Она ярилась, то утихая, то снова усиливаясь, три дня подряд,
повалила все поставленные сигналы и принудила нас пока
отказаться от производства съемки. Однако флаг Советского
Союза, поднятый на утесе над лагерем, остался невредимым. хотя
и отчаянно бился на ветру.
Раскопки продолжались и в бурю: работали в защитных очках,
избегая разговоров. Каждое слово стоило доброй ложки песку в
рот. что и самых болтливых побуждало к молчанию. Скелет
гигантского хищника был давно выкопан, взяты скелеты хищных
динозавров на "Кругозоре" и хребетике, названном "Соколиками".
Теперь раскопки велись еще дальше от лагеря. На страшной круче
Среднего каньона была заложена так называемая Р-5. или пятая
раскопка, впоследствии давшая замечательное научное открытие.
Здесь под наблюдением Преснякова выкапывался второй скелет
гигантского хищного динозавра.
Остриженный под машинку, худой, загоревший до фиолетовой
черноты. Пресняков неустрашимо сидел на корточках на узкой
ступеньке в отвесном обрыве и расчищал изогнутый позвоночный
столб. Громкий голос Преснякова слышался еще за километр от
раскопки. Под стать начальнику были и рабочие: здесь
подобралась молодежь из Алтан-Булака -- черные, полуобнаженные
и сердитые парни. Уже в Москве в монолите со скелетом хищного
динозавра с Р-5 обнаружились кости необычайного, до сих пор
неизвестного науке ящера. Похожий на большую черепаху метров
шести в длину и вооруженный метровыми острыми, как бритвы,
серповидными когтями, ящер был обитателем морских побережий.
Малеев назвал его терезинозавром, что по-гречески означает
"ящер-косарь".
У Эглона и Лукьяновой, наоборот, трудились солидные.
стеснявшиеся загара сибиряки. Эглоновцы извлекали полный череп
хищника, а лукьяновцы вели большую раскопку, так называемую
Р-З. на выступе обрыва "Соколиков". Мы решили попросту срыть
там всю верхушку выступа -- серую глину, под которой залегало
огромное скопление костей неведомых динозавров.
Проводник Цедендамба, посланный к ближайшим аратам, добыл
верхового верблюда и отправился на нем искать дорогу к Сэвэрэй
сомону, вдоль северного борта котловины. После пятидневных
разъездов он явился с известием, что дорога, подходящая для
машин, найдена. Проверка этого сообщения была возложена на
Новожилова, отправившегося для обследования местонахождений
Гильбэнту. Проехав шестьдесят километров, он достиг восточной
оконечности горы и вернулся с сообщением, что дорога, якобы
найденная Цедендамбой, никуда не годится. Не обещало большой
добычи и местонахождение Гильбэнту Поэтому я принял твердое
решение до последнего, 1950 года работ ограничиться
исследованиями в западной части котловины Нэмэгэту.
Дорога, кое-где проложенная нами от Ноян сомона,
оставалась пока единственным путем. Рождественский,
отправившийся на "Дзерене" на Алтан-улу, открыл на обратном
пути старую караванную тропу, сразу облегчившую все поездки в
том направлении.
Против сквозной долины между массивами Нэмэгэту и
Алтан-ула, по которой мы переваливали в Занэмэгэтинскую
котловину в 1946 году. она пересекалась со старинной тропой
"Одиннадцати колодцев". Эта тропа, шедшая с Хуху-Хото на
Легин-гол ("Душная речка") и Орок-нур, была вполне пригодна для
передвижения автомашин. Веками ходившие здесь караваны
притоптали песок, сгладили мелкие неровности. По этой
легин-гольской (впоследствии мы узнали, что она не доходила до
Легин-гола) тропе было очень удобно подниматься вверх на бэль
Алтан-улы от тропы "Одиннадцати колодцев".
Я начал предварительные расчеты Западного маршрута для
обследования возможной костеносности межгорных впадин на западе
Заалтайской Гоби. Мы собирались отправиться на двух машинах,
описать гигантскую петлю протяженностью около двух тысяч
пятисот километров и возвратиться в Нэмэгэту, где остальная
часть экспедиции продолжала раскопки. В этом маршруте должен
был принять участие Ю. А. Орлов, который почему-то
задерживался.
