Мерседес уверяла, что сигар будет достаточно.
- Здесь будет сеанс? - спросила я, принимая от него бутылку.
Леон Чирино включил свет в гостиной и прошел к высокому окну,
выходящему на улицу. Он достал деревянный щиток и вставил его в оконную
раму. Затем оглянулся через плечо. Его глаза блестели. Одна рука
поглаживала подбородок. Его улыбка, слегка перекошенная, была дьявольской.
- Здесь безусловно что-то будет, - сказал он.
Потягивая пепси, я села на кушетку у окна. Отсутствие мебели делало
комнату гораздо большей, чем она была на самом деле. Кроме кушетки, здесь
был еще высокий шкаф, набитый книгами, снимками, бутылками, банками,
чашками и стаканами. У стен рядами стояли стулья.
Что-то неразборчиво прошептав, Леон Чирино выключил свет и зажег
свечи, который стояли на вырезанных полочках под образами святых,
индейских вождей и черных лидеров. Стены комнаты были выкрашены охрой. - я
хочу, чтобы ты сидела здесь, - попросил он, поставив два стула в центр
комнаты.
- А на котором?
- На любом, который ты предпочтешь. - широко улыбаясь, он отстегнул
мои ручные часы и спрятал их в карман, затем подошел к шкафу и вынул
оттуда небольшую банку. Она была наполовину наполнена ртутью. В его темных
руках она казалось гигантским зрачком живого чудовища.
- Я так понял, что ты вполне оперившийся медиум. - сказал он, положив
банку на мои колени. - ртуть удержит духа от притяжения к тебе. Мы не
хотим, чтобы он приближался к тебе. Это слишком опасно для тебя. - он
подмигнул и надел на мою шею серебряное ожерелье с медалью девы. - эта
медаль гарантирует покровительство, - заверил он меня.
Прикрыв глаза, он сложил свои руки в молитве. Закончив ее, он
предупредил меня, что нет способа узнать, чей дух посетит нас во время
сеанса. - смотри не урони банку, и ни в коем случае не снимай ожерелье, -
предостерег он, устанавливая в круг стулья в центре комнаты. Он погасил
все свечи, оставив только одну, ту, что горела под образом Эла Негро
Мигуэля - знаменитого лидера черных, который повел рабов на первое
восстание в Венесуэле. Леон Чирино прочел небольшую молитву и молча
покинул комнату.
Когда он вернулся, свеча почти догорела. Посоветовав мне смотреть
только на банку, он сел рядом со мной. Не в силах преодолеть любопытство,
я все же несколько раз осмотрелась, особенно когда услышала шаги входящих
в комнату людей и скрип стульев. В неясном свете я не могла разглядеть
отдельных лиц.
Мерседес Перальта была последней, кто вошел в комнату. Она сняла
свечу с полки и раздала самодельные сигары. - ни с кем не разговаривай ни
до, ни после сеанса, - прошептала она в мое ухо, поднося мигающее пламя к
моей сигаре. - никто, кроме Леона Чирино, не знает, что ты медиум. Медиумы
очень уязвимы.
Она села напротив меня. Я закрыла глаза, раскуривая сигару так, как
делала это неоднократно в патио доньи Мерседес. Я так углубилась в это
действие, что потеряла счет времени. Тихий стон раздался из дымной
темноты. Я открыла глаза и увидела женщину, которая материализовалась в
центре круга из стульев. Это была туманная фигура. Красноватый свет
медленно распространялся по ней, пока она не запылала огненным вихрем.
Манера, в которой она вела себя, ее одежда - черная юбка и блуза -
знакомый наклон головы набок - все это заставило меня подумать, что передо
мной стояла Мерседес Перальта. Однако чем дольше я за ней наблюдала, тем
меньше была уверена в этом.
Меня заинтересовало это необъяснимое видение, которое я уже наблюдала
однажды. Я взяла в руки банку с ртутью и встала со стула. Но женщина стала
прозрачной. Я остановилась, прикованная к месту. В ее прозрачности не было
ничего пугающего. Я просто приняла, что сквозь нее можно видеть.
Неожиданно женщина распласталась не земле темной кучей. Свет внутри нее
погас. Я полностью поняла, что это не призрак, когда она вытащила платок и
высморкалась.
