демонстрация, не более, уверял он, -- из-за того, что с полки
исчезла издаваемая в Упсале замечательная газета "Utan
Svafvel"; мускулистый японец открыто противопоставил себя
обществу, обидясь на то, что ему предлагают слишком старый
номер "Nichi-nichi-shin-bum", и пообещав, если это повторится,
всем поотворачивать головы; высокочтимый вице-президент, мистер
Ричардс, с грохотом сверзился с лестницы, никто так и не понял
отчего и почему -- все это за один вечер. В тот день дул
особенно гнетущий сирокко.
В целом невозможно отрицать, что под авторитарным
правлением мистера Паркера, правлением, которое сделало бы
честь любому государственному мужу, Клуб определенно процветал.
Отчасти еще и потому, что мистер Паркер, в отличие от
предыдущих президентов, почти всегда находился на месте.
Какой-то великий человек отпустил однажды замечание насчет
того, что "свой глазок смотрок". Это замечание запало мистеру
Паркеру в душу. Если управляешь каким-либо заведением, управляй
им сам. Он вечно был здесь, -- попивая за счет других
собственную отраву, влиянию которой, по-видимому, был
неподвластен, и потихоньку занимая деньги у членов побогаче и
позабывчивее. Его шумная общительность, его эхом отдающееся по
комнатам "ха! ха!" стали отличительной чертой заведения,
одурачивавшей простаков и забавлявшей людей проницательных. Он
готов был вести разговор о чем угодно с первым, кто
подвернется; для так называемых похабников у него имелся
обширный запас рискованных историй о жизни в тропиках, но в
распоряжение обуреваемого раскаяньем , страдающего от
последствий вчерашнего ночного разгула юноши, он мог
предоставить столько сочувственного благочестия, сколько тому
потребуется.
-- А ну, по капельке, для поправки здоровья, -- добродушно
подмигивая, предлагал он и пододвигал искусительную бутылку
поближе.
Не без его содействия были усовершенствованы и клубные
правила. Вступительный взнос вырос весьма незначительно, а
условия приема в Клуб стали более мягкими. Изначально это была
идея его хозяйки. Она объяснила ему, что чем больше в Клубе
будет членов, тем больше виски они выдуют -- стало быть, тем
больше будут и барыши; да глядишь, и членских взносов
прибавится. Мистер Паркер с ней согласился. А затем, во
внезапном приступе коммерческого энтузиазма предложил подумать,
не допустить ли им к членству в Клубе также и дам. Эту идею ей
пришлось с некоторым сожалением отвергнуть. В любом другом
месте подобное предложение прошло бы на ура. На Непенте о нем
не стоило и заговаривать.
-- Ты забыл про ту женщину, про Уилберфорс, -- сказала
она. -- Ее придется каждую ночь отволакивать домой. Нет,
Фредди, не пойдет. С таким же успехом мы можем сразу прикрыть
лавочку. Разговоры начнутся -- сам знаешь, они и сейчас ходят.
Упомянутая мисс Уилберфорс была трогательной местной
фигурой -- леди по рождению, обладавшей хорошо подвешенным
языком, сильными конечностями и ненасытимым пристрастием к
спиртному. Она безусловно нанесла бы вред репутации Клуба, не
говоря уж о клубной мебели. В последнее время она все дальше
скатывалась по наклонной плоскости.
-- Возможно, ты и права, Лола. Чересчур рисковать из-за
нескольких новых членов -- дело нестоящее. В конце концов, я
англичанин. А что ты скажешь насчет русских? -- прибавил он.
-- Я тебе много раз говорила, Фредди, допусти их в Клуб.
-- Говорила, дорогая, конечно говорила! Изначально это
была твоя идея. Ну хорошо, я должен еще раз как следует все
обдумать.
Обдумав, он с прискорбием пришел к заключению, что дело не
выгорит. Не те они люди, русские. Нечестные люди.
-- Русские чересчур артистичны, чтобы быть честными, --
провозгласил он.
