- Вы не верите? - спросил барон.
- Я этого не говорю, - отвечал Фавра.
- Итак, вы сами видите, маркиз, что не стоит рассчитывать ни на его
высочество, ни на короля...
- Переходите к делу, господин барон.
- Вы предстанете перед судом...
- Я уже имел честь это слышать от вас.
- Вы будете осуждены!..
- Возможно.
- На смерть!..
- Вероятно.
Фавра поклонился с видом человека, готового принять любой удар.
- Знаете ли вы, дорогой маркиз, какая вас ждет смерть?..
- Разве смерть бывает разная, дорогой барон?
- Еще бы! Существует кол, четвертование, шнурок, колесо, веревка,
топор.., вернее, все это было еще неделю назад! Сегодня же, как вы
говорите, существует только одна смерть: виселица!
- Виселица?!
- Да. Национальное собрание, провозгласившее равенство перед
королем, решило, что было бы справедливо провозгласить равенство и
перед лицом смерти! Теперь и благородные, и смерды выходят из
этого мира через одни и те же врата: их вешают, маркиз!
- Так, так! - обронил Фавра.
- Если вас осудят на смерть, вы будете повешены...И это весьма
прискорбно для дворянина, которому смерть не страшна - в этом я
совершенно уверен, - но которому все же претит виселица.
- Вот как?! Господин барон, неужели вы пришли только за тем,
чтобы сообщить мне это приятное известие? - спросил Фавра. - Или у
вас есть для меня еще более любопытные новости?
- Я пришел вам сообщить, что все готово для вашего побега; еще я
хочу вам сказать, что если вы пожелаете, то через десять минут вы
будете за пределами этой тюрьмы, а через двадцать четыре часа - за
пределами Франции.
Фавра на минуту задумался; казалось, предложение барона ничуть
его не взволновало. Затем он обратился к своему собеседнику с
вопросом:
- Это предложение исходит от короля или от его высочества?
- Нет, сударь, это мое предложение. Фавра взглянул на барона.
- Ваше? - переспросил он. - А почему ваше?
- Потому, что я испытываю к вам симпатию, маркиз.
- Какую же симпатию вы можете ко мне испытывать, сударь? -
молвил Фавра. - Вы меня видели всего два раза.
- Довольно однажды увидеть человека, чтобы узнать его, дорогой
маркиз. Настоящие дворяне встречаются редко, я хотел бы сохранить
одного из них, не скажу для Франции, но для человечества.
- У вас нет других причин?
- Достаточно того, сударь, что, согласившись одолжить вам два
миллиона и выдав вам эти деньги, я ускорил развитие вашего заговора,
который сегодня раскрыт, и, следовательно, сам того не желая, я
подтолкнул вас к смерти.
Фавра усмехнулся.
- Ежели это единственное ваше преступление, можете спать
спокойно, - проговорил Фавра. - Я вас прощаю.
- Как?! - вскричал барон. - Неужели вы отказываетесь бежать?..
Фавра протянул ему руку.
- Я благодарю вас от всего сердца, барон, - отвечал он. - Благодарю
вас от имени моей жены и моих детей, однако я отказываюсь...
- Вы, может быть, думаете, что я принял недостаточные меры,
маркиз, и вы боитесь, что неудачная попытка к бегству может
усугубить ваше тяжелое положение?
- Я полагаю, сударь, что вы - человек осмотрительный и, я бы даже
сказал, отважный, раз вы пришли лично предложить мне побег; но
повторяю: я не хочу бежать!
- Вы, верно, опасаетесь, сударь, что, будучи вынуждены покинуть
Францию, вы оставите жену и детей в нищете Я это предвидел, сударь:
я оставлю вам этот бумажник, в нем сто тысяч франков в банковских
билетах.
Фавра бросил на барона восхищенный взгляд.
Покачав головой, он возразил:
- Не в этом дело, сударь. Если бы в мои намерения входил побег, я
покинул бы Францию, положившись лишь на ваше слово, и вам не
пришлось бы передавать мне этот бумажник. Но еще раз вам
повторяю: мое решение принято, я не хочу бежать.
Барон взглянул на отказывавшегося маркиза так, словно усомнился
в том, что тот в здравом уме.