Устав, я опустилась на свой стул. Леон Чирино, сидящий слева,
подтолкнул меня локтем, показывая на центр комнаты. Там в кругу стульев,
где только что находилась призрачная женщина, стояла старуха, по-видимому,
иностранка. Она пристально смотрела на меня, ее голубые глаза были широко
открыты, они пугали и приводили меня в замешательство. Ее голова дернулась
взад, потом вперед. Но прежде чем у меня появилось какое-либо чувство
относительно видения, оно угасло. Не очень быстро она растворилась в
воздухе.
В комнате было так тихо, что я подумала на миг о том, что все ушли. Я
потихоньку осмотрелась. Все, что я увидела, было огнями сигар. Но это были
не те сигары, которые раздавала донья Мерседес, подумала я. Когда я
наклонилась вперед, чтобы привлечь к себе внимание Леона Чирино, кто-то
положил руку на мое плечо.
- Донья Мерседес, - воскликнула я, узнав ее прикосновение. Все еще
склонив голову, я ждала, что она скажет мне что-то. Но она молчала. Я
осмотрелась еще раз. Никого вокруг не было. Я была одна в комнате. Все уже
ушли. Испугавшись, я вскочила и бросилась к двери, но меня остановил Леон
Чирино.
- Дух Фриды Герцог бродит вокруг, - сказал он. - она умерла на
ступенях этого холма.
Он подошел к окну и открыл деревянную панель. Словно призрачное
видение, дым забурлил, выходя из комнаты и растворяясь в ночном воздухе.
Леон Чирино обернулся ко мне и вновь повторил, что Фрида Герцог умерла на
ступенях этого холма. Он прошелся по комнате, тщательно проверяя
затемненные углы; возможно, он думал, что в комнате кто-то спрятался.
- Фрида Герцог - это та старуха, которую я видела? - спросил я. - ты
тоже видел ее?
Он кивнул, затем еще раз прошептал, что ее дух бродит вокруг. Он
несколько раз обтер лоб рукой, будто пытаясь избавить себя от мысли или,
возможно, образа устрашающей старухи.
Тишина в комнате стала невыносимой. - я лучше догоню донью Мерседес,
- тихо сказала я и открыла дверь.
- Подожди! - Леон Чирино бросился вперед и схватил меня за руку. Он
снял с меня серебряное ожерелье и взял из моей руки банку с ртутью. - во
время сеанса хронологическое время прекращается, - прошептал он медленно и
устало. - спиритуальное время - это время равновесия, это и не
действительность, и не сон. Но это время существует в пространстве. - он
намекнул, что я была отброшена в событие, которое произошло много лет
назад. - прошлое - это не последовательность событий во времени, -
продолжал он. - сегодняшний день может стать днем вчерашним или событием
давно минувших лет. - он застегнул на моем запястье часы. - но лучше не
говорить о таких вещах. То, что случается, является неопределенным и
неуловимым, и его нельзя обозначить словами.
Я хотела присоединиться к донье Мерседес и равнодушно соглашалась с
ним. Но, кажется, Леон Чирино решил держать меня в своем доме. Он вновь и
вновь повторял, что Фрида Герцог умерла на холме прямо за его домом.
- Я видела, как Мерседес Перальта стала прозрачной, - перебила я его.
- ты это тоже видел?
Он взглянул на меня так, словно не ожидал, что я задам ему вопрос. Но
в следующий момент он рассмеялся. - она хотела ошеломить тебя, - сказал
он, наливаясь гордостью. - она безупречный медиум. - слегка улыбаясь, он
прикрыл утомленные глаза, по-видимому, смакуя какое-то бесценное видение.
А потом он мягко вытолкнул меня на улицу и без слов закрыл за мной дверь.
На секунду я опешила и остановилась у дверей Леона Чирино. Я знала,
что потеряла счет времени в течение сеанса, но все же не ожидала, что ночь
прошла и что ночью шел дождь. Однако уже рассвело, а на тротуаре блестели
лужи.