Переводчик Намнан Дорж направился на верблюдах на ту
сторону Нэмэгэту. Там, на северном склоне, в сорока километрах
от лагеря, был лечебный минеральный источник -- аршан. Намнан
Дорж привез пробы воды для Монгольского Комитета наук, а также
два вьючных верблюжьих бака около двенадцати ведер для лечения
шофера Александрова. У нашего завоевавшего общие симпатии,
добродушного великана Ивана-Козлиного была застарелая язва
желудка, полученная им еще в войну. По сообщению Намнан Доржа,
аршан имел необычно холодную воду и находился на высоте двух
тысяч метров. Мы попробовали воду -- она была темная, очень
вкусная по сравнению с солоноватой водой из наших колодцев.
Пришлось запретить трогать воду. иначе ее выпили бы в два дня.
Водой пользовался один Иван-Козлиный, и целебная ли была вода
или причиной тому хорошее питание, но к осени он избавился от
мучивших его болей.
Первого июня Рождественский отправился на трех машинах в
Улан-Батор. Вместе с ним уехали: Цеден-дамба -- в аймак, домой,
шофер Петрунин, у которого разболелся ампутированный зимой
палец, и Намнан Дорж -- для доставки образцов Комитету наук.
Сразу по возвращении Рождественского мы отправлялись с ним в
Западный маршрут -- через наиболее пустынные впадины, вдоль
границы Китая до Джунгарской Гоби. Около семи тонн коллекций
везли наши машины из Нэмэгэту. дополнительный груз должен был
быть взят на нашей базе в Далан-Дзадагаде.
Мы с Новожиловым, помимо наблюдения за раскопками
дальнейших исследований Нэмэгэту, стали заниматься теодолитной
съемкой местонахождения. В бурные ночи я переселялся спать в
кузов отдельно стоявшей от лагеря машины и подолгу лежал,
размышляя и прислушиваясь то к поразительной тишине
безветренных порывов, то к приближавшемуся далекому рокоту
ветра, который, налетая, сотрясал машину. В редкие спокойные
вечера изумительные закаты оживляли унылую монотонность пыльных
дней и беззвездных ночей. Закаты были сиянием алого пламени над
срезом черного плато, окутанного покровом беспросветных туч.
Скалы Нэмэгэту принимали цвет густейшего ультрамарина, обрывы и
склоны ущелий -- терракоты, а слева над синими горами
протягивался меч красной бронзы, нависавший над огненно-светлой
полосой зари.
Иногда случались закаты и более фантастичные. Параллельные
гряды туч принимали пурпурно-фиолетовый оттенок, просветы между
ними наполнялись алым огнем, который по мере приближения к
горизонту становился все более золотым. На этом фоне угрюмо
чернел край плато бэля с красными отблесками пожарища и
трепетал совершенно багряный наш флаг.
Изредка наступали бурные и пасмурные дни, в которые мы
отдыхали от жгучего и слепящего солнца Гоби. Несмотря на ветер,
даль была чиста и ясна. Синяя дымка прилипала к горам,
скрадывая угрюмую резкость их очертаний, словно на
темно-фиолетовый хребет было наброшено прозрачное покрывало
синего газа.
Мы с Новожиловым использовали ранние утренние часы для
наших съемочных работ. Обычно между пятью и десятью часами утра
погода была тихой и безветренной. До этого бушевал
предрассветный шторм, а после начинался обычный дневной горячий
ветер, и накалявшаяся земля тонула в мареве движущихся
воздушных потоков. Далеко внизу, по дну котловины, двигались
един за другим грозные смерчи. Действительно, котловина
Нэмэгэту была "Домом Смерчей", как называлась она у стариков
гобийцев. Если выдавался полностью тихий день, то мы с
Новожиловым с утра до ночи не покидали вершин холмов, гребней,
хребтиков и плоскогорий, торопясь использовать случай, когда
инструмент не дрожал от порывов злобного ветра и далекие
сигналы не плясали в поле зрения трубы, приводя в отчаяние
привыкших к точности геологов.
