глаза. Его заранее предупредили из Турина, и он знал, от чьего имени
явился Изидор.
Слова королевы, которые передал молодой человек, преисполнили
сердце Фавра радостью. Все подавало ему надежду: заговор как нельзя
более удался; в Версале предусматривалось собрать тысячу двести
всадников; каждый из них должен был посадить на круп по одному
пехотинцу, что вдвое увеличивало количество солдат. От тройного
убийства Неккера, Байи и Лафайета, которое должно было
осуществиться одновременно каждой из трех входящих в Париж
колонн: одной - через Рульские ворота, другой - через Гренельские, а
третьей - через Шайо, - было решено отказаться: полагали, что
довольно будет отделаться от Лафайета. А для этого было достаточно
четырех человек, лишь бы они были хорошо экипированы и
вооружены. Им следовало дождаться минуты, когда его экипаж, как
обычно около одиннадцати часов вечера, покинет Тюильри. Тогда двое
должны будут скакать слева и справа от кареты, а два других всадника
- зайти спереди. Один из них, держа в руке пакет, прикажет кучеру
остановиться, объяснив это тем, что у него срочное сообщение для
генерала. А когда карета остановится и генерал покажется в окне, ему
выстрелят в голову из пистолета Это была единственная существенная
поправка к плану заговора; все прочее оставалось без изменений.
Деньги выданы, люди предупреждены, королю достаточно было лишь
сказать Да! - и по знаку маркиза де Фавра все незамедлительно
началось бы.
Единственное, что вызывало беспокойство маркиза, это молчание
короля и королевы. И вот королева только что нарушила это молчание,
прислав Изидора; сколь бы туманны ни были слова, которые Изидору
было поручено передать маркизу и маркизе де Фавра, они имели
огромное значение, потому что принадлежали ее величеству.
Изидор обещал маркизу передать вечером королеве и королю
уверения в его преданности.
Молодой барон, как помнит читатель, приехал в Париж и в тот же
день отправился в Турин; в Париже у него не было другого
пристанища, кроме комнаты брата в Тюильри. В отсутствие графа он
приказал его лакею отпереть комнату.
В девять часов вечера он вошел в апартаменты принцессы де
Ламбаль.
Он не был представлен ее высочеству; однако, хотя принцесса его
не знала, днем ее предупредила королева; когда лакей доложил о
бароне, принцесса поднялась и с очаровательной грацией, заменявшей
ей ум, сейчас же увлекла его в дружеское общество.
Король и королева еще не появлялись. Граф Прованский казался
чем-то обеспокоенным, он беседовал с двумя дворянами из своего
ближайшего окружения: г-ном де Лашатром и г-ном д'Авареем. Граф
Лун де Нарбои переходил от одного кружка к другому с легкостью
человека, который всюду чувствует себя как дома.
Это дружеское общество состояло из молодых дворян, устоявших
перед манией эмиграции. Среди ник были братья де Ламетт, многим
обязанные королеве и еще не успевшие перейти в стан ее врагов; г-н
д'Амбли, один из самых светлых, а может, и самых дурных умов той
эпохи, как будет угодно читателю; г-н де Кастри, г-н де Ферзей; Сюло,
главный редактор остроумной газеты Деяния Апостолов - все это
были преданные сердца, но слишком горячие головы.
Изидор ни с кем из них не был знаком, однако благодаря его
громкому имени, а также особенной любезности, с которой его
встретила принцесса, все присутствовавшие протянули ему руки.
Кроме того, он принес новости от той, другой Франции, жившей за
границей. У каждого из присутствовавших кто-нибудь из
родственников или друзей находился на службе у принцев; Изидор
всех их видел, он был словно живой газетой.
Как мы уже сказали, Сюло был остроумным собеседником.
Сюло что-то рассказывал, и все громко смеялись. В тот день Сюло
присутствовал на заседании Национального собрания. Господин
Гильотен поднялся на трибуну, стал расхваливать изобретенную им
машину, поведал об успешном ее испытании утром того же дня и
попросил позволения заменить ею все другие орудия смерти - колесо,
виселицу, топор, четвертование, - попеременно приводившие в ужас
Гревскую площадь.
