ни как Бийо зашел в кухню; она очнулась, только когда услышала, как
Бийо разговаривает с доктором; его голос словно разбудил ее разум,
занятый мрачными мыслями.
Она подняла голову, открыла глаза, тупо уставилась на Бийо, потом
удивленно воскликнула:
- Эге! Да это наш хозяин!
Она встала и, спотыкаясь, пошла навстречу Бийо. Она протянула
руки и упала ему на грудь.
Тот с ужасом смотрел на нее, словно не узнавая.
- Эй, что тут происходит? - спросил он, покрываясь потом от
недобрых предчувствий.
- Происходит то, - отвечал доктор Рейналь, - что у вашей дочери,
говоря на языке медицины, острый менингит, а когда у человека такое
заболевание, то, как не полагается все подряд есть и пить, так и
видеться нужно не со всяким.
- А болезнь эта опасная, господин Рейналь? - спросил папаша Бийо.
- Можно от нее умереть?
- При плохом уходе можно умереть от любой болезни, дорогой
господин Бийо; разрешите мне ухаживать за вашей дочерью так, как я
считаю нужным, и она не умрет.
- - Вы правду говорите, доктор?
- Я за нее отвечаю. Но необходимо, чтобы дня два-три в ее комнату
входили только я и те, кого я назову.
Бийо вздохнул; однако прежде чем окончательно сдаться, он
предпринял последнюю попытку.
- Нельзя ли мне хотя бы взглянуть на нее? - робко спросил он.
- Могу ли я быть уверен в том, что если вы ее увидите и поцелуете,
вы оставите ее три дня в покое и ни о чем не будете меня просить?
- Клянусь вам, доктор, что так и будет.
- Ну что ж, идемте.
Он отворил дверь в комнату Катрин, и папаша Бийо увидел девушку
с холодным компрессом на голове; взгляд ее блуждал, а лицо горело в
лихорадке.
Она отрывисто бормотала что-то, а когда Бийо коснулся бледными
трясущимися губами ее потного лба, среди бессвязных слов ему
послышалось имя Изидора.
У двери в кухню столпились мамаша Бийо, молитвенно сложившая
на груди руки, Питу, приподнимавшийся на цыпочки и выглядывавший
из-за плеча фермерши, и трое наемных работников, которые жаждали
увидеть своими глазами, как себя чувствует их молодая хозяйка.
Верный своему обещанию, папаша Бийо удалился из комнаты, как
только поцеловал дочь; но он вышел насупившись, мрачно поглядывая
вокруг и бормоча едва слышно:
- Да, теперь я вижу, что мне давно пора было возвратиться.
Он направился в кухню, и жена с отсутствующим видом
последовала за ним. Питу тоже собирался было пройти в кухню, как
вдруг доктор потянул его за куртку и шепнул:
- Не уходи с фермы, мне надо с тобой поговорить.
Питу в изумлении обернулся и хотел спросить у доктора, чем он
может быть полезен, но тот прижал палец к губам.
Питу вышел на кухню и замер на месте, будто остолбенел.
Спустя пять минут дверь комнаты Катрин вновь отворилась, и
доктор кликнул Питу.
- А? Что? - спросил тот, с трудом выходя из состояния глубокой
задумчивости. - Что вам угодно, господин Рейналь?
- Иди помоги госпоже Клеман подержать Катрин, пока я пущу ей
кровь.
- Уже в третий раз! - прошептала мамаша Бийо. - Он в третий раз
собирается пустить моей девочке кровь! О Боже милостивый!
- Эх, жена! - проворчал Бийо. - Ничего бы этого не было, если бы ты
лучше смотрела за своей дочерью!
И он отправился в свою комнату, в которой не был целых три
месяца, а Питу, возведенный доктором Рейналем в ранг ученика
хирурга, возвратился в комнату Катрин.
Глава 20
ПИТУ-СИДЕЛКА
Питу был крайне удивлен, узнав, что может быть полезен доктору
Рейналю. Но он изумился бы еще больше, если бы тот ему сказал, что
от него требуется помощь не столько физическая, сколько его
душевные силы.
Доктор заметил, что в забытьи Катрин вслед за именем Изидора
почти всякий раз поминала Питу.
