сам штатгальтер. Но для нас интерес дня заключается не в почтенной речи
нашего друга ван Систенса, как бы красноречива она ни была, и не в моло-
дых разряженных аристократах, жующих свои сдобные пироги, и не в бедных
полуголых плебеях, грызущих копченых угрей, похожих на палочки ванили.
Нам интересны даже не эти прекрасные голландки с розовыми щечками и бе-
лой грудью, и не толстые и приземистые мингеры, никогда раньше не поки-
давшие своих домов, и не худые и желтые путешественники, прибывшие с
Цейлона и Явы, и не возбужденный простой народ, поедавший для освежения
соленые огурцы. Нет, для нас весь интерес положения, главный, подлинный,
драматический интерес сосредоточился не тут.
Для нас интерес заключается в некой личности, сияющей и оживленной,
шествующей среди членов комитета садоводов; интерес заключается в этой
личности, разряженной, причесанной, напомаженной, одетой во все красное,
- цвет, особенно оттеняющий ее черные волосы и желтый цвет лица.
Этот ликующий, опьяненный восторгом триумфатор, этот герой дня, кото-
рому суждена великая честь затмить собою и речь ван Систенса и при-
сутствие штатгальтера - Исаак Бокстель. И он видит, как перед ним, спра-
ва, несут на бархатной подушке черный тюльпан, его мнимое детище, а сле-
ва - большой мешок со ста тысячами флоринов, прекрасными, блестящими зо-
лотыми монетами, и он готов совершенно скосить глаза, чтобы не потерять
из виду ни того, ни другого.
Время от времени Бокстель ускоряет шаги, чтобы коснуться локтем локтя
ван Систенса. Бокстель старается заимствовать у каждого частицу его дос-
тоинства, чтобы придать себе цену, так же, как он украл у Розы ее
тюльпан, чтобы приобрести себе славу и деньги.
Пройдет еще только четверть часа, и прибудет принц. Кортеж должен
сделать последнюю остановку. Когда тюльпан будет вознесен на свой трон,
то принц, уступающий место в сердце народа своему сопернику, возьмет ве-
ликолепно разрисованный пергамент, на котором написано имя создателя
тюльпана, и громким ясным голосом объявит, что совершилось чудо, что
Голландия в лице его, Бокстеля, заставила природу создать черный цветок
и что этот цветок будет впредь называться Tulipa nigra Boxtellea.
Время от времени Бокстель отрывает на момент свой взгляд от тюльпана
и мешка с деньгами и робко смотрит в толпу, так как опасается увидеть
там бледное лицо прекрасной фрисландки.
Вполне понятно, что этот призрак нарушил бы его праздник, так же как
призрак Банко нарушил праздник Макбета.
И поспешим добавить, этот презренный человек, перебравшийся через
стену, и притом не через собственную стену, влезший в окно, чтобы войти
в квартиру своего соседа, забравшийся при помощи поддельного ключа в
комнату Розы, - этот человек, который украл славу у мужчины и приданое -
у женщины, этот человек не считал себя вором.
Он столько волновался из-за тюльпана, он так тщательно следил за ним
от ящика в сушильне Корнелиуса до Бюйтенгофского эшафота, от Бюйтенгофс-
кого эшафота до тюрьмы в Левештейнской крепости, он так хорошо видел,
как тюльпан родился и вырос на окне Розы, он столько раз разогревал сво-
им дыханием воздух вокруг него, что никто не мог быть владельцем тюльпа-
на с большим правом, чем он Если бы у него сейчас отняли черный тюльпан,
это, безусловно, было бы кражей.
Но он нигде не замечал Розы. И, таким образом, радость Бокстеля не
была омрачена.
Кортеж остановился в центре круглой площадки, великолепные деревья
которой были разукрашены гирляндами и надписями. Кортеж остановился под
звуки громкой музыки, и молодые девушки Гаарлема вышли вперед, чтобы
проводить тюльпан до высокого пьедестала, на котором он должен был кра-
соваться рядом с золотым креслом его высочества штатгальтера.
И гордый тюльпан, возвышающийся на своем пьедестале, вскоре овладел
всем собранием, которое захлопало в ладоши, и громкие рукоплескания раз-
дались по всему Гаарлему.
