых пород с россыпями камней и невысокими
ощеренными скалами. Это обширные светлые плоскогорья, покрытые
редкой желтой травой -- ковыльком, и это же невысокие горы,
вокруг которых вся поверхность иссечена мелкими промоинами и
сухими руслами. Горы -- то округлые, иногда засыпанные песками,
то обнаженные, ощетиненные, истерзанные ветром и зноем. И,
наконец, Гоби пересечена грозными, голыми скалистыми хребтами.
Мощные пояса из крупных камней и щебня охватывают эти бастионы
безжизненной материи. Подступы к ним заграждены бесчисленными
сухими руслами, в которых встречаются неожиданные оазисы
могучих деревьев -- хайлясов и евфратских тополей. Гоби -- это
бесконечные заросли саксаула, редких кустов караганы, лука и
полыни. Пухлые глины и солончаки с жирной зеленью солянок и
эфедры. Есть здесь и громадные полосы подвижных песков с
барханами стодвадцатиметровой высоты, зловеще курящиеся даже на
слабом ветре. И еще многое и многое можно сказать о Гоби...
Передать основное ощущение Гоби в целом можно двумя
словами: ветер и блеск. Ветер, дергающий, треплющий и
раскачивающий, несущийся по горам и котловинам с шелестом,
свистом или гулом... Блеск могучего солнца на неисчислимых
черных камнях, полированных ветром и зноем, горящие отраженным
светом обрывы белых, красных и черных пород, сверкание
кристалликов гипса и соли, фантастические огни рассветов и
закатов, зеркально-серебряный лунный свет, блестящий на щебне
или гладких "озерках" твердой глины...
Июль оказался самым прохладным и дождливым месяцем.
Медленно шли дни в нашем лагере в центре котловины Нэмэгэту.
Машины работали неустанно, вывозя коллекции и снаряжение в
Далан-Дзадагад. В дождливые дни почва стала более мягкой, и
машины продавили и накатали наконец дорогу из котловины в
Ноян-сомон. Теперь достижение сомона для машин с полным грузом
было делом нескольких часов. Но дорога досталась нам недешево:
все машины дымили, требуя смены колец, груда поломанных рессор
на складе в Улан-Баторе все увеличивалась. Приходилось
поочередно отправлять машины в Улан-Батор для ремонта. Первым
ушел туда с легким грузом из бочек доблестный "Дзерен", рама
которого, треснувшая в Западном маршруте, угрожающе
прогибалась. Наличный состав экспедиции вновь разделился на два
отряда.
Орлов с Эглоном и Новожиловым отправились на Цаган-улу,
чтобы раскопать слой прессованных черепах, а также обследовать
западный конец "Красной гряды" третичных пород, в которых все
чаще и чаще находились пока еще неопределимые обломки костей.
Лукьянова с другой партией рабочих отправилась снова в район
бывшего Центрального лагеря Нэмэгэту для выемки так называемого
"горбатого позвоночника" в Северо-Западной котловине. Над этим
позвоночником мы с Эглоном и Громовым гадали в 1946 году. Здесь
оказался целый скелет утконосого растительноядного динозавра --
зауролофа. Мы с Рождественским отвезли отряд Лукьяновой на
"Драконе" и высадили их на краю красного лабиринта с запасом
воды и пищи, словно зимовщиков в Арктике. Рождественский,
Шкилев и я оставались в "Лукьян-сомоне", трудясь над
финансовыми расчетами и обработкой наблюдений Западного
маршрута. Шкилев доставал особую тетрадь и размашистым почерком
вписывал, что следует заготовлять для будущей экспедиции.
Николай Абрамович не отличался хорошей памятью и не выработал
системы записей. Делая заметки повсюду -- на перечнях ящиков,
квитанциях учреждений, расписках рабочих, он терял, по подсчету
Рождественского, около 70 процентов записей. Но трудно было
сердиться на нашего Николая Абрамовича. Здоровый и спокойный, с
мягким украинским юмором. Шкилев был хорошим товарищем.