Очевидно, читатель согласится с тем, что именно их лица должны
были запечатлеться в памяти девушки: Изидор был последним, кого
она видела перед тем, как закрыть глаза, а Питу она увидела первым,
когда их открыла.
Однако больная произносила эти два имени с разной интонацией, а
доктор Рейналь был не менее наблюдателен, чем его прославленный
однофамилец, автор Философской истории обеих Индий: он тотчас
же смекнул, что разница между этими двумя именами - Изидора де
Шарни и Анжа Питу - заключается для девушки в том, что Анж Питу -
ее друг, а Изидор де Шарни - возлюбленный. Он не только не счел
неуместным, но, напротив, решил, что будет полезно, если рядом с
больной окажется друг, с которым она могла бы поговорить о
возлюбленном.
Мы не хотели бы преуменьшать заслуги доктора Рейна-ля, но
понять это не составляло большого труда: доктору Рейналю все было
ясно как день: стоило лишь ему собрать воедино все факты, как
судебному врачу, и истина сейчас же предстала перед его взором.
Все в Виллер-Котре знали, что в ночь с 5 на 6 октября Жорж де
Шарни был убит в Версале, а вечером следующего дня его брат
Изидор, вызванный графом де Шарни, уехал в Париж.
Питу нашел Катрин без чувств на дороге из Бурсона в Париж. Он
принес ее на ферму; в результате этого происшествия у девушки
открылось воспаление мозга. Это воспаление повлекло за собой бред.
В бреду она пыталась удержать беглеца, называя его Изидором.
Как видит читатель, доктору не так уж трудно было угадать причину
заболевания Катрин: это было не что иное, как сердечная тайна.
Приняв во внимание все обстоятельства, доктор рассудил так:
главное условие выздоровления при воспалении мозга - покой.
Кто может успокоить сердце Катрин? Тот, кто скажет ей, что
сталось с ее возлюбленным.
К кому она может обратиться с расспросами о своем
возлюбленном? К тому, кто может об этом знать.
А кому это может быть известно? Анжу Питу, только что
прибывшему из Парижа.
Рассуждение это было простым и в то же время логичным, оно
далось доктору также без особого труда.
Однако он начал с того, что сделал Питу помощником хирурга, хотя
легко мог обойтись без него, принимая во внимание, что речь шла не о
новом кровопускании: нужно было всего-навсего продолжить прежнее.
Доктор осторожно взял руку Катрин, снял тампон, потом раздвинул
большими пальцами не успевшую затянуться ранку, и оттуда брызнула
кровь.
При виде крови, за которую он с радостью отдал бы жизнь, Питу
почувствовал, что силы его оставляют.
Закрыв лицо руками, он опустился в кресло г-жи Клеман и зарыдал,
приговаривая:
- Ах, мадмуазель Катрин! Бедная мадмуазель Катрин!
А про себя он при этом говорил:
Ну конечно, она любит господина Изидора больше, чем я люблю
ее! Разумеется, она страдает больше, чем страдал я, ей пускают кровь,
оттого что у нее воспаление мозга и бред - вот те несчастья, которых
со мной никогда не случалось! Продолжая пускать кровь Катрин,
доктор Рейналь, не терявший из виду Питу, с удовлетворением отметил
про себя, что оказался прав, предположив, что больная может быть
уверена в преданности своего друга.
Как и предсказывал доктор, это небольшое кровопускание
облегчило страдания больной: в висках теперь стучало не так сильно;
она могла вздохнуть полной грудью; дыхание стало ровным и тихим, а
не свистящим, как раньше; пульс успокоился, и количество ударов в
минуту снизилось до восьмидесяти пяти - все это обещало спокойную
для Катрин ночь.
Теперь настала очередь доктора Рейналя вздохнуть свободнее; он
дал г-же Клеман необходимые указания и среди прочих - одно
довольно странное: поспать часа два-три, в то время как Питу будет
дежурить вместо нее у постели больной. Затем он вышел на кухню,
знаком приказав Питу следовать за ним.
Питу пошел за доктором Они увидели, что мамаша Бийо забилась в
угол у камина.
Бедная женщина была так подавлена, что едва понимала слова
доктора.
А он говорил то, что вполне могло бы утешить материнское сердце.