XXXII
Последняя просьба
В этот торжественный момент, когда раздавались громкие рукоплескания,
по дороге вдоль парка ехала карета. Она продвигалась вперед медленно,
так как спешившие женщины и мужчины вытесняли из аллеи на дорогу много
детей.
В этой запыленной, потрепанной, скрипящей на осях карете ехал нес-
частный ван Берле. Он смотрел в открытую дверцу кареты, и перед ним ста-
ло развертываться зрелище, которое мы пытались весьма несовершенно обри-
совать нашему читателю.
Толпа, шум, эта пышность роскошно одетых людей и природы ослепили
заключенного, словно молния, ударившая в его камеру.
Несмотря на нежелание спутника отвечать на вопросы Корнелиуса об ожи-
дающей его участи, Корнелиус все же попробовал в последний раз спросить
его, что значит все это шумное зрелище, которое, как ему сразу показа-
лось, совсем не касается его лично.
- Что все это значит, господин полковник? - спросил он сопровождавше-
го его офицера.
- Как вы можете сами видеть, сударь, это празднество.
- А, празднество, - сказал Корнелиус мрачным, безразличным тоном че-
ловека, для которого в этом мире уже давно не существовало никакой ра-
дости.
Через несколько секунд, когда карета продвинулась немного вперед, он
добавил:
- Престольный праздник города Гаарлема, по всей вероятности? Я вижу
много цветов.
- Да, действительно, сударь, это праздник, на котором цветы играют
главную роль.
- О, какой нежный аромат, о, какие дивные краски! - воскликнул Корне-
лиус.
Офицер, подчиняясь внезапному приступу жалости, приказал солдату, за-
менявшему кучера:
- Остановитесь, чтобы господин мог посмотреть!
- О, благодарю вас, сударь, за любезность, - сказал печально ван Бер-
ле, - но в моем положении очень тяжело смотреть на чужую радость. Из-
бавьте меня от этого, я вас очень прошу.
- К вашим услугам, сударь. Тогда едем дальше.
Я приказал остановиться потому, что вы меня об этом просили, и затем
вы считались большим любителем цветов и в особенности тех, в честь кото-
рых устроено сегодня празднество.
- А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?
- В честь тюльпанов.
- В честь тюльпанов! - воскликнул ван Берле. - Сегодня праздник
тюльпанов?
- Да, сударь, но раз это зрелище вам неприятно, поедем дальше.
И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.
Но Корнелиус остановил его. Мучительное сомнение промелькнуло в его
голове.
- Сударь, - спросил он дрожащим голосом, - не сегодня ли выдают пре-
мию?
- Да, премию за черный тюльпан.
Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу пробежала дрожь, на
лбу выступил пот. Затем, подумав о том, что без него и без тюльпана
праздник, конечно, не удастся, он заметил:
- Увы, все эти славные люди будут так же огорчены, как и я, ибо они
не увидят того зрелища, на которое были приглашены, или, во всяком слу-
чае, они увидят его неполным.
- Что вы этим хотите сказать, сударь?
- Я хочу сказать, - ответил Корнелиус, откинувшись в глубину кареты,
- я хочу сказать, что никогда никем, за исключением только одного чело-
века, которого я знаю, не будет открыта тайна черного тюльпана.
- В таком случае, сударь, тот, кого вы знаете, открыл уже эту тайну.
Гаарлем созерцает сейчас тот цветок, который, по вашему мнению, еще не
взращен.
- Черный тюльпан! - воскликнул, высунувшись наполовину из кареты, ван
Берле. - Где он? Где он?
- Вон там на пьедестале, вы видите?
- Я вижу.
- Теперь, сударь, надо ехать дальше.
- О, сжальтесь, смилуйтесь, сударь, - сказал ван Берле, - не увозите
меня. Позвольте мне еще посмотреть на него. Как, неужели то, что я вижу
там, это и есть черный тюльпан? Совершенно черный... возможно ли? Су-
дарь, вы видели его? На нем, по всей вероятности, пятна, он, по всей ве-
роятности, не совершенный; он, быть может, только слегка окрашен в чер-
ный цвет. О, если бы я был поближе к нему, я смог бы определить, я смог
бы сказать это, сударь! Разрешите мне сойти, сударь, разрешите мне пос-
мотреть его поближе. Я вас очень прошу.
