Приглядитесь для разнообразия к солнцу и звездам, впечатляющее
зрелище, ничуть не хуже Донателло. Ищите себя! Вам знакома
пещера Меркурия? Как-нибудь ночью, в полнолуние спуститесь к
ней и посидите у входа. Освойтесь со стихийными началами. Земля
уже вся пропахла человеком и человеческими трудами. Чтобы
понять, чего они на самом деле стоят, нужно состариться и
огрубеть. Пошлите к черту, Денис, всех, кто лезет к вам с
запрестольными образами, музеями, звонницами и симпатичными
маленькими картинными галереями.
Каждый непременно норовит дать мне совет, думал Денис. И
что самое грустное, зачастую хороший.
Благозвучный голос добавил:
-- Если после такой лекции в вас непостижимым образом
уцелела хоть какая-то симпатия к творениям рук человеческих,
вам, возможно, будет интересно взглянуть, когда вы в следующий
раз навестите Старый город, на некоторые хранящиеся у меня
бюсты и иные любопытные вещи. Среди прочего я хотел бы показать
вам небольшую греческую бронзу, хотя о ней нам, быть может, не
следует пока говорить открыто. Прошу вас, приходите. Эта
статуэтка доставит вам наслаждение. Так же как мне -- ваше
общество. Очевидные источники наслаждения, не правда ли, Кит?
То был граф Каловеглиа. Говорил же он о "Локрийском
фавне", чудесном творении древних, не так давно обнаруженном на
принадлежащей ему земле близ расположенного неподалеку, на
материке, города Локри и тайком вывезенном из Италии. Говоря,
граф победно улыбался. Этот приятный, обходительный старый
аристократ, до мозга костей пропитанный античной мудростью,
производил на Дениса, как и на многих иных, чарующее
впечатление. Нечто солнечное читалось в его взгляде -- лучистая
грация, заставляющая вспоминать о самоцветных камнях; беседа с
ним, каждое его слово, давали понять, что он отказался от
излишеств мышления и посвятил свою жизнь неспешному перебору
того, что очищает и возвышает дух. Ничто, чувствовал его
собеседник, не способно возмутить глубокий покой этой языческой
души.
-- А теперь, -- продолжал он, обращаясь к Денису, --
скажите, как подвигается ваш итальянский?
-- Спасибо, довольно прилично. Что меня смущает, так это
французский. Никак не научусь правильно спрягать.
-- Это и вправду изъян, -- сказал, возникая на сцене, дон
Франческо, и отеческим тоном прибавил: -- Но не пугайтесь.
Всему свое время. Вы еще молоды. А вы, госпожа Стейнлин, вы
ведь учите русский?
-- Выучила несколько слов, -- она приятно зарделась. -- В
нем есть некоторые звуки, словно воду льют в кувшин, -- и не
легкие, и малоприятные. Я не так быстро все схватываю, как
некоторые. Миссис Мидоуз постоянно говорит со своей сицилийкой
на хинди. И та отлично ее понимает.
-- Как легко этому народу дается чужой язык! -- сказала
Герцогиня.
Мартен заметил:
-- А я и не собираюсь учить итальянский. Я говорю с ними
на латыни. Они прекрасно все понимают.
-- Да еще на какой латыни, Мартен! -- рассмеялся Денис. --
Не диво, что они понимают. Я к вам зайду утром в четверг. Не
забудьте.
-- У меня не было счастливой возможности учиться, подобно
вам, в частной школе. Но в общем, мне удается вытянуть из них
все, что мне нужно, -- и он метнул распаленный взгляд в сторону
Анджелы, которая, нимало не смутясь, вернула ему через плечо
точно такой же. Денис, по счастью, смотрел в другую сторону.
-- Ах, если бы у меня были такие же возможности, как у
вас, -- шутливо вздохнув, произнесла Герцогиня. -- А то нас так
бестолково воспитывали. В школе я почти ничему и не научилась.
Ужасно жаль. А, кстати, епископ! Совсем забыла вам сказать. Я
получила от вашей кузины очаровательную записку. Она не может
прийти. У ребенка режутся зубки да еще эта жара его мучает.
