Пчелы-ключницы! Их воркотня без
конца...
Их кушак, на котором ключей
Дивных связки звенят, -
от шкафца-поставца,
Где содержится славный елей...
Только ключницам-пчелам дается легко
Запах яблони, скрытый от нас глубоко.
Осы жалят, как змеи! С той лютой тоски,
Что у них поставец пустоват.
Да и людям досадно, когда лепестки,
Хорошенько не пахнув, слетят!
И лежат у подножий белёных стволов,
Как письмо, с начертаньем невидимых
слов.
- Что мы в яблонях видим?
Лишь мельничный шквал
Лепестковый. Румяность.
Плоёность. Крахмал.
Чепчик горничных! Фартук стряпух!
Но из глаз наших (низко надув нас!)
пропал
Их высоко витающий дух...
(То ли наш - надзирающий - глаз -
задремал?
То ли их, - сокровенный, - потух?)
Можно, с яблони взяв, растереть
лепесток,
Чтоб дознаться - чем пахнет она?
Но бессмысленный опыт, как пытка,
жесток.
Да и грош откровенью цена!
Запах яблони в том,
Что, - цветок за цветок, -
Груш и вишен за нею несется поток;
Что она у весны - не одна!
Вечер близится.
Лето еще не прошло,
Но весна не вернется уже.
О, не жди, чтобы с яблонь (душистых
в душе!)
При тебе лепестки унесло!
Из садов,
где от яблонь покуда светло -
Поскорее - в ночь! по меже...
Ураган в безветрии
Давно, давно не бывало ветра с порывами.
Катили тучи, трясли групповыми гривами,
Гремели гривнами града, и снега белого
Горстями сыпали остро...
Но ветра - не было.
Так царь с колесницы мечет в народ дукатами
И люди верят, что будут теперь богатыми;
Кто схватит льдистое, кто - златое (под видом медного)...
В любой монете "ловили ветер"...
Но ветра не было.
Как долго не было, чтобы - вдруг - да - в лицо повеяло!
Была минута, когда я в это почти поверила!
А вы - не верьте, что это ветер; то был неведомый... -
Магнит ли? Радий? (Мятеж во аде?)
Но ветра не было.
А нынче к ночи вдруг зазвенело окно по-старому!
И сразу вспомнилось, как в трубе домовой постанывал;
Пугал - но с толком, стращал по делу, а не из прихоти!
Учил - не слушались... (Лишь рукавицей махнул при выходе!)...
Дуй, ветер, вей! Вороти надежду нам, неприкаянным!
Сдуй пыль, свей скверну с вещей! Рачительным стань хозяином!
Да не навей нам того глухого, того нелепого
Кошмара - снова! - где всё готово,
Чтоб ветра... не было!
...Как тихо, Господи! Потерпев кораблекрушение,
Без крика тонут... (Ведь не у каждого разрешение
На право голоса есть!) Но кто и зачем потребовал,
Чтоб ураганы громили страны,
А ветра - не было?!
апрель 1994 года
Анатолий НАЙМАН
Змейка чернил
Точно по телу мне выбрал божественный жребий
место н вон это место кладут на лафет;
точно по разуму н в склеп уносимое время,н
бренные место и время назвав "человек",
то есть что цел я и вечен: вечный и целый,
я через Нихил плыву, как египтян ладья,
в профиль и в фас алебастрово-ликий и -телый,
за метрономом гребцов из-под века следя.
Как меня звали, кто мои белые крали,
ливни в деревне плясали со мной или без,
социализмом ли иль кипарисным убрали
листвием путь мой по жребию вешних небес,
всё, что из целой и вечной материи выпало
мышцей и мыслью во временный местный пробег,
вечно и цело отныне. Что бы там ни было,
Бог для меня выбирал это. Я человек.
На "кто' ты? и что? и каков?" отвечаю: Я.
А что значит "я", думать н моя забота.
Струя семенная. Семейного древа края.
Не ты и не он. Не не-я. Не никто и не кто-то.
Не тем, что не "да", это "не" в аккурат по мне,
а тем, что не "нет". Выбракованная Ниневи'я,
срединного царства столица, великого Не,
неведеньем спрятана в зону невиденья Вия.
В неведенье что-то толчется н не я ли живу,
гадая, не зная зачем, к чему-то готовясь
такому, пространство чего шириной с Неву,
а список минут на слух н менуэт и повесть?