- Ну, ну, возьмите себя в руки, госпожа Бийо, - говорил доктор, - все
идет как нельзя лучше. Бедняжка с трудом опамятовалась:
- Ох, дорогой доктор Рейналь! Неужто правда то, что вы говорите?
- Да, ночь должна пройти спокойно. И не беспокойтесь, если из
комнаты вашей дочери до вас донесутся крики; не волнуйтесь и ни в
коем случае не входите к ней!
- Боже милостивый! - с выражением непереносимого страдания
молвила мамаша Бийо. - Как же тяжко матери, когда она не может
зайти в комнату родной дочери!
- Что ж поделаешь? - отвечал доктор. - Я на этом настаиваю: ни вы,
ни господин Бийо не должны к ней входить.
- Кто же будет ухаживать за моей бедной девочкой?
- Будьте покойны. Этим займутся госпожа Клеман и Питу.
- Как Питу?
- Да, Питу. Я только что открыл у него прекрасные способности к
медицине. Я возьму его с собой в Виллер-Котре - там я закажу у
аптекаря микстуру. Питу принесет лекарство, госпожа Клеман будет
поить им больную с ложечки, а если произойдет нечто
непредвиденное, Питу, который будет присматривать вместе с
госпожой Клеман за Катрин, возьмет свои длинные ноги в руки и через
десять минут будет у меня. Правда, Питу?
- Через пять, господин Рейналь, - молвил Питу с такой
самоуверенностью, что у собеседников не должно было остаться
никаких сомнений в том, что так и будет.
- Вот видите, госпожа Бийо! - заметил доктор Рейналь.
- Ладно, так тому и быть, - кивнула мамаша Бийо. - Только вот
хорошо бы, если бы вы успокоили бедного отца.
- Где он? - спросил доктор.
- Да здесь, в соседней комнате.
- Не надо, я все слышал, - раздался голос с порока.
Вздрогнув от неожиданности, трое собеседников обернулись на этот
голос и увидели фермера. Лицо его было бледно на фоне темного
дверного проема.
Полагая, что он слышал и сказал все, что было необходимо, Бийо
возвратился к себе, не выразив неудовольствия по поводу
распоряжений доктора Рейналя.
Питу сдержал слово: четверть часа спустя он привес
успокаивающую микстуру с сигнатурой, скрепленной личной печатью
мэтра Пакно, потомственного аптекаря в Виллер-Котре.
Посланец прошел через кухню и заглянул в комнату Катрин без
всяких помех, никто ни слова ему не сказал. Только г-жа Бийо
спросила:
- Это ты, Питу? На что он ответил:
- Я, тетушка Бийо.
Катрин спала, как и предвидел доктор Рейналь, довольно спокойно;
сиделка вытянулась в кресле, пристроив ноги на подставку для дров, и
дремала, как умеют это делать представители сей славной профессии,
не имеющие права спать как следует, а также не имеющие сил не спать
вовсе.
В этом состоянии, которое было для нее вполне привычным,
сиделка приняла из рук Питу флакон, откупорила его, поставила на
ночной столик, а рядом положила серебряную ложку, чтобы больной
не пришлось слишком долго ждать, когда наступит пора принять
лекарство.
После этого она снова вытянулась в своем кресле.
А Питу сел на подоконник, чтобы смотреть на Катрин в свое
удовольствие.
Чувство сострадания, охватывавшее его при мысли о Катрин,
разумеется, ничуть не уменьшилось при виде девушки. Теперь, когда
ему, если можно так выразиться, было позволено потрогать зло
собственными руками и воочию убедиться в том, какое ужасное
опустошение может принести с собою отвлеченное понятие, зовущееся
любовью, он готов был пожертвовать собственной любовью,
представлявшейся ему неглубокой в сравнении с чувством Катрин -
требовательным, лихорадочным, сильным.
Эти мысли незаметно приводили его в расположение духа,
необходимое для благоприятного исхода того, что задумал доктор
Рейналь.
Славный доктор подумал, что лучшим лекарством для Катрин
сейчас был бы близкий человек, которому она доверяет.
Может, доктор Рейналь и не был великим врачом, но, как мы уже
сказали, он был чрезвычайно наблюдателен.
Спустя час после возвращения Питу Катрин стала метаться, потом
вздохнула и раскрыла глаза.