Национальное собрание, соблазненное прелестями новой машины,
уже готово было ее одобрить.
По поводу Национального собрания, г-на Гильотена и его машины
Сюло сочинил на мотив менуэта Exaudet песенку, которая должна
была на следующий день появиться в его газете.
Эта песня, которую он напевал вполголоса в окружавшем его
веселом обществе, заставила слушателей так громко и искренне
рассмеяться, что король с королевой, услыхали их смех еще из
передней. Бедный король! Сам он давно уже не смеялся и потому
решил непременно осведомиться о предмете, который мог в столь
печальные времена вызвать такое бурное веселье.
Само собою разумеется, что как только один лакей доложил о
короле, а другой - о королеве, то все шушукания, смех, разговоры
сейчас же стихли и наступила благоговейная тишина.
Вошли две венценосные особы.
Чем более революционно настроенные умы города отказывали
монархии в почтении, тем больше в узком кругу истинные роялисты
подчеркивали свое уважение, будто невзгоды только придавали им
новые силы. Как год 89-й был годом черной неблагодарности, так 93-й
явился выражением самозабвенной преданности.
Принцесса де Ламбаль и принцесса Елизавета завладели вниманием
королевы.
Граф Прованский подошел к королю засвидетельствовать свое
почтение и поклонился со словами:
- Брат! Нельзя ли нам сыграть в карты приватно: только вам,
королеве, мне и кому-нибудь из ваших близких друзей, - чтобы под
видом виста мы могли побеседовать без помех?
- С удовольствием! - отвечал король. - Поговорите с королевой.
Граф Прованский подошел к Марии-Антуанетте, беседовавшей в
это время с Шарни; барон раскланивался с королевой и говорил ей
вполголоса:
- Ваше величество! Я видел нынче маркиза де Фавра и имею честь
сообщить вам нечто весьма важное.
- Дорогая сестра! - молвил граф Прованский. - Король выразил
желание, чтобы мы сыграли партию в вист вчетвером; мы объединимся
против вас, а вашему величеству король предоставляет право выбора
партнера.
- Ну что же, мой выбор сделан, - отвечала королева, сразу смекнув,
что партия в вист - только предлог. - Барон де Шарни, вы будете с
нами играть, а за игрой расскажете о новостях из Турина.
- Как? Вы приехали из Турина, барон? - спросил граф Прованский.
- Да. А по дороге я заехал на Королевскую площадь, где встретился
с человеком, всем сердцем преданным королю, королеве и вашему
высочеству.
Принц покраснел, кашлянул и удалился. Он любил недомолвки и
был чрезвычайно подозрителен: прямота и искренность барона
вызывали в нем беспокойство.
Он взглянул на г-на де Лашатра, тот подошел к нему, получил
приказания и исчез.
Тем временем король отвечал на приветствия дворян, а также тех
немногочисленных дам, которые еще бывали на вечерах в Тюильри.
Королева подошла к супругу, взяла его под руку и увела играть.
Подойдя к карточному столу, он поискал взглядом четвертого
игрока, но увидал только Изидора.
- Ага! Господин де Шарни! - заметил он. - В отсутствие брата вы
будете у нас четвертым; лучшую замену ему трудно было бы
придумать! Милости просим!
Он жестом пригласил королеву садиться, потом сел сам, за ним - его
высочество.
Королева знаком пригласила Шарни, и он последним занял свое
место.
Принцесса Елизавета подошла к козетке, стоявшей за спиной
короля, и, опустившись на колени, положила руки на спинку его
кресла.
Игроки сыграли несколько партий, перебрасываясь ничего не
значившими словами.
Наконец, убедившись в том, что все держатся от их стола на
почтительном расстоянии, королева решилась обратиться к его
высочеству со словами:
- Брат! Барон вам сообщил, что он приехал из Турина?
- Да, - отвечал тот, - я об этом что-то слышал.