- Вас это удивляет, сударь, - с необыкновенным спокойствием
вымолвил Фавра, - и вы про себя пытаетесь понять, не осмеливаясь
спросить у меня, почему я решил идти до конца и умереть, если это
понадобится, какая бы смерть меня ни ожидала.
- Да, сударь, должен признаться, что это так.
- Ну что же, я вам сейчас объясню. Я - роялист, но не такой, как
господа, эмигрирующие за границу или скрывающиеся в Париже; мое
мнение основано не на расчете; это культ, вера, религия. Король для
меня - то же, что архиепископ или Папа, то есть живое воплощение
исповедуемой мной веры. Если я убегу, то возникнет предположение,
что мне помогли бежать либо король, либо его высочество. Если они
помогли мне бежать, значит, они - мои соучастники. А сейчас
отрекшийся от меня с трибуны принц и сделавший вид, что не знает
меня, король - вне Досягаемости. Религии гибнут тогда, барон, когда
нет мучеников. Так вот, я решил возвысить свою религию ценой своей
жизни! Пусть это послужит упреком прошлому и предупреждением
грядущему!
- Но подумайте, маркиз, какая смерть вас ожидает!
- Чем безобразнее смерть, тем дороже жертва: Христос умер на
кресте меж двух разбойников.
- Я еще мог бы это понять, - заметил барон, - если бы ваша смерть
могла оказать на монархию такое же влияние, как смерть Христа на
человечество. Но короли совершают такие грехи, маркиз, что, боюсь,
не только кровь одного дворянина, но и кровь самого короля не
сможет их искупить!
- Все во власти Божией, барон. Однако во времена нерешительности
и сомнения, когда многие манкируют своими обязанностями, я умру с
чувством исполненного долга.
- Да нет, сударь! - в нетерпении воскликнул барон. - Вы умрете,
сожалея о бесполезной смерти!
- Когда безоружный солдат не хочет бежать с поля боя, когда он
ждет конца, когда он без страха встречает смерть, он отлично
понимает, что его смерть бесполезна; но он понимает и то, что бежать
стыдно, и предпочитает умереть!..
- Маркиз, вы меня не убедили...
Он достал часы: они показывали три часа ночи.
- У нас есть еще час, - продолжал он. - Я сяду за этот стол и
почитаю полчаса. А вы в это время подумайте. Через полчаса вы
дадите мне окончательный ответ.
Подвинув стул, он сел за стол спиной к пленнику, раскрыл книгу и
стал читать - Доброй ночи, сударь! - молвил Фавра. Он отвернулся к
стене, чтобы, без сомнения, подумать обо всем без помех.
Барон несколько раз вынимал часы из жилетного кармана, волнуясь
больше, чем пленник. Когда полчаса истекли, он встал и подошел к
постели.
Однако он ждал напрасно: Фавра не оборачивался. Барон
наклонился и, услышав ровное дыхание, догадался, что пленник спит.
- Ну что же, - сказал он сам себе, - я проиграл. Однако приговор еще
не был произнесен. Возможно, он еще надеется...
Не желая будить несчастного, которого через несколько дней
ожидал долгий и глубокий сон, он взял перо и написал на чистом листе
бумаги:
Когда приговор будет произнесен, когда маркиз де Фавра будет
приговорен к смерти, когда у него не останется надежды ни по
отношению к судьям, ни к его высочеству, ни к королю, то, ежели он
изменит свое мнение, ему довольно будет позвать тюремщика Луи и
сказать ему:
Я решился бежать! - и ему будет в этом оказана помощь.
Когда маркиз де Фавра будет ехать в повозке на казнь, когда
маркиз де Фавра публично покается перед Собором Парижской
Богоматери, когда маркиз де Фавра пройдет босиком и со связанными
руками то небольшое расстояние от городской Ратуши, где он
продиктует свое завещание, до виселицы на Гревской площади, то и
тогда еще он может произнести вслух эти слова: Я хочу жить! - и
он будет спасен.
Калиостро
Засим посетитель взял лампу, еще раз подошел к пленника, дабы
посмотреть, не проснулся ли он, и, видя, что он по-прежнему спит,
пошел, не переставая оглядываться, к двери камеры, за которой
неподвижно стоял тюремщик с невозмутимым смирением
посвященного, готового к любым жертвам ради великого общего дела.
