качество автомобильной "дороги", по которой мы ехали, не
выдерживало никакой критики. Старый накат был перерезан новыми
руслами и промоинами, задут песками. засыпан камнями, и только
отдельные его участки позволяли передвигаться на прямой
передаче. Становилось ясным, что большую часть пути нам
предстоит проделать по бездорожью и с большим расходом бензина.
Горючего, если считать восьмисоткилометровый обратный путь
вдоль Центральной цепи Гобийского Алтая, оставалось совсем
немного.
Солнце садилось низко, появившиеся на мертвом щебне
крошечные кустики саксаула зажглись зеленовато-золотистыми
огоньками, редко разбросанными на черной равнине. И внезапно
пришло решение: оставить ненадежную "больную" машину -- "Волка"
где-нибудь у хорошей воды, а дальше пройти на одном "Дзерене"
сократив свой маршрут до реальной возможности, то есть
ограничиться обследованием хребта Ачжи-Богдоин-нуру и от него
повернуть обратно. Хотя многое уже было сделано, но впереди еще
ожидали нас большие трудности, а одна из машин уже оказалась
тяжело поврежденной.
Черный щебень сменился красным песком, кустики саксаула
стали гуще -- и в закатных лучах солнца перед нами расстилалось
море ярко-красного цвета с золотыми вспышками саксаульной
зелени. Всего несколько минут мы летели по горящему красному
полю, и вдруг -- словно задернули, штору: снова начался черный
щебень. Из небольшой лощины справа выскочил табун в десяток
куланов. Они остановились и застыли перед надвигающимися
машинами, только два диких осла ринулись вперед, надеясь
перебежать нам дорогу. Машины шли быстро, и животные в панике
пустились наутек впереди нас. Несколько минут они бежали прямо
по дороге. Должно быть, плотно утоптанная ее поверхность
помогала им ускорять бег. "Дзерен" шел со скоростью пятидесяти
пяти километров в час и легко догонял куланов. Мы приближались
к ним. Стали отчетливо видны их в ужасе косящие назад глаза,
прижатые уши, раздувавшиеся порывистым дыханием светло-серые
бока. Все гикали и свистели, чтобы прогнать их с дороги, но два
дурака продолжали бежать перед нами. Радиатор "Дзерена" был уже
всего в десяти метрах от них, и бег куланов превратился в
судорожные рывки. Тут мы притормозили, куланы свернули влево и
остановились изнеможенные, а мы проехали мимо.
Вскоре на пути появилась юрта. Порыжелая и рваная кошма на
ее крыше свидетельствовала о бедности владельца. Никто не
выскочил в панике и не побежал в степь, как это бывало иногда в
труднодоступных уголках Гоби. Степенно и медленно из юрты вышла
молодая женщина с чайником и пиалой. Мы остановились, и аратка
поднесла нам горячего чая по прекрасному старинному обычаю
монгольского народа. Следом за женщиной выбежали два ее
маленьких сына. Один, поменьше, вцепился в дели матери, а
другой, лет восьми, осторожно подошел к невиданному огромному
чудовищу. Мы отблагодарили хозяйку сахаром, а я быстро заключил
дружбу с мальчишкой, который, как все мальчишки мира, не сводил
глаз с диковинных машин. Взяв мальчонку на руки, я попросил
Пронина завести мотор. Маленький арат сначала отпрянул, но тут
же справился с испугом. Его живые черные глазенки заглядывали
под открытый капот, силясь разобраться в устройстве мотора.
Темнело. Мы распростились с минутными друзьями и двинулись
дальше. Оглянувшись назад, я видел, что мальчишка, взбежав на
холм, долго смотрел вслед нашим машинам, пока не превратился в
невидимую среди сумерек точку. В свете фар показалось широкое
сухое русло. Здесь росли высокие кусты саксаула -- топлива было
много. Наконец мы могли привести в исполнение мечту этого дня
-- поесть как следует и отдохнуть. Уже второй день мы ехали под
сильным холодным ветром, не снимая ватников, поэтому ночью с
удовольствием залезли в спальные мешки. Мы привыкли к страшной
жаре южных равнин и здесь, близ несущих холод снегов
Монгольского Алтая, очень зябли. С утра мы перегрузили обе
машины, разделили бензин, продовольствие и вскоре подъехали к
родникам Ихэ-Дзарман ("Большой солончак"). Просторная впадина
поросла густой зеленой травой, обрамленной чащей тамарисков.