Несмотря на перенесенную весной тяжелую болезнь, он всегда
охотно бросался помогать в погрузке огромных монолитов или
вытаскивать застрявшую машину. Отзывчивый и совершенно лишенный
стяжательства или жадности, Шки-лев пользовался общим доверием
и любовью, несмотря на "грешные" для хозяйственника
забывчивость и бессистемность в работе. Спали мы прямо под
открытым небом, и наши дюралевые койки стояли на окраине
лагеря. Бесконечный черный простор гобийской ночи затоплял
койку -- маленький островок человеческой жизни в неоглядном
океане темного воздуха. А вверху -- вся звездная бездна и
бесконечность вселенной, становившаяся тут как-то ближе и
понятнее.
Действительно, в это прохладное время со слабыми ветрами
ночи в Гоби стали великолепны. Охлажденный воздух прозрачен
неимоверно, чист и свеж, как нигде в мире, а неприглядная земля
прикрыта тьмой и загадочна. Вечерами на раскопке Лукьяновой
загорался костер. Рабочий, встав перед ним с листом фанеры,
открывал и закрывал огонь и сигнализировал нам, а мы, развернув
единственную оставшуюся у нас машину, маленького "Козла",
отвечали вспышками фар. Столь далекая видимость с возвышенных
мест (наш лагерь находился на "Красной гряде", а раскопки -- на
бэле) навела меня на мысль в следующей экспедиции использовать
ракетную сигнализацию.
Пасмурная холодная погода с продолжительными дождями
упорно держалась. Котловина Нэмэгэту изменила свой облик.
Темные облака обычно садились все ниже, пока их обрывки не
спускались прямо на бэль и стелились по подножию Алтан-улы.
Огромные полосы синего тумана ползли по Нэмэгэту, а самые горы
(Нэмэгэту и с юга -- Хугшо, Шуша и Хурху) делались совсем
темными, черновато-синими. Влажная равнина побурела и утратила
прежнюю мутную и серую видимость. Все вокруг стало резким, с
темными тонами, хмурым и в то же время свежим, новым, без
дрожания раскаленных воздушных потоков, без пыли и тусклого
марева, так скрадывавших расстояние в сухие и знойные дни.
Вернулся Цаган-улинский отряд, закончивший работу. Орлов
рассказал о находке костей древних млекопитающих в "Красной
гряде". Найдена целая челюсть, принадлежавшая, как определил
Орлов, диноцерату. Диноцераты -- странная группа древних
зверей, живших около пятидесяти пяти миллионов лет тому назад.
Они обладали признаками разных отрядов: черепом, похожим на
череп медведя, коренными зубами, как у древних летучих мышей,
лапами, как у копытных, но с когтями и т. п. Диноцераты до сих
пор были известны только в Америке, и находка их в центре Азии
представляла очень большой интерес. Орлов отправился с Эглоном,
чтобы проверить место находки и определить возможность
раскопок. Исследователи вернулись через день с заключением о
нецелесообразности раскопок или задержки для дальнейших
поисков. Я послушался их, не поехал на место сам, и это было
моей ошибкой. На следующий, 1949 год мы провели исследование
"Красной гряды", в результате чего были открыты интереснейшие,
совершенно новые для Азии древнейшие млекопитающие, выкопаны
целые черепа, части скелетов и, кроме того, неизвестные ранее
черепахи и рыбы.
К 17 июля в лагере собрались все участники экспедиции, не
было только Пронина с Брилевым: "Дзерен" чинился в Улан-Баторе.
Объявив выходной день, мы долго делились впечатлениями и
рассказывали о приключениях. Больше всего рассказов доставалось
на нашу с Рождественским и Вылежаниным долю. "Герои" Западного
маршрута рассказывали о страшной жаре на черных наклонных
равнинах около Цаган-Богдо, о полной безжизненности глубоких
впадин Заалтайской Гоби, о таинственных горах Эдеренгийн-нуру,
о невероятном количестве дикой живности у Монгольского Алтая,
об оставшемся недоступном хребте Ачжи-Богдо.