- Да вы с ума сошли, сударь, - разве я могу?
- Я умоляю вас!
- Но вы забываете, что вы арестант.
- Я арестант, это правда, но я человек чести. Клянусь вам честью, су-
дарь, что я не сбегу; я не окажу никакой попытки к бегству; разрешите
мне только посмотреть на цветок, умоляю вас.
- А мои предписания, сударь?
И офицер снова сделал движение, чтобы приказать солдату тронуться в
путь.
Корнелиус снова остановил его.
- О, подождите, будьте великодушны. Вся моя жизнь зависит теперь от
вашего сострадания. Увы, мне теперь, сударь, по-видимому, осталось не-
долго жить. О, сударь, вы себе не представляете, как я страдаю! Вы себе
не представляете, сударь, что творится в моей голове и моем сердце! Ведь
это, быть может, - сказал с отчаянием Корнелиус, - мой тюльпан, тот
тюльпан, который украли у Розы. О, сударь, понимаете ли вы, что значит
вырастить черный тюльпан, видеть его только одну минуту, найти его со-
вершенным, найти, что это одновременно шедевр искусства и природы, и по-
терять его, потерять навсегда! О, я должен, сударь, выйти из кареты, я
должен пойти посмотреть на него! Если хотите, убейте меня потом, но я
его увижу, я его увижу.
- Замолчите, несчастный, и спрячьтесь скорее в карету; приближается
эскорт его высочества штатгальтера, и если принц заметит скандал, услы-
шит шум, то нам с вами не сдобровать.
Ван Берле, испугавшись больше за своего спутника, чем за самого себя,
откинулся вглубь кареты, но он не мог остаться там и полминуты; не успе-
ли еще первые двадцать кавалеристов проехать, как он снова бросился к
дверцам кареты, жестикулируя и умоляя штатгальтера, который как раз в
этот момент проезжал мимо.
Вильгельм, как всегда, спокойный и невозмутимый, ехал на площадь,
чтобы выполнить долг председателя. В руках он держал свиток пергамента,
который в этот день празднества служил ему командорским жезлом.
Увидев человека, который жестикулирует и о чем-то умоляет, и узнав,
быть может, также и сопровождавшего его офицера, принц-штатгальтер при-
казал остановиться.
В тот же миг его лошади, дрожа на своих стальных ногах, остановились,
как вкопанные, в шести шагах от ван Берле.
- В чем дело? - спросил принц офицера, который при первом же слове
штатгальтера выпрыгнул из кареты и почтительно подошел к нему.
- Монсеньер, - ответил офицер, - это тот государственный заключенный,
за которым я ездил по вашему приказу в Левештейн и которого я привез в
Гаарлем, как того пожелали ваше высочество.
- Чего он хочет?
- Он настоятельно просит, чтобы ему разрешили остановиться на нес-
колько минут...
- Чтобы посмотреть на черный тюльпан, монсеньер, - закричал Корнели-
ус, умоляюще сложив руки; - когда я его увижу, когда я узнаю то, что мне
нужно узнать, я умру, если это потребуется, но, умирая, я буду благосло-
влять ваше высочество, ибо тем самым вы позволите, чтобы дело моей жизни
получило свое завершение.
Эти двое людей, каждый в своей карете, окруженные своей стражей, яв-
ляли любопытное зрелище; один - всесильный, другой - несчастный и жал-
кий, один - по дороге к трону, другой, как он думал, по дороге на эша-
фот.
Вильгельм холодно посмотрел на Корнелиуса и выслушал его пылкую
просьбу. Затем обратился к офицеру:
- Это тот взбунтовавшийся заключенный, который покушался на убийство
своего тюремщика в Левештейне?
Корнелиус вздохнул и опустил голову, его нежное, благородное лицо
покраснело и сразу же побледнело. Слова всемогущего, всеведущего принца,
который каким-то неведомым путем уже знал о его преступлении, предсказы-
вали ему не только несомненную смерть, но и отказ в его просьбе.
Он не пытался больше бороться, он не пытался больше защищаться; он