Там делается что-невесть кем-невесть. Кто-невесть
есть я. Это я. Это Я мое царствует втайне.
В нем нет содержанья, одно только творчество есть,
есть творчество в вечном бесшумном его бормотанье.
Одинокое на холме
Что такое дерево? н Дыры и пещеры,
как фонтанчик пляшущая в пустоте мошка',
скрипача, спеленатого в кокон, как торреро,
пассы, швы, веро'ники, петельки смычка.
А поскольку хочется больше, чем отмерено,
вот мы и отправились в счет грядущих лет:
Иванов в Италию н поглядеть на дерево,
Кириллов в Америку н тот увидеть свет.)
Вяза облетающего легкий шар и парус,
набранное золотом по контуру крыло
в голубое лоно, в ребра упиралось,
пчелками, чешуйками прядало, трясло.
Дерево горячечное обривали наголо,
а оно все тыкалось в мамку головой н
так они и ластились, два огромных ангела,
золотой н став бабочкой, ветром н голубой.
Но нужней и проще что-то было третье,
то ли что спустился и не поднялся
этот блеск октябрьский в двух шагах от смерти,
то ли глаз, заметивший вяз и небеса.
Городской пейзаж век спустя
Синий, холодный, резкий над водой мускулистой
ветер, окончен розыск! Трепетную вакханку
ты потерял навеки, угомонись, не рыскай
здесь, где цирк Чинизелли торсом теснит Фонтанку.
Нет больше грешной, ветер, нет бежавшей за угол
в шали скользкого шелка, в шляпе черного фетра,
ни в стороне от сверстниц, ни одной, ни с подругой н
в жгучих твоих объятьях, в майских объятьях ветра.
Нет покаянной, горькой, нет прихожанки верной
Симеона-и-Анны, кротко, покорно, гордо
сжавшей и растянувшей, как трехпролетной фермой,
мост между Нет и Было воплем мук и восторга.
Нет больше хрупкой ветки, нет больше гибкой змейки,
раковины, поющей чем звучней, тем спокойней,н
есть этот мост в сиянье майски слепящей смерти
между площадью людной и пустой колокольней.
Плакать не надо, ветер, время ее минуло.
Ставь не на человека, ставь на моря и земли н
или на полдень, полный свежести, блеска, гула,
когда львы и гимнасты входят в цирк Чинизелли.
Прежде возделывания земли
Гале
Когда играют "Караван",
форель из озера Севан
выпрыгивает на два фута,
и жизнь еще не началась,
еще зовут Стефана Стась,
и, как верблюд, бредет минута.
Поет Король, танцует Дюк,
прошелся по шелкам утюг,
и нервная моя система н
шатер, и ствол, и каждый нерв н
раскинута, как фейерверк,
как куст в оранжерее тела,н
как деревцо добра и зла:
добром цветущая ветла
и злом н дрожит, стучится в окна
души моей. Душа моя,
зачем же ты, зачем же я
не верим, что созрела смоква!
С сосцами пальцы в караван
играют, плющат саксофан,
дрожит спинного мозга келья,
и плод печали и забав,
не тверд ли, сморщен ли, шершав,н
перстами пробует Психея.
Играют "Караван", я юн,
юней на десять тысяч лун;
и нервная моя система
чиста, упруга; я не пьян,
я просто юн. Но караван
миражем видит сад Эдема.
Подражание Пастернаку
Кроме шелеста крови, прислушаться,
тишина н и младенческий вздох
из печи значит только, что сушатся
в ней грибы и что первый подсох.
Это ночью. А утро, редутами
пионерски надраенных форм
ощетинясь и светом продутое,
задирает охотничий горн.
Но в осинник войди н и поэзия
прежде ритма, и звука, и слов
зренье выстудит холодом лезвия,
осеняя видением лоб,
не великая, общая, пестрая,
с лету, с отблеска, с полусловца,
растравляя, внушая, упорствуя,
побеждавшая век и сердца,
а тебе лишь открытая, скрытая
от тебя лишь, настолько твоя,
что приводит к рыданию рытвина
и в восторг н содроганье ствола,
та, которой все те не растроганы,
кто не ты, та, которой поэт н
бледный юноша, взоры и локоны,
но ни строф, ни поклонников нет,
та, которой ни с кем не поделишься,
даже с тем, кого встретил в лесу,
хоть и гриб он среза'л не по-здешнему
и стирал, выпрямляясь, слезу.