Обсуждались и научные результаты наших открытий -- и
прежде всего перспективы исследования огромного пояса меловых и
третичных красноцветов, окаймлявших веером Алтан-улу и
протягивавшихся далеко на запад. Здесь оставалось еще очень
много дела, но мы не могли ограничиться работами только в
Нэмэгэту. Следовало произвести раскопки древних млекопитающих,
более поздних, чем найденные в Эргиль-обо в Восточной Гоби или
около Далан-Дзадагада в Хашиату. Благоразумие требовало начать
поиски с изучения открытых американской экспедицией
местонахождений и пройти в Долину Озер -- большую межгорную
равнину, между северным склоном Гобийского Алтая и южными
предгорьями Хан-гая. Там находилось несколько озер--Цаган-нур
("Белое озеро"), Орок-нур ("Серое озеро"), Холбочжин-нур
("Двойное озеро") и другие.
Было решено разделиться на два отряда. Один, под
начальством Рождественского, шел прямо к Орок-нуру и начинал
исследование местонахождений. Другой, под моим начальством,
должен был обследовать котловины Дагшигуин-Шубуту
("Непроходимая узкость") и Барун-Баин к северу от
Далан-Дзадагада, составлявшие продолжение полосы отложений
мелового периода, протягивавшейся на восток от Баин-Дзака. В
центре этой полосы наша экспедиция 1946 года открыла
местонахождение Олгой-Улан-Цаб, в твердых песчаниках которого
остался лежать скелет гигантского динозавра -- зауропода.
После возвращения в Далан-Дзадагад к моему отряду
присоединился "Дзерен", который должен был прибыть к этому
сроку из Улан-Батора починенным и загруженным бензином. Бензин
следовало доставить на Орок-нур отряду Рождественского. По пути
моему отряду предстояло еще обследовать впадину Оши-нуру,
заполненную нижнемеловыми отложениями. В ней американская
экспедиция нашла два скелета маленьких попугаеклювых ящеров,
группы пситтакозавров, которые произошли от общих предков с
исполинскими игуанодонтами и утконосыми динозаврами.
За разработкой планов и разговорами мы засиделись до
поздней ночи. Яркая луна осветила холмы, а небо постепенно
затянулось легкими перистыми облаками. В луне они засеребрились
тысячекрылой стаей больших птиц, между которыми особенно ярко
горели звезды. А под серебристыми птицами, царившими между
звездами, стелилась до горизонта темная земля...
Утром машины покинули котловину и увезли отряд
Рождественского. В лагере стало тихо. Новожилов с Лукьяновой
уныло бродили по холмам в поисках кремневых орудий древних
людей. В этих сборах Рождественский был непревзойденным
мастером и уже успел обобрать окрестности лагеря. Вечером мы с
Новожиловым подводили итоги всей нашей работы.
Двадцатого июля из Далана за нами прибыли две машины --
все, что нам смогли выделить. Однако имущества оказалось так
много, что мы потратили на погрузку весь следующий день. Машины
напоминали цыганские телеги: бочки, кадки, палки, кошмы,
кастрюли были привязаны сзади, сверху, сбоку -- везде, где
только была возможность прочно укрепить вещи. Двадцать второго
июля мы бросили прощальный взгляд на зеленую Алтанулу, на
угрюмые зубцы Нэмэгэту, величественную Хугшо и покинули
Нэмэгэтинскую котловину.
Дождливый июль везде внес изменения. Пески Хонгор-обо
сомона плотно прикатались и легко пропустили машины.
Высокогорный перевал через Гурбан-Сайхан зазеленел и запестрел
цветами. Желтые поля альпийских плоскогорий стали
нежно-зелеными, а пологие холмы по сторонам сквозной долины
совершенно малахитовыми. Эта редкая в природе окраска