- Он сказал вам, что граф д'Артуа и принц де Конде настойчиво
приглашают нас к себе?
Король сделал нетерпеливое движение.
- Братец! - шепнула принцесса Елизавета ангельским голоском. -
Пожалуйста, послушайте.
- И вы туда же, сестричка? - спросил он.
- Я - больше, чем кто бы то ни было, дорогой Людовик, потому что
я больше всех вас люблю и очень за вас боюсь.
- Я также сказал его высочеству, - заметил Изидор, - что,
возвращаясь через Королевскую площадь, я около часу провел в доме
номер двадцать один.
- В доме номер двадцать один? - переспросил король. - А что это за
дом?
- Там живет один дворянин, - отвечал Изидор, - который, как и все
мы, весьма предан вашему величеству и, как все мы, готов умереть за
короля; однако он энергичнее нас и потому уже составил план.
- Какой план? - поднимая голову, спросил король.
- Если я рискую своим рассказом об этом плане вызвать
неудовольствие короля, то я умолкаю.
- Нет, нет, продолжайте, - с живостью перебила его королева. -
Существует много людей, замышляющих какие-то козни против нас;
мы слишком мало знаем таких, которые готовы были бы нас защитить;
прощая нашим недругам, мы в то же время питаем признательность по
отношению к нашим друзьям. Господин барон! Как зовут этого
дворянина?
- Маркиз де Фавра.
- А-а, мы его знаем, - заметила королева. - И вы верите в его
преданность, господин барон?
- Да, ваше величество. Я не только верю: я готов за него поручиться.
- Будьте осторожны, барон, - предупредил король. - Вы слишком
торопитесь.
- У нас с маркизом - родственные души, государь. Я отвечаю за
преданность маркиза де Фавра. А вот достоинства его плана, надежда
на успех - о! это совсем другое дело! Я слишком молод. Когда
решается вопрос о спасении короля и королевы, я не могу взять на себя
смелость высказать на этот счет свое мнение.
- А в каком положении находится этот план? - поинтересовалась
королева.
- Он готов к исполнению, ваше величество. Стоит королю сказать
слово, подать знак нынче вечером, и завтра в это время он будет в
Пероне.
Король отмалчивался. Граф Прованский судорожно сгибал и
разгибал бедного валета червей, который вот-вот должен был
переломиться пополам.
- Государь! - обратилась королева к супругу. - Вы слышите, что
говорит барон?
- Разумеется, слышу, - нахмурившись, буркнул король.
- А вы, брат? - спросила она у его высочества.
- Я слышу не хуже короля.
- Ну и что вы на это скажете? Ведь это, как я понимаю,
предложение.
- Несомненно, - молвил граф Прованский, - несомненно!
Поворотившись к Изидору, он попросил:
- Ну-ка, барон, пропойте нам эту песенку еще разок! Изидор
повторил:
- Как я имел честь доложить, стоит королю сказать слово, подать
знак, и, благодаря мерам, предусмотренным маркизом де Фавра, он
будет через двадцать четыре часа в безопасности в Пероне.
- Ах, брат, разве не соблазнительно то, что предлагает вам барон?! -
воскликнул граф Прованский.
Король стремительно повернулся к брату и, пристально на него
взглянув, спросил:
- А вы поедете со мной?
Граф Прованский изменился в лице. Щеки его затряслись; он никак
не мог взять себя в руки.
- Я? - переспросил он.
- Вы, брат, - повторил Людовик XVI. - Вы уговариваете меня
покинуть Париж, и потому я вас спрашиваю:
Вы поедете со мной? - Но... - пролепетал граф Прованский. - Я
ничего не знал, я не готов...
- Как же это вы не знали, если именно вы дали денег маркизу де
Фавра? - поинтересовался король. - Не готовы, говорите? Да вы же по
минутам знаете, в каком состоянии находится заговор!
- Заговор! - побледнев, повторил граф Прованский.
- Ну разумеется, заговор... Ведь это же заговор, заговор настолько
реальный, что если он будет раскрыт, маркиза де Фавра схватят,