* * *
То н прострел в поясницу, то н неделю мигрень,
в марте н гастрит, в апреле н стенокардия,
про зубы или про грипп и рассказывать лень,
всю жизнь одно за одним, такая картина.
И что любопытно, хворь прыгает вверх и вниз,
одно идет за другим, но никогда не вместе н
это, как оно будет, показывает организм,
когда навалится разом всё, стало быть, к смерти.
Что это? сердце? ты тикало, как часы,
прощай! Мозги, в вас мир клокотал, как в воронке!
Желудок н знаток натюрмортов в каплях росы!
Прощайте, ветров ущелья и флейты н бронхи!
А жаль, так верно друг другу служили вы,
рудами и родниками кормясь своими,
так ткань была совершенна, так тонки швы,
что даже носили когда-то душу и имя.
Джанни
Змейка чернил на бумаге "манилла"
цвет изменила, смысл изменила
сразу со здравствуй на неразбър н
слух о писавшем приплелся с повинной,
время метнулось спиной буйволиной:
дней не осталось замуслить до дыр.
...Он появлялся в Крещенский сочельник,
теплый, как булка, белый, как мельник,
козьи сыры привозил и вино.
Жизнь осолив и культуру осалив,
чувствовал книгу профанную "Алеф"
только как речь он, а речь как кино.
Взмыв на Шри-Ланке, летел аэробус
с ним в Новый год к Эвересту н он глобус,
словно квартиру, ключом отпирал:
в Лондоне спальня, прислуги каморка
в Вене, в Париже кухня, в Нью-Йорке
лифт, и брандмауэром н Урал.
Он полюбил нас н а что это значит:
лица без жалости, землю без качеств,
правда, язык наш н звездная ночь,
правда, что "здравствуйте" н то катастрофа,
правда, не Азия и не Европа,
спичка н для вписок, для вымарок н нож.
В Предсибирии, в Зауралии
из реки Сысерть
убежала Смерть,
прибежала в Рим
полюбиться с ним н
как-то слаще оно в Италии.
Это не "вечная память", а проба н
помнишь как, помнишь как, помнишь как... Что бы
вспомнить, с тобой о тебе говоря? н
милого Звево забавное слово;
с рейнским сухим судака разварного;
честность очков под ногами ворья.
Джанни (и колокол: джанни! джованни!),
ни отпеванье, ни расставанье н
чем встретить день студеный такой?
Кто из живых знает смерти меру?
Вставлю, пожалуй, в кассетник Карреру,
мессу креольскую за упокой.
Господь, прилей кровь моей вере!
Господь, пожалей меня зверя!
Господь, утешения двери
открой скулящему псу!
Господь, Отец мой небесный,
твой дух и состав телесный
внеси в закуток мой тесный,
а я свою боль внесу.
18 января 1995
9 Мая
Бабка моя, именем Соня,
не похороненная в блокаду,
духом муки' и дров в межсезонье
вдруг пролетает по Ленинграду н
в сторону Луги и дальше на Ригу,
в атомах кремния, серы, железа,
к вою смотревшего ту корриду
глухонемого юрода-леса,
к выцветшим пятнам, к атомам угля,
к дюнам, где дождь н мулине рукоделья,
а облачка н взбитые букли
бабки моей, именем Бейля,
не похороненной после расстрела.
Так я по крайней мере увидел
их, когда "в землю отъидешь" подпела
хору старушка на панихиде.
* * *
Мне сказали: мир этот создан
монолитным, потом расселся
между центростремительной к звездам
гонкой и центробежной к сердцу,
просочилась, мол, порча в щели
вещества н из небесных трещин,
потому что, приняв крещенье
от начал, он был перекрещен.
Кто сказал мне об этом? Музы.
Но ходил и в народе слух,
что пространство и время н грузы,
выпадающие из рук.
От начал,н сказали,н вот веришь? ,
стал крошиться земли сустав,
мироздания зад и перед,
да и твой кровяной состав н
от начал, когда влага рос
сад поила, не руша скал,
взор сиял, и слезных желёз
не закрылся еще канал,
цвел восторг, пылала тоска,
мысль не сжевывалась мечтой,
свет не ржав был, тьма не тускла,
и отсутствовало Ничто.
А теперь-де, Москва,
где живут однова'
и чье Всё н ничего,
как орбит статус-кво н
супротив сельца,
где клевал петух
зерна звезд с крыльца,
и сердца н
тук, тук.
Песенка для Лёвы
Train has gone away and will never come back.