Найдя для "Волка" уютную полянку недалеко от воды, мы
простились с товарищами и двинулись дальше. Остающиеся --
Вылежанин и Сидоров -- с грустью смотрели нам вслед. Скоро мы
запутались среди кочек и мокрой глины, дорога исчезла. С
огромным трудом мы пробились через влажную котловину. Тропа
была найдена и повела нас по гребням бесконечных, безжизненных
белых холмов. Солнце слепило глаза, отражаясь от белого щебня,
покрывавшего землю, тонкая белая пыль казалась ядовитой. Слева,
на юге, тянулся низкий хребет -- западный конец Сомон-Хаирхана.
До половины высоты его крутых склонов поднимались со дна
котловины широкие шлейфы светло-желтых песков. Эти пески на
черных горах, всползавшие на значительную высоту, производили
прямо-таки страшное впечатление. Было очевидно, что хребет,
стоящий поперек направления основных ветров, будет со временем
весь засыпан, и океан песков займет южную часть котловины...
А справа по-прежнему уходила в неразличимую для глаза даль
стена Монгольского Алтая, по-прежнему шли огромные бэли из
нагромождения валунов светлых гранитогнейсов. По бэлям против
крутых ущелий с чудовищными конусами выносов извивались
огромные, круто падающие русла. Алтай стоял неприступной
крепостной стеной, и казалось, что нет возможности проникнуть в
глубь этой исполинской горной массы.
Обнаженный, обдутый ветрами гранит появился под колесами
машины. Мы поднялись на небольшое плоскогорье
Дунда-Хурэн-Цаб-ула ("Средняя гора коричневого ущелья" ) и
остановились в удивлении. Необычайные формы выветривания
гранитов покрывали вершину плоскогорья -- воронки, низкие арки,
широкие троны. Но на этих тронах заседали не духи и не ведьмы.
Страшные ветры с Алтая высверливали гранит крутящимся при
завихрениях песком. Громадные глыбы гранита с одинаковыми
высверленными ямами казались головами попугаев или сов с
черными глазными впадинами. Одна глыба была похожа на лемура с
огромными глазами, продавленным носом и выступающими
надбровными дугами, без лба. Такое чудовище-скала для
первобытного человека, несомненно, была бы богом. К этому
гранитному плоскогорью вплотную примыкали горы Мандал-ула
("Молитвенная гора"), продолжавшие ту же гряду гранитных
возвышенностей в центре котловины.
Гряда круто обрывалась в обширную саксаульную равнину,
окаймленную с юга песками урочища Элэсуту ("Песчаное"). Спуск
по обнаженным скалам был убийственным, и только искусство
Пронина спасло нас от серьезной аварии. Дальше тропа оказалась
совершенно уничтоженной бесчисленными свежими сухими руслами.
Трудность дороги усугубили песчаные кочки, в которых
приходилось даже прокапываться. Неожиданно в центре саксаульной
равнины появилась быстрая речка, журчавшая с давно позабытой
нами нежностью. Вдоль берегов шла узенькая кайма мягкой зеленой
травы, неправдоподобно яркой среди серых стволов саксаула и
темного щебня. Лишь с трудом нашлось место, где вода покрывала
лежачего человека, и то после сооруженной наскоро запруды.
Освежившиеся и умиротворенные, мы посидели на берегу,
покуривая.
А потом снова пошла борьба с песком и рытвинами, тревожные
поиски постоянно исчезавшей дороги, почти целиком стертой вновь
образовавшимися руслами. Дно котловины понижалось -- горы
Мандал-ула были последней оконечностью срединной гряды, место
которой заняло теперь углубление, богатое подземными водами.