- Что я должен делать. Учитель? - спросил он - Оставайся в тюрьме
и исполняй все, что тебе прикажет маркиз де Фавра.
Тюремщик поклонился, взял лампу из рук Калиостро и почтительно
двинулся вперед, освещая путь своему повелителю.
Глава 16
ГЛАВА, В КОТОРОЙ СБЫВАЕТСЯ ПРЕДСКАЗАНИЕ
КАЛИОСТРО
В час пополудни того же дня секретарь Шатле спустился в
сопровождении четырех вооруженных людей в темницу маркиза де
Фавра и объявил, что он должен предстать перед судом.
Маркиз де Фавра был предупрежден об этом обстоятельстве графом
Калиостро еще ночью, а в девять утра получил подтверждение от
помощника начальника Шатле.
Слушание дела началось в половине десятого и продолжалось еще в
три часа пополудни.
С девяти часов утра зал был битком набит любопытными,
жаждавшими увидеть приговоренного к смерти.
Мы говорим приговоренного к смерти, потому что никто не
сомневался, что обвиняемый будет осужден.
В политических заговорах всегда есть несчастные, которые заранее
обречены; толпа жаждет искупительной жертвы, и эти несчастные
словно предназначены для этой жертвы.
Сорок судей расположились кругом в верхней части зала, а
председатель сидел под самым сводом. Позади него висела картина, на
которой был изображен распятый Иисус, а перед ним, в другом конце
зала - портрет короля.
Зал суда был оцеплен двумя рядами гренадеров; дверь находилась
под охраной четырех человек.
В четверть четвертого суд приказал привести обвиняемого.
Отряд из двенадцати гренадеров, ожидавших приказаний в центре
зала по стойке смирно, отправились за маркизом.
С этой минуты все головы присутствовавших, даже судей,
повернулись в сторону двери, в которую должен был войти маркиз де
Фавра.
Минут десять спустя на пороге появились четыре гренадера.
За ними шагал маркиз де Фавра.
Восемь других гренадеров замыкали шествие.
Пленник шел в пугающей тишине среди затаивших дыхание двух
тысяч человек, как это случается, когда перед собравшимися
появляется наконец тот, кого все с нетерпением ожидали.
Он выглядел совершенно спокойным и был одет с особой
тщательностью: на нем был расшитый шелковый камзол светло-серого
цвета, белый атласный жилет, штаны такого же цвета, как камзол,
шелковые чулки, башмаки с пряжками, а в петлице - орден Святого
Людовика.
Он был изысканно причесан, волосы его были сильно напудрены и
лежали волосок к волоску, как пишут в своей Истории Революции
два Друга свободы.
Пока маркиз де Фавра шел от двери до скамьи подсудимых, все
следили за ним, затаив дыхание.
Прошло некоторое время, прежде чем председатель обратился к
обвиняемому.
Председатель привычно взмахнул рукой, призывая
присутствовавших к тишине, что было на сей раз совершенно излишне,
и взволнованным голосом спросил:
- Кто вы такой?
- Я - обвиняемый и пленник, - отвечал Фавра абсолютно
невозмутимо.
- Как вас зовут?
- Тема Май, маркиз де Фавра.
- Откуда вы родом?
- Из Блуа.
- Ваше звание?
- Полковник на службе короля.
- Где изволите проживать?
- Королевская площадь, дом номер двадцать один - Сколько вам
лет?
- Сорок шесть.
- Садитесь.
Маркиз подчинился.
Только тогда присутствовавшие перевели дух: в воздухе пронесся
зловещий ветер, словно повеяло жаждой мести.
Осужденный не ошибся; он огляделся: все устремленные на него
глаза горели ненавистью; все кулаки угрожающе сжимались;
чувствовалось, что народу нужна была жертва, ведь из рук этой толпы
только что вырвали Ожара и Безенваля, и она каждый день ревела,
требуя виселицы для принца де Ламбека.
Среди озлобленных физиономий с пылавшими ненавистью глазами
обвиняемый узнал спокойное лицо и благожелательный взгляд своего