Где-то далеко закричал попугай. Я огляделась. Через дорогу, словно
тень, под эвкалиптом у цементных ступеней, ведущих на холм, стояла
Мерседес Перальта. Я подбежала к ней.
Предвидя мои вопросы, она коснулась моих губ пальцами, затем низко
согнулась и подняла небольшую свежесломанную ветвь, лежавшую на земле. Она
была мокрой от ночного дождя. Донья Мерседес встряхнула ее; аромат
эвкалипта, заключенный в сотне капель, обрушился на мою голову.
- Нам лучше уйти, - сказала она, но повела меня не домой, а на холм.
В воздухе стоял запах гниющего ковыля. Вокруг нас не было ни души.
Лачуги на холме выглядели брошенными. От широких ступеней, как от ствола,
ветвилось множество тропинок. Мы свернули на одну из них и вскоре
остановились перед желтым домиком, покрытым листами рифленой жести.
Передняя дверь открывалась прямо в спальню. Узкая опрятная постель
стояла в середине комнаты. На стульях стояли экзотические горшки с
лохматыми папоротниками. Под потолком висели бамбуковые клетки с
канарейками. На кованых крюках, вбитых в стены, болтались брюки, жакеты и
накрахмаленные рубашки.
Из-за ярко окрашенной занавески, которую я сперва ошибочно приняла за
настенное украшение, вышел мужчина.
- Эфраин Сандоваль! - воскликнула я, горя желанием узнать, что делает
здесь человек, в лавке которого я покупаю свои блокноты и карандаши. Я
хорошо знала его и его жену-немку, у которой речь и манеры были более
венесуэльскими, чем у кого-либо. Вместе с двумя дочерьми они жили на
площади над магазином канцелярских и радиотелевизионных товаров, которым
он владел.
Ему было сорок, но легкое сложение и тонкие черты лица намного
молодили его. Раскосые темные глаза, обрамленные длинными ресницами, ярко
сияли. Как всегда, его одежда была безукоризненной; но этим утром он весь
пропах дымом сигар.
- Вы были на сеансе? - спросила я его недоверчиво.
Прижав палец к губам, он пригласил нас присесть на кровать.
- Я сейчас вернусь, - пообещал он и исчез за занавеской. Вскоре он
вернулся, держа в руках бамбуковый поднос с едой, тарелками и приборами.
Он взял свободный табурет, поставил на него поднос и пышными движениями
метрдотеля обслужил нас черными бобами, рисом, пизангом, острым
шинкованным мясом и кофе.
В нервном ожидании я переводила взгляд с одного блюда на другое,
предвкушая обсуждение спиритической встречи.
- Музия скоро лопнет от любопытства, - сообщила донья Мерседес, ее
глаза дьявольски сверкнули. - она хочет знать, почему ты живешь здесь,
когда у тебя есть славная квартира над твоим магазином в городе. Мне бы
хотелось, чтобы ты рассказал ей, почему.
- Ты этого хочешь? - безразлично спросил Эфраин Сандовал. Доедая
последние бобы, он медленно жевал некоторое время, затем встал, подошел к
окну и открыл его. Взглянув на бледное предрассветное небо, он повернулся
и осмотрел меня. - наверное, у тебя есть какая-то причина тому, чтобы
узнать нечто обо мне? - добавил он вопросительным тоном.
- Да, это так, - ответила донья Мерседес. - поэтому, не смущайся,
когда она придет в твой магазин мучить тебя твоей историей.
Эфраин Сандоваль робко улыбнулся, наклонив свой табурет, и
прислонился к стене. Его взгляд блуждал по комнате. В его глазах было
столько глубины, что казалось, будто он забыл о нашем присутствии.
- Но какой смысл рассказывать ей это? - наконец спросил он, не глядя
на донью Мерседес. - это ничем не примечательная история. Скорее даже
банальная.
- В ней есть смысл, - сказала она. - Музия сейчас выслушивает разные
истории. Твоя интересна тем, что ты никогда не делал ничего против того,
что должно было случиться. Ты просто был здесь, положившись на высший
порядок.
- И все же я не вижу, как история Фриды Герцог может помочь Музии, -
настаивал Эфраин Сандоваль.
- Это уже ее забота, - сухо сказала Мерседес Перальта. Она встала с
