темно, только слабый свет луны, то и дело скрываемой рваными, летящими по
черному небу облаками, позволял сориентироваться и найти окно. Мой совмещенный с
общепланетным информационным полем интерком бездействовал уже три дня. Узнать ни
московское ни здешнее поясное время я не мог. Сам по себе ничтожный, этот факт
вновь кольнул сердце запоздалой болью. А уж пора бы и привыкнуть. Правда, хоть и
испытал я в жизни многое, особенно за последний месяц, в такие ситуации мне,
старому космическому и газетному волку, попадать не доводилось. Время все-таки в
человеческом сознании занимает несколько особое место. С пространством любой
протяженности и как угодно искривленным дело иметь психологически проще.
Я нащупал непривычно устроенную защелку балконной двери, вышел на прикрытую
сверху крутыми скатами крыши небольшую лоджию. Поежился от порывов холодного
океанского бриза. Здешний октябрь – это весна, примерно наш апрель, причем не
слишком теплый. Шальные ветры набирают разгон прямо с края ледникового щита
Антарктиды и, ничем не сдерживаемые, обрушиваются на скалистые берега Южного
острова. В моей тонкой фланелевой пижаме долго не простоишь. Но минут десять
можно – чтобы слегка продрогнуть и потом вновь нырнуть под теплое одеяло,
постараться, чтоб не вернулись вызывающие бессонницу мысли.
Внизу справа, в полусотне метров под обрывистым берегом, маслянисто
переливалась и отражала лунный свет черная вода узкого фиорда. А впереди и
сзади, и по левую руку смутно угадывались окружающие фиорд и небольшую, почти
круглую площадку на берегу высокие иззубренные скалы. Мы вошли сюда вчера под
вечер, и я едва успел бегло ознакомиться с топографией этого таинственного
места. Последние двое суток перехода выдались нелегкими, Тасманово море сильно
штормило, спать можно было лишь условно, урывками по часу – полтора, сменяя друг
друга у штурвала "Призрака", да и психологическое мое состояние было не очень
радужным. Андрей изъяснялся со мной какими-то недомолвками, тщательно избегая
любой конкретности по поводу наших пространственно-временных координат. Надо
сказать, что он при этом не забывал извиняться, несколько смущенно улыбаясь.
Мол, ему самому не все до конца понятно, а делиться непроверенной информацией и
внушать необоснованные надежды – не в его правилах. При этом он вел себя так,
будто очень чего-то опасается.
Сразу после боя с катерами мы легли на курс чистый вест и шли им полным ходом
не меньше шести часов, потом повернули строго на зюйд. Если принять за исходную
позицию точку последней обсервации, мы сейчас должны были огибать по пологой
дуге Австралию с севера. Глухой гул работающих на пределе турбин, стеклянно
отсвечивающие вывалы воды из-под острого фортштевня, кипящая кильватерная струя,
бьющий в лицо холодный и соленый ветер сами по себе должны были бы радовать
душу, но сейчас только усиливали тревогу.
Я спросил Андрея, надолго ли нам хватить топлива при такой скорости.
- На пару суток хватит. Да зря тебя это волнует. Лишь бы высочить, там и без
солярки, под парусами дойдем, а нет – так и того не потребуется...
- Ты, кроме катеров, еще чего-то боишься? Чего?
- Совершенно чего угодно. Пикирующих бомбардировщиков "Штукас", подводных
лодок, линейных крейсеров типа "Худ" и "Гнейзау"... Раз такие дела пошли.
Ответ прозвучал не слишком внятно, но прояснять мои недоумения Новиков не
стал.
Он часто, стоило лишь на минуту приоткрыться небу, брал обсервацию, ловко
орудуя массивным секстаном и сверяясь с не менее древним механическим
хронометром. После чего долго рылся в толстом своде астрономических таблиц.
Настоящий каменный век навигации. Оптимизма это в меня не вселяло. Все остальное
время Андрей проводил в рубке, нацепив на голову массивные обрезиненные наушники
вращая верньеры тоже весьма старомодной радиостанции. Вообще складывалось
впечатление, что яхта "Призрак" на самом деле была построена и оснащена где-то в
первой половине прошлого века, а потом лишь регулярно проходила
планово-предупредительные ремонты, в ходе которых на ней добавлялось современной
оборудование, но старое отнюдь не демонтировалось. Для антуража или... На такой
вот случай.