Боюсь, придется вам ехать к ней... Мистер Кит, я не успела
поблагодарить вас за книгу и за цветы, которые вы мне прислали.
Совершенно, ну совершенно восхитительные цветы. Вы только
взгляните на них! Вы меня балуете, право! Хотя книга мне,
пожалуй, пока не очень нравится. Эта леди Сесилия, и ее
горничная, и мужчина, забыла, как его, -- чего они только не
вытворяют! По-моему, не очень приятные люди.
-- Так ведь вас окружают одни лишь приятные люди,
Герцогиня. Зачем же вам про них еще и читать? В подлинной жизни
так много приятного. Давайте же изгоним его хотя бы из наших
книг.
-- Пугающая доктрина. По-моему, "парроко" собирается
уходить. Почему все уходят так рано?
Она удалилась.
-- Считается, что англичане дурные лингвисты, -- сказал
дон Франческо. -- Это одно из любопытных наднациональных
заблуждений, вот как говорят, что французы -- вежливая нация...
-- Или что у домашнего варенья вкус лучше, чем у
купленного в магазине, -- добавил Денис. -- Я должен помочь
Герцогине попрощаться с гостями. Она любит, чтобы в таких
случаях кто-нибудь был под рукой. Ей необходимо эхо. А я
понемногу становлюсь довольно приличным эхо.
-- О да, -- с некоторой резкостью откликнулся Кит, --
вполне симпатичным эхо. А следовало бы стать голосом.
Воспользуйтесь моим рецептом, Денис. Пещера Меркурия.
ГЛАВА VIII
Граф Каловеглиа сказал:
-- Как жаль, что ученые все же отвергли латынь в качестве
средства общения, с помощью которого формулировались и
фиксировались идеи! Разве сама возможность окончательного и
авторитетного установления значения каждого слова не дала бы
нам неисчислимых преимуществ? А по мере необходимости можно
было бы создавать новые слова. Произошло бы скачкообразное
накопление знаний, перекрестное опыление культур. При нынешнем
же положении дел половина интеллектуалов в мире пишет о том о
сем, не зная, что предмет их писаний давно уже исчерпан другой
половиной. Можно было надеяться, что Коммерция, разрушившая
географические барьеры, сделает то же самое и с политическими.
Куда там! Обострив присущую человеку жажду наживы, она
обозначила между нами границы, поддерживаемые с ожесточением,
доселе неслыханным. Мир разума не расширился, он съежился и
стал еще более провинциальным. Люди утратили способность видеть
дальние горизонты. Никто больше не пишет для блага
человечества, для блага цивилизации; каждый пишущий хлопочет о
благе своей страны или секты, о том, чтобы позабавить друзей
или позлить врагов. Плиний, Линней, Гумбольдт -- они восседали
на вершине горы, обозревая ландшафт, раскинувшийся у них под
ногами, и даже если какую-то небольшую долину окутывал туман,
общие очертания земли оставались для них различимыми. Вы
скажете мне, что в наши дни невозможно, уподобляясь этим людям,
собрать воедино все нити знания, что они слишком разнообразны,
слишком далеко уходят одна от другой. Большей ошибки нельзя и
представить. Ибо существует тенденция совершенно иного порядка
-- тенденция к унификации. Нити сходятся воедино.
Средневековому сознанию были ведомы многие истины, враждующие
одна с другой. Ныне все истины видятся как взаимозависимые, и
никогда еще синтез идей не был достижим с большей легкостью.
Конфликт между национальностями и языками -- вот что служит
помехой для этого движения. Страдает же от нее человечество в
целом. И приятие универсального языка науки могло бы в
значительной мере устранить эту помеху. Когда сбудется мое
предвидение и великие южные расы сольются, образовав
величественный союз, когда Средиземноморье вновь, как ему
предназначено, станет центром человеческой активности, тогда
несомненно будет осуществлен некий замысел подобного рода.
-- Меня ваши идеи более чем устраивают, -- сказал хорошо
владевший латынью епископ. -- Я бы с удовольствием побеседовал
на старинный манер с учеными из Саламанки, Бергена, Киева,
Падуи или...