Перед нами предстало обширное зеленое пространство, далеко
протянувшееся на юг и на запад. Это был знаменитый оазис Цзахой
("Краевой"). Мы с радостью устремились к веселой равнине,
большие зеленые квадраты на которой явно обрабатывались
человеком. Справа от дороги виднелся небольшой сарай, и
невдалеке за ним мы встретили группу дюрбютов. Один ехал верхом
на осле -- редком для Гоби верховом животном. Угрюмые, дочерна
загорелые лица равнодушно осмотрели нашу машину, когда мы
остановились, чтобы расспросить дорогу. То ли они не знали
путей на запад, то ли с ними не сумел сговориться наш
переводчик Намнан Дорж, заносчивый и нередко путавший наши
намерения, но мы не отъехали и десяти километров, как
безнадежно увязли в огромных кочках и мокрой почве.
Проклиная воду, зелень, мошку и все прочие достоинства
этого красивого места, мы едва выбились обратно к сараю. Отсюда
мы выбрались на край бэля и оказались в привычной нам
обстановке Гоби -- на щебнистой черной равнине, на которой не
росло даже травы, а только редкие маленькие кусты саксаула.
Здесь машина пошла свободнее, и мы направились вдоль зеленого
моря оазиса Цзахой. Обширные рощи евфратских тополей тянулись
рядом, но теперь уже этот зеленый рай не привлекал нас. В нем
не было места машине -- нашему верному помощнику, без которого
мы не могли работать.
Впереди поднялся синий двухвершинный массив Хатун-Хаирхан
("Милостивая госпожа"), а за ним показался вдали воздушный
голубой и призрачный хребет Ачжи-Богдоин-нуру -- конечная цель
нашего маршрута. Оттуда, с центральной части хребта, ботаник А.
А. Юнатов рассматривал Джунгарскую Гоби. Перед ним в серой
дымке лежала бесплодная пустыня Эллистын-Минген ("Серебряные
пески"), дальше светились палевые блюдца глинистых котловин, а
над всем этим белели далекие снеговые пики восточного
Тянь-Шаня.
Солнце скрывалось уже за чугунным откосом Монгольского
Алтая, когда мы нашли автомобильный накат. Обрадованные,
полетели мы вперед, но -- увы! -- гигантское сухое русло
пересекло путь, и в нем окончательно исчезли всякие следы и
автомобиля и караванных троп. Стемнело, ехать при свете фар
дальше стало опасно, и мы остановились на ночлег. Следующий
день принес горькое разочарование. Сколько ни метались мы в
поисках дороги -- только сухие русла и сплошное море саксаула
лежали впереди. Пробиваться вперед по такой тяжелой дороге на
одной машине с ограниченным запасом бензина было слишком
рискованно. На это можно было бы пойти, если позади нас лежала
сколько-нибудь приличная дорога. Но там были десятки километров
прямо-таки адского пути, затем восемьдесят километров хорошего
участка до родника, где остался "Волк", а потом -- многие сотни
километров вьючных троп и бездорожья до котловины Нэмэгэту.
Говоря военным языком, наш дальний рейд имел совершенно
необеспеченный тыл.
А хребет Ачжи-Богдоин-нуру был уже хорошо виден в бинокль.
На самой его верхушке слабо мерцали три снежных поля, а у
подножия тянулась гигантская красноватая полоса, вероятно,
гранитов, пересекавшая наискось всю центральную часть хребта.
"22087",--записал я показание спидометра в полевой книжке, с
горечью обозначив конец незавершенного полностью маршрута...
Мы недаром так стремились во что бы то ни стало достигнуть
Ачжи-Богдо. В красноцветных породах, окружающих его подножие,
монгольские исследователи нашли в 1955 году челюсть креодонта
-- древнего хищного млекопитающего. По всей вероятности, вокруг
Ачжи-Богдо есть местонахождения самого интересного периода
истории млекопитающих -- эоцена...
День был знойный, ветер дул теперь в угон, и мы с
наслаждением извалялись в речке, добравшись до нее к концу дня.
Взобраться наверх, на обрыв Мандал-ула, отсюда оказалось
невозможным. После первой же попытки я приказал повернуть вниз
к пескам, где нашлась старая вьючная тропа. По ней мы лихо