Занимаясь своими делами, Андрей предоставил нам с Аллой возможность почти
бессменно стоять у штурвала и обмениваться соображениями и домыслами.
Мы шли на юг, погода постепенно налаживалась, океан снов стал приобретать
тропическую синеву.
И вот только сегодня, точнее уже вчера около полудня, Новиков вроде бы
завершил свои труды и успокоился наконец. Как пиратский капитан, сбросив с
хвоста погоню королевских фрегатов.
- Поздравляю, - сказал он мне, опершись локтями о дубовый планширь мостика, -
похоже, мы прорвались.
- Прорвались через что? – спросил я.
- Ну как бы тебе это понятнее объяснить? – снова чуть улыбнулся он. –
По-моему, через два или три временных барьера и парочку реальностей. И теперь мы
в известном смысле дома.
- Дома – у кого?
- Если угодно – у нас с Ириной. В том месте пресловутого континуума, где мы
можем существовать, не опасаясь никаких исторических катаклизмов, за исключением
метеорологических и, так сказать, проистекающих от более-менее разумной
деятельности конгениальных нам людей. – Сконструировав эту маловразумительную
фразу, он извлек из кожаного портсигара свою обычную бледно-оливковую сигару,
предложили мне, но отказался, неторопливо ее раскурил, после чего сказал
нормальным тоном:
- Давай Игорь, по возможности отложим основательный разговор до берега.
Ходовая вахта в приближенных к боевым условиям допускает некоторые приватные
беседы, но отнюдь не научные симпозиумы на темы, малопонятные и докладчику и
слушателю. – На чем и закрыл тему. – Пойди вон к локатору и наблюдай, когда
откроется берег. Предположительно – через полчаса курсом зюйд – зюйд – ост –
тень - зюйд.
Так оно и получилось. На помаргивающем серо-зеленом поле экрана я увидел
пересекающую наш курс извилистую белую полосу, а еще минут через сорок ее стало
возможно наблюдать и в бинокль.
На расстоянии около пятнадцати миль из моря поднималась мглистая, зубчатая
стена, уходящая влево и в право за горизонт. Материк или очень большой остров, а
если мы находимся там, где я предполагал, исходя из собственных догадок и
познаний в навигации, то либо Тасмания, либо Новая Зеландия. Второе вероятнее,
судя по погоде. Но если нас перебросило в другую точку Земли, это могло быть чем
угодно, например, Ирландией или районом мыса Горн, - исходя из нашего курса
последних дней. Других мест, куда можно прийти с северо-северо-запада и где в
это время года дуют такие постоянные и свежи ветры, я представить себе не мог.
Андрей подтвердил мои предположения. Да, именно Новая Зеландия. Как и было
обещано при выходе из Сан-Франциско.
Но как же здешние места так напоминают берега Норвегии! Отвесные скалы высотой
в десятки и даже сотни метров, обрывающиеся в серо-голубую воду, а поверху
заросшие глухим черно-зеленым лесом. Скалистая гряда изрезана многочисленными
расселинами, то совсем узкими, то достигающими ширины в два, три и больше
кабельтова. А Задний план великолепного пейзажа образован громоздящимися в
несколько ярусов горными хребтами, покрытыми сверкающими вечными снегами.
- Фьордленд, страна фьордов, крайний юго-запад Южного острова. Считается одним
из красивейших уголков Земли. Только любоваться этой прелестью почти что некому.
Международный туризм, увы, распространения не получил, а местные жители – народ
чрезвычайно прагматичный, их больше овечьи пастбища интересуют, чем ледники да
фьорды. Натуралисты порой забредают в поисках эндемичной флоры да фауны, вот и
все.
Но нам это на руку.
Андрей сам встал к штурвалу.
- Теперь, пожалуйста, меня не отвлекай, судовождение у этих берегов отнюдь не
забава...