Здесь, высоко над жаркими ущельями, посреди бесконечных
полей черного щебня, наедине с горами, обрамлявшими котловину,
было одиноко и торжественно. Маленьким призрачным голубым
холмиком, перевернутым в трубе теодолита, казалась отсюда гора
Ноян-Богдо величественный потухший вулкан. Неожиданно мы
разглядели в трубу теодолита большой боковой кратер на серой
пирамиде горы Хугшо. И как отрадно было увидеть в теодолит
далеко-далеко на дне котловины одну-две юрты перекочевавших
сюда аратов. Давно уже единственной нашей связью с живыми
людьми -- обитателями Гоби -- оставались только периодические
поездки Преснякова или Эглона в какие-нибудь юрты для закупки
баранов -- основного питания нашей экспедиции.
Много потерпели мы с Новожиловым от необычно крутых
обрывов Нэмэгэтинских ущелий, когда приходилось пробираться
напрямик по линии прицела инструмента. Особенно опасны были
колодцы, часто встречающиеся в истоках промоин. Это
малозаметные сверху ямы в песчаниках, обрывающиеся в колодцы с
совершен по отвесными стенками, иногда даже расширявшимися вниз
глубиной по пятнадцать -- двадцать метров. Нижняя по склону (и
течению русла) стенка такого колодца прорезана узкой щелевидной
промоиной, постепенно переходя щей в склоны ущельица. Такие
колодцы были естественными ловушками. На дне одного из них мы
нашли кости лошади, когда-то провалившейся сюда.
Больших усилий стоило нам разыскивать чересчур далекие
сигналы. Настоящую радость открытия переживал тот, кому
удавалось увидеть в голубоватом стекле трубы теодолита
крохотный черный треугольник -- обо -- или шест в волос
толщиной. Мы спешили изо всех сил и. несмотря на бури,
выполнили задачу в срок. Теперь все находки имели свое точное
место на плане, и процессы образования этого огромного
местонахождения отражались в точных цифрах съемки.
Раскопки на Р-5, Р-4, "Кругозоре" и других местах
подходили к концу -- огромные ящики-монолиты по тонне и больше
весом давно уже сохли под знойным гобийским ветром. Надо было
спускать их вниз с отвесных круч в сухие русла, по которым
только и могли подойти машины. Здесь пригодилась моя давнишняя
морская практика. Простое приспособление из двух вбитых рядом
ломов и скользящей через них восьмеркой петли проволочного
троса позволяло одному человеку с волшебной легкостью спускать
вниз громадную тяжесть. Рабочие. вначале скептически отнесшиеся
к "выдумке" начальника, быстро освоились с этим приемом.
Пришлось оставить наверху только монолиты на Р-5 и на
"Кругозоре" Здесь большая высота спуска не позволяла
ограничиться двумя связанными вместе буксирными тросами
автомашин. Рождественский должен был привезти из Улан-Батора
длинный трос, и тогда монолиты могли быть спущены прямо в
машину. Странное впечатление производили эти большие ящики из
чистых досок, испачканные белоснежным гипсом и стоящие на
недоступных кручах среди безжизненного лабиринта ущелий
Нэмэгэту.
Долгое пребывание в душных ущельях, тревожные, бурные и
пыльные дни и ночи, однообразная и тяжелая работа начали
утомлять людей. Все не могли дождаться счастливого времени
раскопок в открытых местах котловины Нэмэгэту.
Каждый переживал утомление по-разному. Эглон ворчал на то,
что ему осточертело копать этих бесконечных громадных и
зубастых гадов, и мечтал, чтобы выкопать хоть какого-нибудь
настоящего зверя -- маленькое изящное млекопитающее. Оттого наш
Ян Мартынович рвался вниз. в котловину, к красной гряде.
Лукьянова тосковала по товарищу-женщине, с которой она могла бы
поделиться своими женскими мыслями и чувствами. Как ни бережно