Приведенное bon mot(8) он давным-давно позаимствовал у
госпожи Стейнлин -- в пору, когда она взирала на колонию
московитов с неодобрением. К настоящему времени тот лютеранский
период уже завершился: во всем, что касается чувств, она
склонялась теперь к православию. Теперь ей не удавалось
отыскать для русских достаточного количества добрых слов.
Знакомство с Петром, одним из самых красивых членов общины
религиозных ревнителей, обратило ее -- в психологическом смысле
-- в новую веру и изменило присущий ей взгляд на жизнь. Ныне
сердце госпожи Стейнлин располагалось где-то на Урале. Но
упомянутая глупая и злая острота запечатлелась в сознании
мистера Паркера, на которого льняные кудри Петра решительно
никакого впечатления не производили.
-- Нет, -- решил он. -- Нечестные люди. Где-то надо и
черту провести, Лола. Проведем ее на на русских. Во всяком
случае, я думаю, что нам следует поступить именно так. Но я еще
раз все обдумаю.
По мнению Лолы, это было глупо с его стороны. Потому что
московиты скорее всего платили бы по счетам не менее исправно,
чем прочие члены. А уж относительно их способности повысить
доходы Клуба посредством истребления спиртного -- что ж, многие
отзываются о них неприязненно, но никому еще не пришло в голову
обвинить их в неумении надираться, как оно и следует доброму
христианину. И неудивительно. Их Библия, "Златая Книга"
боговдохновенного Бажакулова не содержала ни слова,
воспрещающего потреблять крепкие напитки или хотя бы
ограничивающего потребление таковых. Все ее диетические
указания сводились к необходимости воздерживаться от пожирания
плоти теплокровных животных.
Мистер Паркер всегда как следует все обдумывал, а затем
приходил к неправильным заключениям. Это было глупо с его
стороны.
Зная его слишком хорошо, она в тот раз не стала больше
ничего говорить. Надо подождать благоприятного случая, тем
более что у Фредди, которого она изучила досконально, на неделе
семь пятниц, если не больше. Он мог ни с того ни с сего
взбрыкнуть, вообще управлять им было непросто. Фредди нуждался
в мягкой материнской опеке. Все дураки, думала она, подвержены
мгновенным проблескам здравого смысла. И он не исключение. Но
если другие воспринимают такие проблески с благодарностью,
Фредди относится к ним, как к наущениям дьявола. В этом
состояла трагедия Фредди Паркера. Это обращало его в подобие
квинтэссенции -- в сверх-дурака...
Мистер Кит осведомился:
-- Ну что, епископ, не желаете стать членом этого
учреждения?
Епископ призадумался.
-- Вообще-то, я человек довольно демократичный, -- ответил
он. -- Вы ведь знаете, у нас в Африке имеются места довольно
жаркие, и я никогда не позволял себе отступаться перед ними.
Возможно, я сумел бы помочь кое-кому из этих несчастных. Но я
предпочитаю делать все должным образом. Боюсь, чтобы завоевать
их доверие, мне придется с ними выпивать. Я, конечно, не вправе
изображать из себя трезвенника, в особенности после
наслаждения, доставленного мне вашим завтраком. Но запах
здешнего виски -- он меня пугает. Моя печень...
-- О да! -- со вздохом сказал мистер Кит. -- Не диво, что
вы колеблетесь. От этой сивухи любого оторопь возьмет.
ГЛАВА VII
Герцогиня, само собой разумеется, была никакая не
герцогиня. Родилась она в Америке, в одном из западных штатов,
а первый ее муж служил в армии. Второй супруг -- он тоже
давным-давно умер -- был итальянцем. Вследствие питаемой им
пылкой преданности Католической церкви, его, после уплаты
пятидесяти тысяч франков, возвели в сан Папского Маркиза.