Поскольку третий день не работали наши навигационные системы, Новикову
пришлось самому провести судно через угрожающе отороченную кипящей пеной полосу
рифов, а потом ухитриться попасть в узкую горловину никакими вехами и бакенами и
не обозначенного фьорда. Мы с Аллой и Ириной в качестве любопытствующих
пассажиров наблюдали за его высшим пилотажем с крыла мостика.
Внутри фьорда волнение сразу стихло, и по маслянистой штилевой воде "призрак"
еще полчаса шел между отвесными, выше клотиков сорокаметровых мачт гранитными
стенами. Алла смотрела на это чудо природы с чуть испуганным восхищением, ей все
время казалось, что на одном из поворотов яхта заденет днищем за окружающие
фарватер каменные клыки, а стоящая рядом ней Ирина – скучающе-привычно, как на
сотни раз виденное и знакомое.
Место для базы, конечно, выбрано с большим знанием дела. Для обороны с моря
лучшей естественной фортификации и не придумать.
Негромкий стук дизелей "Призрака" многократно отражался от скал звонким, но
монотонным эхом, а вообще то тишина в глубине фьорда стояла мертвая,
первозданная. Я почти был уверен, что если заглушить двигатель, то можно
услышать пение экзотических птиц в темных буковых зарослях над кромкой скал.
Наконец наш путь в извилистом гранитном коридоре завершился. Прошли последний
поворот, и взгляду открылся обширный, правильной формы внутренний бассейн, в
обрамлении все тех же молчаливых скал. А слева, в его глубине, я увидел плоскую
террасу, на ней – игрушечный издали поселочек из двух десятков кирпичных и
каменных коттеджей с остроконечными, под алой черепицей, крышами. Еще чуть выше
по склону – большое трехэтажное здание, напоминающее стилем французские замки
XVIII века. Не те средневековые сооружения с донжонами и стенами до небес,
которые воображаются при слове "замок", а нечто вроде просторного загородного
дома посередине регулярного парка.
Миленький такой, буколический пейзаж.
От поселка вниз вела дугообразная белая лестница, упираясь в длинный бетонный
пирс, а к пирсу были пришвартованы высокобортный белый пароход и военный
корабль, узкий и длинный, окрашенный в серовато-оливковый цвет, с тремя высокими
дымовыми трубами и орудийными установками на баке, юте и вдоль бортов. Похоже –
легкий крейсер полуторастолетней давности.
Выходит, то, о чем мне говорил Андрей, отнюдь не каюткомпанейский треп под
литр мадеры на двоих, а самая что ни на есть действительность.
Пока мы швартовались, солнце противоестественно садилось на востоке и уже
коснулось снеговых вершин, окрасив на мгновение их склоны в густые алые тона. В
фьорде сразу стало холодно и тревожно. Вода мгновенно почернела, воздух стал
наливаться тусклой синевой.
Андрей аккуратно притер яхту к пирсу по другую сторону от крейсера и выключил
моторы. Упала тишина, в которой самым громким звуком остался плеск о борт и
причальную стенку коротких волн. Скатившиеся по трапу крейсера матросы приняли
носовые и кормовые швартовы. Не отдавая никаких распоряжений, лишь коротко им
кивнув, Новиков шагнул на рифленую железную дорожку вдоль края пирса, почти
вровень с палубой, протянул руку сначала Ирине, потом Алле.
- Ну вот, теперь с прибытием на место, господа. Сейчас разместимся, приведем
себя в порядок, поужинаем, а там видно будет...
Тем самым он опять пресек попытки задавать ему несанкционированные вопросы.
- Но год-то здесь какой сейчас, ты мне можешь сказать?! – позволил я себе
последнюю попытку. Отчего-то это меня волновало больше всего. Хотя казалось
бы...
- Год? – Андрей с сомнением покрутил головой. – Год здесь так примерно
двадцать четвертый, максимум двадцать пятый. – Подумал еще и добавил: - Тысяча
девятьсот, разумеется...
Не скрою, несмотря на некоторую предварительную моральную подготовку, подобие
шока я все же испытал. Но вида постарался не подать. И не такое, мол, в жизни
бывало. Я вообще-то всегда предпочитал сохранять достаточную невозмутимость в
самых острых ситуациях, более-менее удачно копируя стиль известного в XIX веке