Дон Франческо произнес нечто длинное и абсолютно
невнятное. После чего заметил:
-- Эти ученые могут и не понять ни единого вашего слова,
мистер Херд. Я только что говорил на латыни! Придется, знаете
ли, стандартизировать произношение. Я, кстати, не понимаю,
зачем вообще понадобилось отказываться от языка, на котором
прежде изъяснялась наука?
-- Патриотизм, вот что его уничтожило, -- ответил граф. --
Узколобый современный патриотизм типа "всяк кулик на свое
болото тянет".
В разговор вступил мистер Кит:
-- Должен сказать, что недавнее возрождение монархического
принципа представляется мне явлением атавистическим и в целом
постыдным...
-- А что вы мне обещали насчет длинных слов? -- игриво
спросила, приблизясь к беседующим, Герцогиня.
-- Ничего не могу поделать, милая леди. Это вина моей
матери. Она была ярой сторонницей точности выражения. И меня
воспитала с особым тщанием.
-- И очень жаль, мистер Кит.
-- Северяне вообще любят точность во всем, -- сказал дон
Франческо, расправляя на своих обширных коленях складки сутаны,
-- особенно в любви. Считается, будто мы, южане, живущие под
гнетом сирокко, расчетливы и корыстолюбивы в сердечных делах.
Мы любим, чтобы за дочерьми давали приданое, -- уверяют, будто
мы в любом разговоре сразу переходим к сути дела: деньги,
деньги давай! А вот чтобы заставить английскую девушку перейти
к сути дела, приходится основательно попотеть. Английская
девушка парализует вас своей прямотой. Могу рассказать вам
подлинную историю. Я знал одного молодого итальянца, о да,
очень хорошо знал. Он тогда только-только приехал в Лондон,
очень красивый был юноша, хотя, пожалуй, несколько полноватый.
И вот он влюбился в элегантную молодую леди, работавшую в
магазине мадам Элизы на Бонд-стрит. Каждый день дожидался шести
часов, когда она уходила с работы домой, и плелся за ней,
совершенно как собачонка, не решаясь заговорить. В кармане у
него лежал купленный ей в подарок дорогой браслет, а в руках он
держал букет цветов, что ни день, то новый, но поднести его не
решался, поскольку был слишком в нее влюблен. Она
представлялась ему ангелом, идеалом. Он мечтал о ней днем и
ночью, гадая, наберется ли он когда-либо смелости, необходимой,
чтобы заговорить с таким высоким и величавым созданием.
Понимаете, она была его первым в Англии любовным увлечением,
впоследствии он, конечно, овладел необходимыми навыками. Пять
или шесть недель он оставался в этом несчастном положении, пока
в один прекрасный день, когда он по обыкновению поспешал за ней
следом, она вдруг не повернулась к нему и не сказала с гневом:
"Что это значит, сэр, почему вы преследуете меня столь
омерзительным образом? Как вы смеете? Если это случится еще
раз, я позову полицейского". Поначалу дар речи ему изменил: все
что он мог, это таращиться на нее, как говорится, в немом
изумлении. Но потом ему удалось выдавить несколько слов, насчет
своего пронзенного сердца и любви вообще и показать ей цветы и
браслет. Она же сказала: "Ах вот как? Какой вы забавный. А что
же вы раньше молчали? Знаете, тут есть за углом одно
местечко..."
-- Ха, ха, ха!
Это в соседней комнате разразился своим пугающим смехом
Консул.
Он там беседовал с несколькими друзьями о Наполеоне.
Вот человек, которого не помешало бы иметь на Непенте, --
человек, умеющий делать дело. Наполеон бы с этой вашей
Уилберфорс чикаться не стал. Скандалище! Выдумали какой-то
Комитет, чтобы заставить ее держаться в рамках приличия или
запереть в санаторию. Да что толку от ваших Комитетов? Можно
подумать, никто не знает, что такое Комитет! Комитет! И
слово-то дурацкое. Все Комитеты на свете одинаковы. Комитет! Ну