Проживи он, как того можно было ожидать, несколько дольше, он
вполне мог бы с течением времени стать Папским Герцогом. Однако
несчастный случай, в котором он был уж никак не повинен -- его
задавило в Риме трамваем -- лишил его жизни еще до того, как
возникли хотя бы намеки на возможность выплаты им
соответственного взноса. Кабы не это, он умер бы герцогом. К
настоящему времени он стал бы им непременно.
Приняв во внимание эти соображения, вдова сочла своим
долгом возложить на себя наиболее звучный из двух доступных ей
титулов. Никто и не подумал оспаривать ее притязаний. Напротив,
все ее друзья уверяли, что она и говорит, и ведет себя, как
настоящая благородная дама; в мире же, где немногим из
уцелевших подлинных представителей этого сословия, как правило,
не дается либо одно, либо другое, должно считать и подобающим,
и уместным если хоть кто-то обладает запасом добрых качеств,
достаточным для поддержания -- пусть чисто внешнего и на одном
лишь Непенте -- традиций стремительно исчезающей расы. Разве не
приятно иметь возможность в любое время дня побеседовать с
Герцогиней? -- а подобная беседа была более чем доступна
всякому, при условии, что он достаточно пристойно одет,
обладает приличным запасом тем для разговора о том, о сем и не
кричит на всех углах о своей ненависти к Папе.
Кое-кто говорил, будто она и одевается, как герцогиня,
однако на этот счет полного единодушия не наблюдалось. Обладая
миловидным овальным личиком и копной седых волос, она имела
склонность принимать классические позы, полагая, что таковые
придают ей сходство с "La Pompaduor". "La Pompaduor" -- это
было нечто изысканное и напудренное. Герцогиня определенно
одевалась лучше и с меньшими затратами, чем госпожа Стейнлин,
полная фигура, круглые загорелые щеки и порывистые манеры
которой ни при каких условиях не позволили бы ей сойти за
старосветскую красавицу, -- госпожу Стейнлин ничуть не
волновало, какое на ней платье, ей важно было, чтобы ее
кто-нибудь любил. Апломба у Герцогини было ровно столько же,
сколько у "La Pompaduor", а вот французский язык она знала
гораздо хуже. Итальянский также пребывал в зачаточном
состоянии. Впрочем, все это не имело значения. Внешнее
впечатление, величавость повадки -- вот что важно. Не страдая
хромотой, она тем не менее вечно опиралась либо на чью-то руку,
либо на трость. Красивая была трость. Герцогиня носила бы и
цепочку с брелоками или ароматический шарик в волосах, если бы
кто-нибудь объяснил ей, что такое ароматический шарик. Но
поскольку никто из друзей не способен был ее просветить, --
мистер Кит намекал даже, будто это вещь, о которой в обществе
воспитанных людей упоминать не принято, -- она ограничилась
парой мушек.
Ее жилище, уже упоминавшийся заброшенный монастырь,
представляло собой нескончаемую череду выстроенных без
претензий, но с основательностью прямоугольных покоев, вдоль
которых тянулись прямые коридоры. Глазам гостя открывались
выложенные на старинный манер мозаикой плиточные полы, далеко
не обильная меблировка, один-два портрета Папы и многое
множество цветов и распятий. Герцогиня питала особое
пристрастие к цветам и распятиям. Зная об этом, каждый, кто ее
посещал, приносил ей либо то, либо другое -- либо и то, и
другое вместе. В одной из комнат помещалось замысловатое
приспособление для приготовления чая; к услугам джентльменов
имелся также буфет с напитками и холодной закуской -- бренди,
вина, ледяная содовая, бутерброды с лангустами и тому подобное.
Воздух наполняло приятное журчание разговоров, ведомых
сразу на нескольких языках. Здесь были представлены самые
разные национальности, хотя русская колония бросалась в глаза
своим отсутствием. Подобно мистеру Фредди Паркеру, Герцогиня
провела на русских черту. Если бы еще они не одевались так
странно -- открытые воротники, кожаные пояса, алые рубахи!
Судья также никогда не получал приглашения -- он был слишком
